— Итак, тебе нравится произведение? — Я обхватываю его шею руками, пытаясь притянуть его ближе к своему телу. Мы были в разлуке всего несколько дней, но они жалко накачивают наркотики, а я не могу прикасаться к нему вот так. Если бы я не отвлекалась на работу с Камденом и не нашла эту студию, я не знаю, как бы я провела эти жалкие минуты без него.

“Больше никогда.” Я обещаю себе. Я знаю, что бывают времена, когда мы обязаны быть врозь. У него есть самолет по какой-то причине. Ему приходится много путешествовать, но я позабочусь о том, чтобы он позвонил мне при любой возможности. Или, по крайней мере, что я все еще буду получать грязные электронные письма с электронной почты его компании, пока он отсутствует.

Я просто знаю, что никогда не хочу проводить дни, не разговаривая с ним снова. Это дало мне ясность, в которой я нуждалась, чтобы понять, насколько глубоко я влюблена в него, но мне больше никогда не понадобится это пространство.

Бек продолжает осыпать поцелуями мою челюсть, шею, горло. Он стаскивает с моего плеча свою рабочую рубашку, кусая нежную плоть моего плеча. Я смеюсь, мои пальцы сжимают ткань рубашки, которую он носит.

— Бек, — ругаюсь я. — Ты не ответил мне, что тебе это понравилось.

Его пальцы быстро расстегивают рубашку, которую я ношу.

— Я люблю тебя, малышка, но вопрос немного лишний.

Я хмурюсь, моя спина выгибается сама по себе, когда его руки нажимают кнопку вверх и скользят по голой коже моего бока.

— Как же так?

Он делает шаг назад, оставляя меня стоять перед столом в одиночестве. Без его прикосновения холодно.

— Потому что, конечно, я чертовски люблю это. На самом деле, если бы я так чертовски не гордился тобой за то, что ты попала в лучшую галерею Нью-Йорка, я бы сказал: «К черту Камдена» и эгоистично оставил бы искусство себе.

Мои глаза сужаются, когда он ухмыляется мне в ответ.

— Что? — спрашивает он, изображая невинность. — Я эгоист, Фиалка. Ты знаешь это.

— Это будет показано. — Я делаю шаг назад, упираясь бедром в стол.

Он делает шаг ко мне. А затем еще один, все время сохраняя эту дерзкую ухмылку, в которую я так чертовски влюблена, на его идеальных губах.

— Да, конечно. И я буду первым в очереди, кто увидит это.

Бек сокращает дистанцию между нами. Он тянется вверх, чтобы расстегнуть пуговицу, обнажая мою обнаженную грудь.

— Если я узнаю, что Эзра видел тебя в этом, я, черт возьми, убью его, — отмечает он. Он легчайшим прикосновением проводит костяшками пальцев вверх по моей грудной клетке, заставляя мою кожу покалывать от желания.

— Я не видела ни одного человека за день, — честно отвечаю я. — Я даже не знаю, который час. Я заперлась здесь и выходила только для того, чтобы позаботиться о своих основных потребностях.

Его горячее дыхание обжигает мою шею, когда его руки находят мои бедра. Он легко поднимает меня, сажая на угол стола. Он берет холст и осторожно откладывает его в сторону, не сводя с меня полных страсти глаз.

Бек раздвигает мои бедра, сосредотачиваясь на моем центре. Он проводит кончиком пальца по ткани моих трусиков.

— Кстати, о потребностях. — Его голос похож на гравий, он перемешан со страстью. — Ты позаботилась о себе, малышка? Или я тебе нужен?

Мои бедра вздрагивают, пытаясь получить трение от его легкого прикосновения.

— Я этого не сделала. Я не хотела, зная, что между нами ничего не улажено. Я просто хотела тебя.

Он жадно смотрит на меня. Его язык высовывается, чтобы облизать губы.

— Похоже, мне нужно кое-что исправить.

Я с энтузиазмом киваю.

— Истина. Тебе есть за что извиняться…

Бек смотрит мне в глаза. Медленно он опускается на одно колено, затем на другое. Когда я на столе, а он на земле, он теперь идеально выровнен с той частью меня, которая болит за него.

— Я знаю, как извиниться, малышка. Я стою на коленях перед тобой. Готов извиниться наилучшим способом, который я знаю.

