— Когда хотите, — сказал Рогов. — На ваше усмотрение.

— Есть, — сказал Черенец. Нахлобучил шапку, застегнул комбинезон и вышел во двор.

Казармы были метрах в ста отсюда. Белые двухэтажные дома стояли в шахматном порядке один за другим. Дальше — лес, черная полоса, и небо, красное на горизонте. Там, на севере, откуда приехал Черенец, такое небо бывало лишь летом перед ветреной погодой, а здесь все наоборот: и зима не зима, а осень — грязь, слякоть.

Он поглядел на ангар, где стояли машины их батальона. Завтра учение. И его двум танкам, как и другим, предстоят сложные испытания. Вот уже много дней утюжат они тяжелые трассы, и всегда он, Черенец, оставался доволен своими. Казалось, что могло случиться перед учением? Ничего. И вдруг…

А теперь бери нового механика-водителя, и, конечно, никто не отдаст такого классного специалиста, как Бушуев. Только что делать?

Он быстрее зашагал к казарме. Поднялся на крыльцо, взялся за ручку двери, но несколько секунд не решался ее открыть. Потом рванул.

В комнате у своей тумбочки стоял Бушуев и складывал в чемодан вещи. Черенец тихо прошел между койками, встал за спиной ефрейтора. «Плачет, кажется…» — подумал он, и не своим, сдавленным от волнения голосом спросил:

— Ты чего, Бушуев?

— Ничего, — весело сказал тот, даже не повернувшись.

— Значит, вранье? — тихо спросил Черенец. — Обман?

Ефрейтор повернул голову. Его глаза не были грустными. Наоборот, в них светилась радость, веселая, озорная удача.

Бушуев вскочил и от неожиданности не мог найти слов.

— Нет, нет! — наконец крикнул он.

Но младший лейтенант уже шел к выходу.

«Подлец! — думал он, хлопая сапогами по лужам и разбрызгивая цветную и жирную от нефти воду. — Отдохнуть захотел! Праздники справить!»

Он почти добежал до ангара, где сейчас должен был находиться майор, остановился. Стоит ли?.. Перед учением много других дел. А с Бушуевым? Он все решит после…

…Светало очень медленно — моросил дождь. Черенец припал к перископу. Люки и щели были задраены. На всех танках установили стальные высокие трубы — предстояло форсировать реку по дну. Вчера, разбирая задание с командиром батальона, он с некоторым холодком и страхом думал о предстоящем испытании. Правильно ли поступил с Бушуевым? Как поведет себя ефрейтор на учении?

В четыре утра батальон был построен. Черенец и Бушуев стояли рядом. Младший лейтенант чувствовал на себе внимательный, умный взгляд Рогова, и ему показалось, что майор прекрасно все понял.

Зеленая ракета взвилась в воздух. Черенец проводил ее взглядом, и когда она стала блекнуть и растворяться, услышал короткий приказ: «По машинам!»

Взревел двигатель, и его танк вырвался на дорогу, кромсая стальными гусеницами глинистый грунт.

После первого холма, как было отмечено в задании, начинался спуск в «ограниченном проходе». Вот здесь. Два метра в сторону — и можно свалить условный колышек — «подорваться» на мине. Черенец вдруг с тревогой подумал, что Бушуев может специально, назло ему, чуть-чуть свернуть. «Нет, этого он не сделает, — сказал себе Черенец. — Я не мог так ошибиться в нем».

Он скосил глаза в сторону водителя. Сейчас Бушуев чем-то напоминал гончую. Его крупные, не по росту, кисти лежали на рычагах управления, спина выгнута, и весь он словно тянулся вперед, к реке, к последнему холму, где им предстоял бой.

«Скоро будет заболоченный участок, — подумал Черенец. — Вот где тяжело танкам… Речку мы пройдем без труда. Речку форсировать проще…»

Он невольно обвел глазами экипаж. Все на боевых местах. Наводчик понял его, улыбнулся. Заряжающий погладил рукой орудие, показывая, что готов в любую минуту вступить в бой.

Третий был Бушуев. Младший лейтенант смотрел на его спину. И тот, будто чувствуя взгляд командира, повел плечом и переключил скорость. По-новому запел двигатель, и сильнее запахло соляркой.

