— Не, отец, правда! Адски жрать хочу! Никогда так не хотела. Особенно сладкого… Готова всосать в одно жало целый торт! Или два!

— Ладно, пойдем в кафе, — согласился я.

Встал и понял, что с «пойдем» есть определенные трудности. Нога болела как проклятая. Может, все-таки перелом? Сел обратно, задрал штанину — сизая и распухла.

— Ой, пап, что с ногой?

— Повредил вчера. Ничего страшного. Наверное.

— Выглядит не очень. Это когда ты меня вчера спасал?

— Да, что-то типа того.

— Я плохо помню. Все как в тумане. Подошел этот, как его… Ну, друг твой, из качалки.

— Это не качалка, и он мне не друг.

— Ой, ну ты понял. Он Лайсу сразу поцеловал взасос, она смутилась даже. Типа «ах, не при детях». Можно подумать, я не знаю, как целуются.

— А ты знаешь?

— Все тебе скажи! — отмахнулась дочь. — Тут у Лайсы крякает служебный вызов, она такая заметалась, а он ей: «Да не волнуйся, я ее отведу, мне по дороге. Езжай на службу». Меня в смысле, отведет.

— Я понял.

— Мы и пошли. Он начал всякие странные вопросы задавать. Я даже напряглась немного.

— Типа каких?

— Типа помню ли я маму, снится ли она мне, что я помню из детства, хорошо ли помню Стрежев.

— А ты?

— А я такая: «А вы с какой целью интересуетесь?», и он сразу такой: «Ничего-ничего, просто так…». Смотрю, а мы не туда куда-то идем. И тут хлоп — и поплыло в глазах. И дальше все в тумане. Куда-то шли, какие-то улицы, какой-то жуткий фонтан… Я же тонула? Или нет?

— Немного. Но я тебя сразу вытащил.

— Не дал искупаться дочери?

— Нет, извини.

— Спасибо.

— Не за что. Мне несложно. Хочешь, я тебя буду даже из ванны вытаскивать?

— Да ну тебя… Все шутишь. А нога вон какая! И кто меня теперь будет пирожными кормить?

— Я буду. До машины доковыляю как-нибудь, и поедем в кафе.

— Точно? Уверен? Это же больно, наверное…

— Ударим мазохизмом по здоровому питанию! — сказал я оптимистично.

В кафе я ел сэндвичи с ветчиной и смотрел, как моя дочь наворачивает пирожные, восторженно сопя и пачкаясь кремом. Вот и мама ее такой же была — лопала, что хотела, никого не смущалась, никогда не толстела и ничего не боялась. Они очень похожи, и чем Настя старше, тем сходство очевиднее. Еще несколько лет — и будет полная копия. От меня в ней только склочность характера и черный юмор.

— Она тебе снится? Мама. Или не спрашивать?

Настя положила пирожное и задумалась.

— Нет, отчего же — спрашивай. Но я не знаю точно. Мне иногда снится странное. Как будто это не я. Как картинки из чужой жизни.

— Какие картинки?

— Разные. Иногда вижу старую квартиру, из которой почему-то не могу уйти. Иногда — какое-то кафе. Часто — тебя.

— Меня?

— Тебя, но моложе и, не знаю… Злее что ли? И во сне знаю, что тебя люблю. Ну, то есть, я тебя и так люблю, конечно, но там другое. Хочу тебе об этом сказать, но почему-то никогда не говорю. А еще мне иногда снится очень страшное. Как будто я падаю с деревянной стены на острые колья… Что с тобой?

— Ничего.

Наверное, я не совладал с лицом. Мне внезапно показалось, что передо мной Анюта, в том самом белом историческом платье, с расплывающимся красным пятном на груди. От вишни. Или не от вишни.

— Ничего, продолжай.

— И еще там всегда такая странная фраза… «Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя». Но как будто на другом языке, понимаешь? Я никогда не вижу, кто ее произносит, просто понимаю без перевода.

— In girum imus nocte ecce et consumimur igni, — сказал я.

— Точно! Откуда ты знаешь?

