— Миша замкнулся в себе. У нас на днях произошел инцидент с его матерью, — хмурится мужчина. — В общем, его нерадивая мать уехала из страны, а перед этим наговорила кучу гадостей моей семье при Мише. И после всего поговорить с ребенком так и не соизволила.

Иосиф Давидович проводит ладонью по лицу, а я не к месту вспоминаю как она ощущалась на моей талии.

— Миша сейчас почти не разговаривает со мной, — устало вздыхает он.

— Вы обращались к специалисту?

— Нет, — мотает головой Иосиф Давидович. — Сын точно не согласится. Собственно, поэтому я пришел к вам. Хочу, чтобы вы поговорили с Мишей.

— Я? — удивленно поднимаю брови. — Но что вы хотите, чтобы я ему сказала?

— Если честно, не представляю, но к психологу он не пойдет. И я боюсь, что это окончательно испортит отношения между нами.

— Я даже не знаю, что сказать, — тру я виски пальцами. — Как вы себе это представляете?

— Как желание учителя пообщаться со своим учеником, — пожимает он плечами.

Я смотрю на мужчину, задумчиво кусая губы. Иосиф Давыдович отвечает мне прямым взглядом, но затем что-то в его лице неуловимо меняется. Мужчина проводит рукой по бороде и немного склоняет голову.

— Помогите мне, Ангелина Андреевна, — с тяжелым вздохом просит он. — Я хочу помочь сыну, но не знаю как это сделать. С невестой брата отношения у Миши не сложились, а его бабушка считает, что я придираюсь к сыну. Только я вижу, с ним что-то происходит. Но ничего сделать с этим не могу.

В зеленых глазах мужчины плещется беспокойство. Я вспоминаю Мишу в последние дни и понимаю, что Иосиф Давидович прав. Миша выглядел тише чем обычно, гораздо задумчивей. Он так ни с кем не подружился, и если кто и оказывается рядом с ним, так это Оля Савченко, которую парень чуть ли не охраняет от компании Лебедева. Я допиваю уже остывший кофе и понимаю, что просто обязана помочь этому ребенку. Если Миша не нужен своей матери, должно быть это сильно его ранило. Хорошо хоть отец пытается что-то изменить.

— Хорошо, Иосиф Давидович, — на секунду зажмурившись, произношу я. — Я попробую. Не уверена, что у меня получится. Все-таки Миша едва меня знает, но хотя бы попытаюсь.

— Спасибо, — кивает мужчина.

Больше ничего не произнося, он допивает кофе, но не торопится вставать.

— Еще кофе? — улыбаюсь я.

Иосиф Давидович поднимает на меня задумчивый взгляд и недолго разглядывает. Под его пристальным взглядом я тушуюсь и опускаю глаза на пустую кружку. На ее дне чернеет кофейный осадок, и я пытаюсь сделать невозможное. Разглядеть там ответ. Я поднимаю глаза на Иосифа Давидовича и вижу как он улыбается.

— Не откажусь, — наклоняет он голову набок.

Миша сидит на стуле прямо напротив меня. На его лице застыло упрямое выражение, а руки скрещены на груди. Он периодически бросает многозначительный взгляд на часы, но я изо всех сил игнорирую его недовольство.

— Миша, что ты хотел сказать в своем сочинении? — спрашиваю я подростка, поднимая его тетрадь.

— Я это в нем уже и сказал, — пожимает он плечами. — Но если вы не поняли, то, так и быть, повторю — проституция главный бич общества.

Я игнорирую его попытку нахамить мне и продолжаю.

— Почему в своем сочинение в проституции ты обвиняешь мужчин?

— Ангелина Андреевна, — произносит он усталым голосом, и я в очередной раз замечаю какое же сильное сходство между парнем и его отцом. — Что вы от меня хотите услышать? Надо было как-то иначе описать произведение? Я понял «Яму» вот так. О чем и написал в сочинении, — кивает он на тетрадь. — Можно я пойду, а то у меня треня скоро.

— У тебя тренировка в семь вечера, — произношу я, не подумав.

Миша поднимает одну бровь и вопросительно смотрит на меня.

— Так это вас отец подослал, да? Чтобы вы мне мозги промыли?

— О чем ты? — как можно спокойнее спрашиваю я.

— Ой да бросьте. Думаете я тупой и ни черта не понимаю? Не надо меня лечить, Ангелина Андреевна.