«Заболоченное место, — подумал Черенец, отмечая тяжелый и медленный ход машины. — Здесь придется идти метров семьдесят…»

Он приказал второму танку следовать точно за ними. Теперь Черенцу стало казаться, что он тащит танк на себе. Он сжимал ручки перископа, а сам мысленно тянул машину вперед. Заболела спина, а в плечах было такое ощущение, точно веревочные жгуты врезались в мышцы.

«Еще, еще немного… — мысленно обращался Черенец то к Бушуеву, то к танку. — Ну, капельку… Метрик… Так и держи. Так и действуй…»

Он вытер пот с лица. Впереди, в белом утреннем тумане, густом, как взбитый яичный белок, проступала полоса редкого соснового бора. «Хорошо, хорошо, — приговаривал Черенец. — Ведь можешь же, можешь по-настоящему… Так зачем иначе? Зачем обманывать?»

Он слышал в шлемофоне спокойный голос майора, его четкие приказы командирам взводов. Неужели когда-то так же сумеет и он?

Черенец медленно поворачивал перископ, просматривая путь. И вдруг в нескольких метрах обнаружил настил из бревен. Отлично. Идти по гати много легче. Теперь пройдем. Он приказал Бушуеву вести машину к бревнам, затем повторил приказ командиру второго танка. Он решил не думать об усталости. В конце концов, все можно перетерпеть, лишь бы выскочить из этого чертова места. Он на секунду прикрыл глаза, убеждая себя в том, что когда их откроет, танк уже будет идти по гати, по бревнам и хворосту, выложенным здесь такими же солдатами, как и он сам. Спасибо им. А Бушуев молодец… Отлично ведет машину…

Танк уже взобрался на настил и пошел быстрее. Через две-три минуты пройдет и другой его танк. «Ай да мы! — радостно подумал младший лейтенант. — Теперь ничего не страшно: мы вновь на твердой земле…» И тут же услышал короткие позывные:

— Яхонт-тридцать три! Яхонт-тридцать три!

Это была вводная — приказ его экипажу.

«Миной разорвана гусеница. Замените трак».

Он молчал. Если бы он мог, если бы у него было хоть какое-нибудь право не слышать этого! Но у него не было такого права. Он был командир, и, как бы ни устал, как бы ему ни было тяжело, должен четко выполнить приказ старшего.

И Черенец повторил вводную. Затем приказал командиру второго танка вести машину самостоятельно.

Танк стремительно мчался к реке. Теперь, больше чем когда-либо, требовалось мастерство и точность механика-водителя. Если бы не вчерашнее, не тот обман, он бы сказал Бушуеву доброе слово. Там, на гати, наблюдая за работой ефрейтора, Черенец мысленно хвалил его. Ловкие, золотые руки!

Оставался последний холм и река. Конечно, все устали, но об этом лучше не думать. Разве впервой такое… Думай не думай, а усталость меньше не станет. «Экипаж у меня отличный, — сказал себе Черенец. — Каждый четко знает свое дело. Был бы хоть один новичок — и пришлось бы туго…»

В перископ виднелась река. Ее левый берег был пологим, но дальше начинался крутой подъем. Там, на холме, окопался «противник». Он отмечал про себя частые вспышки противотанковых орудий, больше справа, но кто знает, может, и на другой стороне, левее, там, где кустарник, их ожидает «сюрприз». Черенец повернул перископ и тут же увидел яркую орудийную вспышку.

Танки его батальона уже кончали форсирование, и теперь Черенец видел их мокрые серо-зеленые спины, медленно выползающие на кромку луговины.

Он опять услышал свои позывные: Яхонт-тридцать три! Яхонт-тридцать три! Это был голос майора.

— Я — Яхонт-тридцать три! — сказал Черенец.

— Слева противотанковое орудие противника. Приказываю подавить.

— Есть подавить!

Танк взял левее. «Противника» нужно было атаковать с тыла. На поверхности реки лежала тонкая корочка льда. Черенец вновь вспомнил свой север с замерзшими реками, снежными берегами и дремучим лесом. Как здесь все иначе!

Танк погружался в воду. В перископе уменьшался обзор, потом стало темно. Грунт был каменистый, и младший лейтенант подумал, что форсируют они легко. Даже сейчас они отошли от берега не меньше чем на двадцать метров. «А может, он все же не виноват? — с неожиданной надеждой сказал себе Черенец. — Вдруг я ошибся? Разве не бывает так, что в горе человек не владеет своим голосом? Почему я не поговорил с парнем? Было бы хорошо, если бы я ошибся…»