— Так точно, согласится, товарищ капитан! — поспешно ответил старший.

Очень уж поспешно ответил. Мне даже показалось, что капитан легонько усмехнулся.

— Ну, вот и хорошо. Передайте ей, Корешков, что через границу ее будет сопровождать старший лейтенант товарищ Березкин. Он будет ждать вас троих в известном вам пункте, возле старой сосны с точкой телефонной связи. Все. Задание ясно?

— Ясно, товарищ капитан. Разрешите выполнять?

— Выполняйте. А я постараюсь вам отсюда помочь.

И Олег Федорович положил руку на телефонную трубку…

Ну вот. По сути дела, рассказать мне остается немного. Я, как вы догадываетесь, отлично знал, в какое окошко постучать, чтобы разбудить Марусю Тарасову, а Нина Владимировна дежурила в больнице. Они быстро собрали свой медицинский инструмент, медикаменты; меня нагрузили стерилизаторами, кислородной подушкой. В назначенном пункте мы встретились со старшим лейтенантом Березкиным. С ним был и поляк Юзеф Рузовский. Его наш дотошный капитан успел проверить вдоль и поперек. Созвонился, как положено, с польской заставой и тэ дэ, и тэ пэ, уж будьте спокойны.

Конечно, это только на словах гладко получается, а на деле все было не так уж просто. Ночь-то выдалась, как я уже говорил, морозная, вьюжная. Правда, моя Маруся спортсменка, лыжница, ей хоть бы что; я тоже человек ко всему привычный. А вот докторше каково было преодолевать метровые сугробы? Ее всю дорогу старший лейтенант почти что на руках тащил. Впрочем, как мне показалось, он не очень огорчался этим, а совсем даже наоборот.

Словом, худо ли, хорошо ли, а добрались мы до польской деревушки. Там нас встретили фельдшер и бабка — мать заболевшей женщины. Эта женщина действительно находилась в серьезном положении. Срочное хирургическое вмешательство потребовалось. Ну, да «у нашей Нины Владимировны золотые руки», как сказал старший лейтенант, товарищ Березкин. И не зря сказал: операция прошла хорошо. Лично я в ней принимал самое активное участие: по приказу Маруси таскал из колодца воду, кипятил инструмент. Ну, а остальное они уж там сами делали.

И вот в пять часов ноль-ноль по московскому времени я прибыл на заставу, замер на пороге кабинета и стальным чеканным голосом доложил:

— Товарищ капитан, докладывает рядовой Корешков. Ваше задание выполнено. Операция прошла удачно, больная польская гражданка вне опасности. В настоящее время старший лейтенант товарищ Березкин сопровождает медперсонал до поселка, а меня к вам послал.

Тут наш капитан вышел из за стола и пожал мне руку.

— Спасибо, — говорит, — за службу, товарищ Корешков. С заданием вы справились отлично. Можете быть свободным… Да, вот еще что. Доложите-ка старшине, что я приказал дать вам после отдыха наряд вне очереди. Знаете, за что?

— Так точно, знаю, товарищ капитан. За иголку с ниткой и за медную монету.

— Ну, то-то.

Капитан прищурился, поднял одну бровь и в первый раз за эту хлопотливую ночь улыбнулся…

Вот вы тоже улыбаетесь. И я улыбался тогда, хотя и получил наряд вне очереди — на кухню картошку чистить.

«Что такое дорога? Дорога есть полоса земли, заранее подготовленная для движения…»

Это определение капитан Левашов помнил наизусть, но все же записал в конспект завтрашнего занятия по саперному делу, первого своего занятия с молодыми солдатами.

По-зимнему быстро смеркалось, и Левашов зажег настольную лампу. В комнате было неуютно. У стены стоял чемодан, в углу — перевязанные шпагатом стопки книг, шинель висела на гвоздике.

С женой Левашов условился, что вызовет ее и маленького Андрюшку после того, как устроится на новом месте, примерно недели через две. Но уже сегодня он телеграфировал в Москву: «Выезжайте. Квартирой обеспечен. Жду.».

«Новое место службы» отнюдь не было для Левашова новым: случилось так, что после окончания Инженерной академии он был назначен в ту же часть, в которой служил во время войны.

Это назначение состоялось всего лишь неделю назад. Закончив дела, Левашов усталый и счастливый прибежал домой.

