Я не уверен, но, вероятно, потому что к ним всегда тянулись темные люди: хотели исцелиться в солнечных лучах, прощение и искупление заслужить, а в итоге марали светлую душу, боль причиняли. Я не надеялся стать ангелом, но пытался очиститься от скверны. Заблудшие души всегда идут на свет. И я шел.

– Кать, это все ложь. Я не женюсь. И не собирался.

– Что-то вокруг тебя слишком много женщин, которые о тебе лгут! С чего, а? – едко поинтересовалась.

– Потому что дал им повод, – согласился я. – Потому что вел себя паршиво. Недостойно мужчины. Особенно твоего мужчины. – Я немного отвлекся, и мы чуть не столкнулись с другой парой. – Давай поговорим наедине?

– Нет, Вадим… – но мы вальсировали как раз у входа в зимний сад, и я стремительно увлек ее в сверкающий полумрак. – Я не хочу больше слушать! – оказавшись под раскидистой ивой, Катя попыталась оттолкнуть меня. – Ты отдал ей браслет! – упрекнула горько. – Я догадывалась, но хотелось бы ошибиться.

– Отдал, – обреченно признал. – Не буду оправдываться, рассказывать, как произошло, но я не делал никому предложений. Ни на ком, кроме тебя, я не женюсь. Я знаю, что такое любовь. И на меньшее больше не соглашусь, а люблю я только тебя.

– Может, еще и целибат примешь? – Катя, кажется, развеселилась.

– У меня и так уже целибат. После тебя никого не было.

Она только фыркнула недоверчиво.

– Если это хотя бы чуть-чуть приблизит меня к тебе, то даже монахом стану.

– Вадим, из тебя монах, как из меня балерина.

– Из тебя получилась бы прекрасная балерина. Кать, ты такая красивая, – и я не удержался, повело меня. Руки на талии сомкнул и прижался. Нужна она мне. Рядом хочу быть. Просыпаться, обнимать, любить… – Люблю тебя.

– Покажи мне красивую женщину, и я покажу тебе мужчину, которому надоело с ней спать.

Удар рассчитан точно и нанесен профессионально, но не про меня. Я горю весь, ее хочу. Куда там надоело!

– Полонский, ты вообще! – шикнула, когда посадил ее на декоративный, достаточно высокий пень, так, чтобы между длинных ног оказаться. И да, мы в саду были не одни, но густые ветки скрывали.

– Кать, это разве надоело? – и вжался в нее пахом. Потерся сладко, к шее губами прижался, кожу нежную через тонкие чулки лаская.

– Это разве целибат? – шепнула разочарованно. На меня виртуальное ведро ледяной воды вылилось. Она не шутит сейчас, да? И с ней самой тоже нельзя?

– Хорошо, – я легко подхватил ее и на ноги поставил. У меня и в голове пожар, и в брюках дымилось, но если это шанс – я его использую. – Только скажи: веришь, что нет у меня никого, что ничего с Викой больше нет? Мне нужно немножко веры и немножко надежды, – улыбнулся с горчинкой.

Катя колебалась, губы кусала, на меня прожигающим взглядом смотрела.

– Мне сложно, Вадим. Слишком много было всего… Слишком больно. Но я хочу верить, что ты не лжешь хотя бы самому себе.

Мне стало легче. Если она верит, то я все смогу! Пусть чуть-чуть, пусть в меня, а не мне, но верит!

Ника так навеселилась, что в одиннадцать уже едва держалась на ногах. Она свалилась в кресло, в телефоне начала ковыряться – верный признак увозить ее.

– Ты у нас останешься или с мамой поедешь? – спросила моя мать у Веронички.

– С мамочкой поеду, – и к Кате прижалась, отчаянно зевая.

– Правильно, котенок, – поддержал я. – Езжай с мамой, чтобы ей не скучно было.

Мы с Катей взглядами пересеклись, затем она возмущенно глаза закатила. Спалила меня. Да, я подстраховывался. Боялся, что она домой козла одного пригласить может. Вариант, конечно, не панацея, но я сейчас и через решето воду носить готов.

Тем более Барсов терся неподалеку: он стоял на выходе и с кем-то оживленно беседовал, но на Катю взгляды бросал. Хрен он получит ее! По крайней мере сегодня. Блядь.

Он рядом с ней весь вечер торчал, но домой не уедет и приглашения не получит. У них явно не те отношения, чтобы его Нике представлять. Катя, в отличие от меня, не идиотка и таких косяков, как я с Викой устроил, не совершит. Если она познакомит Нику с мужчиной – это будет серьезно.

