Я подала мужчине руку, помогая подняться из-за стола и выхватила из его рук тарелку, которую он явно намеревался вымыть сам.
— Жара сегодня будет. Сделаешь лимонаду?
— Сделаю.
— Ну, спасибо, Эми. Я уж думал, как тебя спровадить, если яичницу мне пересолишь. Но ничего, ничего… Есть можно.
Позднее я поняла, что его «есть можно» означает — «спасибо, было вкусно»; «нормально, а что так мало?» — «положи мне добавку, пожалуйста», а «ну, это еще что? у тебя в родне итальяшки, что ли?» — «паста отменная, но я предпочитаю стейки и картошку».***
Как бы мне ни хотелось демонстративно проигнорировать все просьбы Акселя — точнее, приказы, — я решила не рисковать и сделать все, о чем он сказал утром.
Так что, кончив прибираться на кухне и получив от мистера Хейза пару сотен на продукты, я оставила деньги на столе, поела сама и, взяв с собой моющие средства и ведро с водой, отправилась к кроликам.
На крыльце я обнаружила пару голубых резиновых сапог — судя по размеру, принадлежащих отнюдь не Хейзам. Мысленно поблагодарив Анну, как мою главную спасительницу, я сунула ноги в сапоги, которые оказались мне слегка большеваты, и зашагала по грязи к деревянной постройке-хлеву, разделяющей владения хозяев двух домов.
Кроликов у них, на самом деле, было не так уж много: всего двенадцать штук, по два в одной клетке. Под каждой из них стоял поддон с сеном, который можно было легко достать и очистить, не вынимая животных.
К счастью, повышенной брезгливостью я никогда не страдала, так что ни запах помета, ни огрызки овощей нисколько меня не испугали. Расправившись с поддонами, я начала думать, как бы прибраться внутри. В углу сарая обнаружился небольшой вольер, так что решение нашлось само собой.
Первая пара возмущенно попискивавших толстых белых кроликов с черными ушами отправилась в новую клетку.
Вооружившись перчатками, бутылкой «Фейри» и щеткой, найденной тут же, на заваленной всяким барахлом полке, я принялась вычищать их тесное и не очень-то уютное на первый взгляд гнездо.
Дело шло быстро, хотя я и пожалела, что у меня нет ни телефона, ни наушников — с музыкой работать щеткой было бы куда веселее. Убегая, я оставила их дома вовсе не из опасения быть выслеженной через GPS (или что там для этого требуется), а попросту забыла второпях.
Дома у меня было все. Огромный шкаф, заваленный одеждой, письменный стол, уставленный горшками с суккулентами, своя собственная мини-библиотека. С тех пор, как мама по счастливой случайности получила должность шеф-повара в классном ресторане, мы ни в чем не нуждались — у меня всегда были деньги на карманные расходы (к счастью, большую их часть я откладывала, и в итоге склонность к экономии очень пригодилась, чтобы сбежать), училась я в лучшей старшей школе города, а на каникулах ездила с друзьями отдыхать на побережье в летний лагерь. В одну из таких поездок я даже провела пару лекций по литературе для ребят помладше, за что и получила благодарственное письмо, которое презентовала мистеру Хейзу как рекомендацию от работодателя, на которую он даже не взглянул.
Но насчет кофейни я не приукрасила, потому что действительно подрабатывала в прошлом году официанткой.
Мне казалось, начать работать в шестнадцать — это зрелая позиция. Я гордилась собой, и мама тоже мной гордилась: она часто упоминала о том, что рано начала зарабатывать, чтобы прокормить себя и свою мать. Ее отец, мой дед, умер задолго до моего рождения. Моя бабушка умерла, когда мне было тринадцать — я до сих пор помнила приторный аромат траурных белых роз и сухие старческие руки ее друзей, похлопывающих меня по плечам в сдержанных выражениях соболезнований на поминальной службе. Бабушку я плохо знала и не особо к ней привязалась в детстве, потому что она жила за сотни миль от нас и мы редко ее навещали — чаще ограничивались обменом поздравительными открытками два раза в год. Я не понимала этого в детстве, но годы спустя осознала — бабушка винила маму за то, что я росла без отца, да и мое появление на свет, судя по всему, не поддерживала.
