Я с трудом удержала брови на месте. Не то чтобы в Полонского нельзя влюбиться, но мы так долго вместе были, потом развод, его связь с Зиминой. Еще одна женщина из прошлого – это неожиданно. И не сказать, что приятно.

– Это давно прошло. Да и Вадим слишком большой звездой для меня был. Вниз он не смотрел.

Мне стало немного легче. Дина мне нравилась, и отказывать ей в работе и общении не хотелось. Но я не мазохистка и токсичных бывших своего бывшего терпеть не намерена.

– Так вышло, что он познакомил меня с парнем, – она очень нежно улыбнулась. – У нас столько всего было… Влюбленность, страсть, искренность. Искренность с его стороны, – добавила тихо. – А я такая дура была. Столько глупостей совершила. И он тоже… Вадим считает себя должным мне, но на самом деле вина не его. Там только мы с Максом виноваты.

Максом?! Я была ошеломлена. Не та ли эта девушка, с которой Вадим переспал в отместку? О-оо… Я была ошеломлена. Расспрашивать дальше, естественно, не стала: Дине даже через столько лет тяжело вспоминать. И тем более ей не стоит знать, что Максим Барсов был со мной, как мужчина с женщиной. Никто никому ничего не должен, но если я могу не делать человеку больно, я не буду.

Советов ей давать не стала. Со своей жизнью разобраться не могу, куда уж в чужую лезть, но выслушать – всегда выслушаю. Хороших людей в окружении много не бывает.

Этой ночью я плохо спала, а проснулась от тягостного дискомфорта, словно выпила лишнего. Срочно на воздух захотелось. Я поднялась, к Нике заглянула – дочь в темный час спала котенком. Прошла в свое маленькое место силы. В этой квартире все было нашим, общим, семейным. Я могла убрать снимки и перекрасить стены, но память осталась. Дом хранил ее. А лоджия – моя личная отдушина от быта. Здесь мне хорошо думалось.

Я зажгла свет и распахнула окно, впуская острую прохладу. Ночь пахла зимой, а никак не началом апреля. Закуталась в плед, вдыхая ароматы улицы, звуки в себя впитывая. Я обожала гулять ночью, качаться на качелях, смотреть на темную воду в пруду. А сейчас выйти не могла. Не то время, не те возможности.

Из складок вытащила письмо Вадима. Оно пролежало в тумбе почти два месяца. Долго. Я не решалась вскрыть его. В себе сначала разобраться хотела: в своих чувствах, мыслях, желаниях. Но, кажется, все запуталось еще больше. А это письмо – прошлое. Его нужно открыть и отпустить.

Здравствуй, Катя

Я много думал, что написать, как объяснить свой поступок. Предательство невозможно оправдать, и я не буду пытаться. Его нельзя забыть. И, вероятно, простить. Ты не захочешь слушать и читать о нем, но, надеюсь, прочтешь, что я чувствовал, когда терял тебя, нашу любовь, наш дом, семью, себя…

Меня скрутило от омерзения к себе, когда понял фатальность своего поступка. Я вывалился в грязи и поехал к тебе. В меня въелся дух предательства: я пытался забить его оправданиями, придумывал их на ходу. Но не для тебя, для самого себя. Меня рвало понимание, что я все потерял и везде опоздал. И я увидел тебя… Я знал, что ты не примешь мужа-предателя, но когда увидел твои глаза, понял: в них мой приговор.

С ним невозможно было смириться! Я виноват. Я это знал, но не желал признавать! Легче было винить и тебя тоже: я сделал это, потому что ты не удержала меня. Какая это лютая глупость, понял спустя время…

В этот раз писал от первого лица и, мне казалось, что я слышу Вадима. Словно перенеслась на год назад. Вижу, чувствую, помню. Каждое слово помню.

Когда ушел, мной овладела дикая ярость: на твою принципиальность, на твое спокойное желание развестись, на то, что жить без меня смогла. Я даже не сразу осознал, какую боль тебе причинил. О своей боли думал. Моя Мальвина разбивалась на осколки, а Буратино страдал над своей пропащей душонкой.