— Из прошлой жизни, — почти пошутил я.

Вот если бы я сказал: «Из твоей прошлой жизни», — это была бы чистая правда.

Забавненько.

Петровича я вызвонил ближе к вечеру с нового смарта. Смарт был пуст и уныл — увы, Нетта, когда я перепрошил его на «Кобальт», там не появилась. Как будто и не было никаких вирпов. Я потыкался по менюшкам в поисках, где он включается — но не нашел.

— Ну ладно, подползай в мою берлогу, — сказал Петрович без особого энтузиазма. — Типа в гости и все такое. Посмотришь, как я тут устроился.

— А ты не в гостинице разве? — удивился я.

— Вот еще, — скривился Петрович в окошке видеочата, — я старый, ленивый и люблю работать в комфорте.

Оказалось, что квартира, которую он снимает, неподалеку, но я все равно поехал на машине. Ноге не становилось лучше. Хуже, впрочем, тоже, так что я решил пока воздержаться от обращения к медицине. Если понемногу, от машины до подъезда, то терпеть можно.

Первое, что меня поразило — стол с тремя дорогущими, ценой в неплохую машину, монитор-панелями с тридэ-голографией. Второе — что над ними, вместо изображения, летали какие-то цветные пятна. Третье — могучие ящики вычислителей, оккупировавшие пространство под столом, возле стола и даже немножко на столе. Я не разбираюсь в актуальном «железе», но, кажется, в него было вложено больше денег, чем я заработал за всю свою жизнь.

— Что это?

— Мое рабочее место. Не все, знаешь ли, могут обходиться одним ноутбуком, кому-то и работать приходится. Пришлось заказать доставку.

— А почему они… Вот так? — я обозначил руками мельтешение цветных пятен.

— Потому что на меня настроено. Я же тебе объяснял — «Кобальт» использует умение нашего мозга выстраивать картинку самостоятельно. Это и ресурсы экономит, и достоверность идеальная. Что может быть достовернее для мозга, чем то, что он нарисовал себе сам? Но у всех мозги работают немного по-разному. Заметил, что, чем больше ты пользуешься очками, тем лучше становится графика?

— Ну, да. Сейчас иногда путаю, на каком я свете.

— Это «Кобальт» подстраивается под твои особенности восприятия. Если я загляну в твои очки, то увижу примерно то же, что ты видишь сейчас на моей графстанции — цветные пятна. Хотя для тебя изображение идеальное.

— Забавненько, — признал я, — никогда бы не подумал, что мы все настолько разные. Слушай, у меня к тебе есть вопросы.

— Полчаса они терпят?

— Запросто.

— Тогда я доработаю, ладно? У меня тут интересная задачка, не хочу из нее выгружаться. На кухне кофемашина, свари себе кофе и посиди тут немного, я быстро.

Я сходил на крохотную кухоньку, выдавил из автомата двойной эспрессо средней паршивости, вернулся в комнату и уселся на диван. Петрович не обращал на меня внимания, манипулируя трекпадом и клавиатурой. Цветные пятна метались над столом. Иногда мне казалось, что я различаю в них какие-то схемы и карты, но они расплывались раньше, чем я успевал рассмотреть.

— Пляшут в круге бесконечном,

Окружая пьедестал.

В одурении беспечном

Этот мир существовал…

Петрович, видимо забыв про меня, напевал на мотив арии Мефистофеля из оперы «Фауст». У него оказался неплохой голос.

— В умилении сердечном

Прославляя истукан,

Лучше бы они, конечно,

Наливали мне стакан…

Он бросил манипулятор и задвигал руками перед собой. Ого, у него еще и трехмерная кинест-сенсорика! Я думал, она только в проекте.

— Этот идол ждет Луну,

Волю неба презирает,

В надлежащую волну

Он за борт её бросает…

Петрович просвистел несколько тактов, завис, задумался, но потом сказал: «Ага! Вот ты как?» — и снова вернулся к клавиатуре.

— В угожденье богу злата

Край на край встаёт войной;