Отца я никогда не видела и понятия не имела, жив ли он и где он. Мама упоминала, что это была случайная связь и что детей он никогда не хотел — и по выражению ее лица, когда она говорила это, было заметно, что человеком он был не самым выдающимся и что ее не очень-то волнует, что с ним стало.
Странно было наблюдать за тем, как круто изменилась вся моя жизнь после ее внезапной и такой нелепой гибели.
Все, что мне осталось после нее — боязнь мостов, ненависть к адвокатам и неизвестно какое наследство, в которое я смогу вступить не ранее, чем через два месяца. А пока…
Я собиралась вычистить уже четвертую по счету клетку. Перенесла одного кролика в вольер и потянулась к другому — маленькому дрожащему тельцу, от которого во все стороны разлетались клочья белого пуха. Если его сородичи относились к временному переезду с любопытством и легким волнением, этот же трясся от страха, и, забившись в дальний угол, взирал на меня огромными, ошалевшими красными глазищами. Красные глаза, кстати, из всего выводка были только у него одного, так что я лихорадочно пыталась припомнить, не является ли это признаком бешенства или повышенной агрессивности.
— Иди сюда, приятель, — позвала я его успокаивающе нежным тоном, который скорее предназначался мне самой, попутно стаскивая с рук перчатки. Дверцу клетки я придерживала локтем, морщась от ощущения, что к коже что-то липнет. — Дай мне пять минут, и можешь вернуться обратно.
Очевидно, разговоры тут были бессильны. Кролик издал какой-то звук, похожий на фырканье, и мне пришло в голову, что этим своеобразным «не подходи ко мне, а то руку откушу» он похож на Акселя.
Не успела я обдумать это сравнение, кролик воинственно метнулся в мою сторону.
Взвизгнув, я отскочила в сторону, едва не сбив стоящий на полу вольер. До меня донеслось ржание лошади, стоящей в стойле в самом конце хлева.
Кролик, который, судя по всему, и не планировал на меня нападать, с глухим шлепком упал на присыпанную сеном землю и юркнул в дыру на стыке деревянных стен.
Катастрофа.
Я бросилась на колени и сунула руку в эту дыру, но нащупала с обратной стороны только траву и влажную землю. С той скоростью, с которой умчался ушастый, можно было предположить, что он уже пересек границу с Канадой и теперь насмехается над моей неуклюжестью в компании местных крольчих.
Я выскочила на улицу — может, еще есть шанс отыскать его на участке миссис Грин, — и, согнувшись в три погибели, чтобы не пропустить на земле какое-нибудь копошение, стала обходить постройку с той стороны, куда он убежал.
О, Аксель мне это еще припомнит.
Интересно, сколько стоит кролик? Если не больше пары сотен, я смогу расплатиться с мистером Хейзом за него, хотя и не хотелось бы.
Может, купить крольчатину сегодня в городе, и сказать, что это я своими руками прикончила малыша ради ужина?..
— Привет.
Мой взгляд уткнулся в чьи-то огромные черные кроссовки (размера тринадцатого, не меньше) почти одновременно с тем, как я услышала низкий голос с хрипотцой.
— Привет, — удивленно произнесла я, выпрямившись.
Передо мной стоял очень высокий парень. Нет, серьезно: этот здоровяк был выше меня на две головы, так что из-за солнца я даже не сразу смогла различить черты его лица. Пронзительно-голубые глаза, короткие светлые волосы, широкие, как у пловца, плечи — он стоял передо мной, как огромная неподвижная гора мышц. Гора, которая улыбалась мне самой милой и дружелюбной улыбкой.
В своих больших ручищах он держал моего беглеца. Кролик, кажется, чувствовал себя в безопасности, потому что не предпринимал никаких попыток вырваться. Или, может, наоборот: боялся шелохнуться, чтобы ему ненароком не свернули шею.
— Он, видимо, куда-то опаздывал, — сказал парень, пока я приходила в себя. При виде него в голове крутилось только одно слово: «колоссальный». — А ты, наверное, Эмма?
Я почти открыла рот, чтобы сказать: «Вообще-то, нет», но вовремя опомнилась и кивнула.