Миша резко встает со стула и тот со скрипом проезжает по полу. А затем парень наклоняется за своим черным рюкзаком.

— Миша, я тебя не отпускала, — строго произношу.

— Вы мне за сочинение два влепите? — внезапно спрашивает подросток, выпрямляясь.

— Нет, почему же? Сочинение отличное, в нем видны твои мысли и рассуждения. Литература такой предмет, где сложно оценивать «правильность» анализа. Ты поняла произведение по своему, но тем лучше. Ты думал, ты анализировал и написал хорошее глубокое сочинение. Мне просто хотелось с тобой его обсудить.

— Вот и хорошо, — он хватает рюкзак и делает шаг в сторону, а затем замирает. — Если оно хорошее, тогда зачем вы меня оставили после уроков?

— Если честно, помимо сочинения, я хотела поговорить. Мне кажется с тобой что-то происходит, — решаюсь все-таки на этот разговор.

— Отец послал, — словно самому себе кивает парень.

— Да при чем тут Иосиф Давидович? — встаю я со стула. — По-твоему я не вижу? Ты притихший, ни с кем кроме Оли не общаешься, на уроках не отвечаешь.

— А с кем мне надо общаться? — ощетинивается парень. — С Лебедевым или Мартыновым? А может с Красновым подружиться?

— Вот с Вовой тебе стоило бы поговорить.

— О чем? Как им лучше Олю уложить?

— Миша!

— Что, Миша? Да что вы все ко мне прицепились? Отец дома мозг выносит, вы еще начали. Просто оставьте меня все покое. И все!

С этими словами подросток вылетает за дверь и громко хлопает ей об косяк. Психолог из меня не получился. И кажется, я все только испортила. Я рассеянно озираюсь по столам, словно в попытке найти ответ на вопрос: как мне все исправить.

На столе вибрирует телефон, и я со стоном смотрю на имя звонящего.

— Да, Иосиф Давидович, — отвечаю и сажусь обратно на стул.

— Вы в школе?

— Да, но…

— Можете спуститься?

— Иосиф Давидович, мне надо проверить сочинения.

— Это не займет много времени, — настаивает он. — А потом я отвезу вас домой, вместе со всеми сочинениями.

— Я не пойму, что за срочность?

— Это касается вашего Осокина.

— Он не мой, — автоматически поправляю я мужчину. — Хорошо, сейчас спущусь, только тетради соберу.

— Я жду вас там, где машина стояла в прошлый раз.

— Хорошо.

Иосиф Давидович отключается, а я собираю тетради, запираю кабинет и выхожу из класса. На улице уже ощущается наступление осени. Холодный ветер продувает и срывает желтые листья с деревьев. Серые, тяжелые тучи низко нависают над городом. Я поеживаюсь под порывами ветра и почти бегом преодолеваю школьный двор.

Машина Иосифа Давидовича стоит за забором, сам мужчина облокотился на нее и курит. Завидев меня, он делает еще затяжку и щелчком выбрасывает бычок в сторону дороги.

— Зачем же на дорогу, урна справа от вас, — не удерживаюсь я от замечания.

Иосиф Давидович многозначительно выгибает бровь, но ничего не говорит. Открыв передо мной дверь, мужчина дожидается пока я сяду и обходит машину спереди.

— Вы прирожденный учитель, — ухмыляется он, усевшись на водительское место.

— Я не люблю когда мусорят, — пожимаю я плечами. — О чем вы хотели поговорить?

— Ваш Осокин, — начинает Иосиф Давидович, но я резко его обрываю.

— Он не мой! Прекратите, пожалуйста, так его называть.

— Ладно, — кивает мужчина. — В общем, как давно вы знаете Осокина?

— Несколько лет, — хмурюсь я.

— А точнее?

— Года три, — вздыхаю я. — Мы познакомились в интернете, год переписывались, затем он переехал в Санкт-Петербург, и мы начали встречаться.

— Давно расстались? — бросает на меня быстрый взгляд мужчина.

— Чуть больше полугода назад.

— Ясно. А что вы знаете о вашем… хм… об Осокине.

— Он откуда-то из-под Новгорода, — послушно отвечаю я, не понимая куда ведет Михельсон. — Вырос в интернате, родственников нет. Переехал сюда в поисках работы. Я его прописала к себе, какое-то время мы жили вместе, потом я поняла, что нам не по пути.

— Почему?

— Он играл в карты, начались долги, — морщусь я. — Я какое-то время терпела, потом решила прекратить эти отношения.