— Ты понимаешь, что это значит? — в сотый раз за вечер спрашивал он жену. — Ведь удача, ведь просто счастливый жребий! Снова увидеть людей, с которыми больше трех лет вместе воевал! Новинск, Ржев, Стародуб, Висла, Одер, Берлин!.. И вот теперь снова Новинск!..

В тот же вечер он позвонил своему давнишнему приятелю и однополчанину, конструктору одного московского завода Павлу Никитичу Андронову.

— Ты меня слышишь, Павел? Ты понимаешь — удача! Снова в хозяйство Тарасова! Почти пять лет прошло! Май сорок пятого — январь пятидесятого! Нет, ты только представь себе, какую физиономию скорчит Гриша Торопов, когда увидит меня! А Митенька Лаврушинский?..

Потом он вдруг присмирел, ходил по комнате, негромко напевая: «Давно мы дома не были…»

Жена уже спала, когда он вынул из письменного стола большой конверт со старыми, выцветшими фотографиями военных лет.

Вот на фоне каких-то развалин снят он вместе с командиром взвода автоматчиков Георгием Колесовым в день награждения. Не так давно получил Левашов от него письмо, в котором тот звал в гости, в свой колхоз.

А вот другая фотография: Левашов вместе со старшим сержантом Лукиным возле танка. На танке, которым командовал Лукин, выведено крупными буквами: «Вперед, на Берлин!» В прошлом году, когда имя фрезеровщика Петра Лукина прославилось на всю страну (за год он выполнил пятилетку), Левашов поздравил старого знакомого. Лукин сразу же ответил приглашением приехать в Свердловск.

Долго еще сидел Левашов над старыми фотографиями, не столько вспоминая прошлое, сколько думая о новом назначении, о том волнующем свидании, которое скоро состоится.

Было темное морозное утро, когда Левашов вышел на вокзальную площадь в Новинске. Возле стоянки такси уже образовалась небольшая очередь.

— В гостиницу, товарищ капитан? Есть одно место в рейсовой…

Левашов не отвечал. Поставив свой чемодан на землю, он смотрел на вокзал, на высокую башню с часовым циферблатом и большими заиндевевшими стрелками, на здание с неоновой надписью: «Клуб железнодорожников», смотрел и ничего не узнавал: в ту пору, когда капитан Левашов бывал в Новинске, вокзальная площадь представляла собой бесформенную груду камней и битого кирпича. Отсюда до линии фронта было не больше двадцати километров.

Уже обозначился дневной свет, и таяли в нем фосфорические стрелки часов, и неоновые надписи, и огоньки машин, а Левашов все стоял, и сердце его замирало, как бывает в предчувствии большой радости или большой тревоги.

В полк Левашов ехал автобусом. Всю дорогу он ногтем царапал плотно промерзшее стекло, дышал на него в надежде рассмотреть знакомую дорогу. Но что он мог увидеть? Автобус шел быстро, мелькали какие-то постройки, по-видимому, дачи, какие-то беседки, заснеженные площадки — не то для тенниса, не то для волейбола.

Автобус остановился недалеко от казарм. Левашов со своим чемоданом отправился в штаб. Никаких надписей — «Хозяйство Тарасова» — он не обнаружил. Дежурный офицер попросил его подождать.

От нечего делать Левашов стал глядеть в окно. Может быть, в самом деле покажется приземистая, коренастая фигура полковника Тарасова, или Гриша Торопов, заметив товарища, скорчит уморительную физиономию…

Но в это время дежурный офицер подал команду: «Смирно!», и в штаб вошел высокий худощавый человек.

— Ко мне? Прошу в кабинет…

Можно сказать, что Левашов был встречен начальством хорошо, и даже очень хорошо. И полковник Леонтьев, и его заместитель по политической части Кронин долго беседовали с новым офицером. По всему было видно, что они от души ему рады.

— Вы прямо живая история нашей части! — воскликнул Кронин.

— Я еще не настоящий «старичок» — улыбаясь, сказал Левашов. — Ведь я пришел только в сорок втором году. Вот старший лейтенант Торопов или капитан Лаврушинский — те настоящие «старички» — с июня сорок первого… Да я их, наверное, по старинке величаю. Может быть, оба уже майоры?