— Может быть, мне стоит заставить тебя умолять об этом. — Моя голова откидывается назад, когда он прижимает большой палец к моему клитору. Даже со слоем ткани между нами это потрясающе. Он точно знает, где прикоснуться ко мне, чтобы мои глаза закрылись от удовольствия.

— Можно, пожалуйста, полизать твою сладкую маленькую киску, малышка?

Я стону — громко. Кончики его пальцев цепляются за края моих трусиков. Он тянет их вниз по моим ногам мучительно медленно. К тому времени, когда он отбрасывает их в сторону, я уже мокрая и задыхаюсь от потребности в нем.

Я собираю последние остатки ума, слишком сильно любя, когда он ползает на коленях, чтобы остановиться.

— Блядь, ты так возбуждена, что я чую твой запах, — отмечает он. Кончики его пальцев прижимаются к внутренней части моих бедер, пока он держит мои ноги широко открытыми для него.

— Могу ли я заставить тебя чувствовать себя хорошо сейчас? Скажи мне да. Скажи мне, что я могу извиниться, заставив тебя кончить мне на лицо. Я чертовски изголодался по тебе.

Моя решимость ломается. Моя голова нетерпеливо кивает вверх и вниз, когда я еще шире раздвигаю ноги. При этом мое колено врезается в полусъеденную упаковку Twizzlers, и упаковка с громким шлепком падает на землю.

К моему ужасу, его внимание переключается с моих ног на пачку Twizzlers на земле. Я иррационально злюсь на упаковку конфет, злюсь на то, что она отвлекла его внимание от меня.

— Когда ты сказала, что заботилась о своих потребностях, пожалуйста, скажи мне, что ты имела в виду пищу с реальной питательной ценностью, а не эти ужасные вещи. — Он берет одну из красных закрученных конфет, кусок безвольно висит в его руке, когда он трясет ее в воздухе.

Я сжимаю губы, пытаясь скрыть улыбку на лице.

— Кажется, один раз я съела бутерброд.

С его губ слетает раздраженное рычание. Он садится на корточки, пригвоздив меня неодобрительным взглядом. — Марго, ты не можешь жить на Twizzlers. Кроме того, они отвратительны. Я не знаю, как ты любишь эти вещи.

Пожав плечами, я провожу рукой по внутренней стороне бедра, чтобы вернуть его внимание к тому, что он начал. Мне отчаянно нужно чувствовать его. Я близка к тому, чтобы пообещать ему, что никогда больше не буду есть конфеты, если он просто прижмет рот к моему клитору и убедится, что я вижу звезды.

— Они вкусные, — возражаю я. — Может быть, тебе стоит их попробовать.

Он качает головой, глядя на конфету в руке. — Не… Его слова обрываются наугад. Медленно на его губах расплывается ухмылка. — Ну, может быть, я знаю, как сделать их более приятными.

Мои брови сошлись на лбу, когда я пытаюсь понять, что, черт возьми, он говорит.

— Можем ли мы перестать болтать и ненавидеть мою любимую конфету и вернуться к тому, что мы начали?

Его отсутствие ответа заставляет меня открыть рот, чтобы продолжить говорить.

— Меньше болтовни, больше лизания, — требую я.

— Как скажешь, — протягивает он. Слава богу, он снова поднимается, его горячее дыхание обжигает внутреннюю часть моего бедра.

Мои глаза трепетно закрываются в нетерпеливом предвкушении того, что я наконец почувствую его губы на себе.

От малейшего давления вокруг колена мои глаза расширяются. Я открываю их и вижу, что его рот идеально прилегает ко мне, пока он проводит чертовым Twizzlers по моей чувствительной плоти.

— Что ты делаешь? — Я спрашиваю.

Он сосредотачивается на том, чтобы наблюдать за дорожкой, которую он прокладывает с конфетой.

— Ты сказала мне, что я должен попробовать. Так что я собираюсь попробовать.

Прежде чем я успеваю спросить его, что означают его слова, он обводит мой набухший клитор концом конфеты.

— Я не имела в виду… — Мои слова обрываются, когда он протирает ими мою влагу, обволакивая ее во мне. Я наблюдаю за ним, возбуждённым гораздо больше, чем следовало бы, когда он засовывает в рот Twizzlers. Его зубы вонзаются в нее, отрывая кусок виноградной лозы — ту часть, которую он только что покрыл во мне, — и начинает жевать.