Ты всегда была сильнее меня. Пока я трусливо опустился на самое дно, ты себя восстанавливала. Я не хотел терять тебя, но боялся быть всю жизнь виноватым, хотел просто оказаться прощенным. А так не бывает. Я не умел признавать ошибки и никогда не хотел этому учиться. Я малодушно окунулся в другую жизнь, имитировал жизнь. Это было существование, не больше. Если бы не последняя ниточка к свету – наша дочь, я бы пропал. Она навсегда связала нас.

Я понял, что никогда не буду целым без тебя. У каждого человека есть половинка. Моей всегда была ты. Моя любовь. Моя Мальвина. Моя жена.

Катя, моя измена – мой грех и бесконечная вина. Это невозможно изменить и невозможно забыть. Самое большое наказание уже настигло меня – я оторван от своей души. Своей любимой. От тебя, Мальвина. Но я буду надеяться и верить, что когда-нибудь ты снова посмотришь на меня с любовью. Через десять, двадцать, тридцать лет. Я готов ждать тебя всю жизнь.

Люблю тебя…

Я выдохнула и откинулась на спинку кресла. Не зря говорят, что чужая душа – потемки. Я никогда не изменяла любимому, поэтому не знала, что при этом испытывают: мучаются или наслаждаются? Что происходит с людьми, когда гибнет верность? А вместе с ней вера в самого себя, как в человека способного бороться со слабостями. Легко тем, у кого нет совести. А если есть и она поедом ест?

Я не совсем понимала, что чувствую от покаяния Вадима. Не знала, способна ли на прощение, о котором он так просит? Возможно ли, быть счастливым после великого несчастья?

Я чиркнула длинной спичкой и поднесла к желтой бумаге. Это мое прошлое. Его нужно отпустить. А каким будет будущее, я не знала. Пепел в ночную весну вылетел, я провожала его взглядом. В постель возвращаться не стала – уснула как есть.

– Мама! – Ника разбудила неожиданно. – Ты почему здесь? Спала прямо здесь, что ли?

Я еле веки разлепила, поднялась, разминая затекшее тело. У меня утром важная встреча с врачом. Слишком много тревожных звоночков…

Катя

– Вы уверены, Вера Николаевна? – спросила, приняв от нее салфетку.

– Катерина, я еще на кресле вам сказала, – она снова посмотрела на экран – Срок маленький, восемь недель, не больше, но ошибиться я не могла. Сейчас для полной уверенности сдайте кровь на ХГЧ, и сомнения отпадут.

– У меня менструация три дня назад закончилась. Какая беременность…

Мои месячные как часы. Швейцарские. Я не могу быть беременной. Это нереально! Или же мое тело начало бастовать против своей хозяйки. Звоночки накапливались постепенно: ночная бессонница, чувство дурноты, с Вероникой астма тоже практически не беспокоила, рассеянность… Тяга к виновнику моего положения. В первую беременность я с Вадима не слазила, а в эту не смогу залезть. Какой чудный расклад! Докатилась: залетела от бывшего мужа. Может, обойдется все же?

– С менструацией будем разбираться. Нужно исключить патологию плода. А в остальном: гормональный сбой, стресс, утомляемость. Беречь себя нужно, Катерина, – мягко улыбнулась она. – И не беспокойтесь: вы молодая, здоровая, второго рожать легче. Таз у вас шикарный.

Я вытерла смазку и привела себя в порядок. Не люблю вагинальное узи, дискомфорт жуткий после: в тебя засунули что-то фаллическое, но не удовлетворили. Я пыталась шутить и храбриться, но из клиники вышла в растрепанных чувствах. Еще один ребенок в мои планы не входил, и дело не только в том, что мы в разводе с его отцом: я внутренне не чувствовала готовности носить, рожать, любить. Я выпита морально. Если бы в моей жизни было все спокойно, малыш был бы желанным, а беременность спланированной – да, конечно, да! А так? Случайно, неожиданно, не нужно нам. Что в первый раз, что сейчас. Тогда я боялась реакции Вадима. И снова боюсь. По кругу ходим.

Полонский показал чудеса выдержки, засунул самцовую натуру подальше и не пытался взять меня силой, сыграть на инстинктах и чувствах. А если узнает о ребенке, что сделает? Будет ли у меня выбор? Примет ли мое решение, каким бы оно ни было?