– Я завтра утром за ней заеду, – сказал, заглядывая в салон «Бентли».

– Я сама привезу ее к твоим родителям, не нужно приезжать, – ответила Катя.

Завтра разберемся с этим. А сегодня меня ждет очень серьезный разговор с госпожой Зиминой. Найти бы ее только. Я очень нехорошо улыбнулся. Найду. Обязательно найду.

Я обернулся, чуть носом не столкнувшись с Барсовым. Он не был доволен, но старался выглядеть равнодушным. Я тоже очень не рад, что он на Мальвину мою виды имеет, но я же типа цивилизованный. А хотелось бы подраться. С мужиками проблемы легче решать, чем с женщинами.

– Плохой тебе ночи, – бросил, набрав Вику. Убежала, сучка.

– И тебе заболеть, – услышал в ответ. Его тоже оставлю на потом. Будет еще время. Сейчас на очереди Викуся.

Вадим

На мои звонки Вика не отвечала. Странно, я же жених. Большой и страшный жених. Овечка. Пришла без приглашения, максимально нагадила мне и моей семье и сбежала. Неужели за этим явилась? Я не обольщался на ее счет, святой матерью Терезой не считал, но не думал, что она настолько токсичная. Меркантильная, приставучая, расчетливая, но не злобная стерва, готовая отыгрываться на невиновных. Моя жена и дочь ей ничего не сделали, только я. Считает, что потеряла со мной время? Но я никогда и ничего ей не обещал, в любви не клялся и жениться не собирался. Я компенсировал финансами ее личные часики. Большего дать не мог и не хотел.

– Доброй ночи, – поздоровался с сонным консьержем. Код от парадной двери я знал. – У меня к вам очень деликатный просьба, – тонко улыбнулся я.

– Чем могу помочь? – оживился, смекнув, что у него в руках могут оказаться огромные чаевые.

– Виктория Зимина возвращалась домой?

– К сожалению, я не могу дать такую информацию, господин Полонский…

– Окажите мне услугу, – по-дружески произнес и достал бумажник. Две пятитысячные купюры мгновенно исчезли в его кармане.

– Виктория Сергеевна возвращалась, – он присел и камеры проверил. – И не отлучалась больше.

– Благодарю.

Я бегом забрался на пятый этаж и позвонил. Надеюсь, она достаточно взрослая, чтобы не прятаться от меня. А я достаточно рассудительный, чтобы не свернуть ей шею. Искушение велико, но не хотелось бы в тюрьме из-за мстительной стервы сидеть.

Не открывает. Я постучал. И позвонил еще. Затем постучал очень громко. Наконец загорелся видеодомофон.

– Сова, открывай, медведь пришел, – бросил в динамик. – Вика, ты от меня не спрячешься. Не пытайся даже.

Щелкнул замок входной двери. Я небрежно толкнул ее, вошел и, не раздеваясь, в гостиную отправился. Вика не встречала: сидела на диване с бокалом вина, в ночной сорочке, при скупом свете стильного торшера. На меня даже не смотрела.

– Ну и нахрена, а? – думаю, уточнять не нужно, о чем я. Дойдет и так.

– Маленькая месть, чтобы не все так гладко у тебя с твоей Мальвиной было.

– Довольна?

– Пойдет.

– Отлично, – с обманчивой лаской произнес, обойдя диван. Руки ей на плечи положил. Вика попыталась взбрыкнуть, подняться, но я не позволил. – Я был с тобой очень деликатен, уважителен, щедр. Я не винил тебя за все, что потерял. Ушел с максимальным комфортом для тебя. Я был гребаным джентльменом! А я, знаешь ли, нихрена не джентльмен. А ты, оказывается, не леди. Ты бешеная сука, а знаешь, что делают с взбесившейся собакой?

– Вадим… – она снова дернулась, но я не дал ей скинуть мои руки. Наоборот, обхватил горло, не больно, но крепко. И страшно. Вика тряслась вся.

– Сиди и слушай. Сегодня ты перешла черту, Виктория Сергеевна. Моя жена и моя дочь неприкосновенны. Ты кому мстить собралась? Ребенку? Или женщине, с чьим мужем трахалась? – Вика молчала. – Ну же, – я сжал сильнее, – отвечай.

– Не могу, – сипло выдавила, и я резко отпустил. Нельзя так. Я женщин никогда не бил, и сейчас не стану, даже ее. Я мысленно до трех сосчитал, гнев усмиряя и выдохнул. Похоже, зря.