В машине мы едем в напряжении. Я хмуро слежу за дорогой, Ангелина Андреевна теребит пояс от плащика пальцами.

— Константин Борисович рассказал, как это произошло? — осторожно спрашивает девушка.

— Кто? — не понимаю я.

— Тренер. Тренер по дзюдо.

— А! — что-то такое припоминаю я. — Сказал, что после занятий на Мишу напала толпа пацанов в мужской раздевалке. Четверо на одного. Пока взрослые услышали, пока прибежали, его уже хорошо отмутузили. Но скорую вызывать не стали — говорят, только ушибы и ссадины, сотрясения нет. Ничего критичного.

— Просто ужас! — закатывает глаза девушка. — Это же так подло — толпой на одного.

— Да, подлый поступок, — угрюмо соглашаюсь я. — На обычную драку, я бы и внимания особого не обратил. А здесь… Нужно разбираться.

— Вы нервничаете, — замечает Ангелина Андреевна. — Я и сама сильно нервничаю.

— Я злюсь, — коротко отвечаю я.

— Не похоже.

— Нервничать я уже давно перестал. Бесполезное занятие.

— А злость, значит — полезное.

— С ней я борюсь. Но иногда она необходима.

— Думаю, не в данной ситуации… — пытается поучать меня училка.

— Вы много думаете, Ангелина Андреевна! — раздраженно говорю я и резко торможу машину у школьных ворот.

Мы выходим из машины и быстрым шагом идем к зданию школе. Девушка едва поспевает за мной, но у меня нет ни времени, ни причин чтобы ее ждать.

— Ангелина Андреевна! Что ж такое творится-то, а? Бандиты какие-то, ей-богу, — вахтерша бросается к училке, едва мы успеваем переступить порог.

Позади нее маячит бледное лицо пожилого худощавого охранника с густыми черными усами.

— Где они? — спрашивает Ангелина Андреевна, не давая вахтерше распалиться в причитаниях.

— Как где? В мед. кабинете, конечно, — вахтерша удивляется так, будто ответ лежал на поверхности.

Я вопросительно смотрю на Ангелину Андреевну.

— Нам туда, — правильно понимает она мой немой вопрос и кивает направо.

Я устремляюсь по коридору, на ходу осматривая таблички на дверях. Белые двери маячат перед глазами, сливаясь в одну. Все не то. Мы доходим до конца коридора, уперевшись в перекресток. Смотрю направо и вижу в самом конце единственную открытую дверь, за которой горит свет. Вот она!

В кабинете просто картина маслом, хоть художнику-экспрессионисту рисуй. На двух койках у стен сидят четыре пацана, среди которых и Вова Краснов. Лица усыпаны царапинами, у одного огромный фингал под левым глазом, у второго из носа торчат две ватки, третий держится за живот. У самого Вовы разбита бровь, а на губах засохло пятнышко крови. У окна сидит Миша на стуле, а над ним нависла женщина в белом халате. Лица его мне не видно, из-за медсестры вижу только его ногу, часть туловища и дрожащую окровавленную руку. Женщина колдует над ним, а сын негромко постанывает.

— Ну, — сердито говорю я. — И кто мне объяснит, что здесь произошло?

Слева от себя, возле шкафа с мензурками, я замечаю, стоящего в углу мужчину средних лет в новом спортивном костюме. Голова его сверкает лысиной. Выглядит он очень спортивно — плоский живот, да и в целом поджарый. У него отличные тренерские рекомендации. И только он открывает рот, чтобы что-то сказать, как сын издает протяжный разочарованный стон и упирается ногами в пол.

— Миша! — восклицает Ангелина Андреевна. Она тут же бросается к нему, отпихивает медсестру и внимательно осматривает моего ребенка.

Из-за их спин уже и мне открываются подробности. Волосы сына растрепаны, на лбу большая шишка, фингалов вроде бы нет, но рот весь в крови, а из уголка свисает тонкая нитка крови. Я замечаю перекись водорода в руках медсестры и понимаю, что она обрабатывала раны. Гнев накрывает меня с головой. Им пиздец! Засужу всех четверых.

— Зачем вы ему позвонили? — к моему удивлению, возмущается Миша, глядя на своего классного руководителя.

Та удивленно отстраняется и строго смотрит на парня.

— Это не я, это Константин Борисович, — холодно произносит она.

Миша сверкает глазами на тренера. Тот хмурится, но ничего не отвечает. Сказать, что я удивлен такому поведению сына, значит ничего не сказать. Он меня порой вот просто поражает.

— А что, он не должен был? — строго спрашиваю я.

— Мы сами во всем разобрались бы, — твердо говорит Миша. — Это наше дело и ничье больше.

— Да по вам видно, как вы разобрались, — вскидывает брови Ангелина Андреевна. — По всем вам, — она обводит глазами своих учеников. — И что же вас четверых заставило напасть на одного?

Парни мнутся и потупливают взор, Вова Краснов тяжко вздыхает, как будто хочет что-то сказать.

— Мой удар ему в нос их заставил! — восклицает Миша и показывает на одного из парней, вдруг вскочив на ноги. — А потом ему, — он переводит палец на второго парня с фингалом. — Понятно? Сначала одному, а потому второму.

Для меня сюрприз, что Миша выгораживает своих обидчиков. Или все-таки не обидчиков и он первый начал? Ничего не понимаю.

— А на третьего, что? Сил не хватило? — строго спрашиваю я.

— Хватило, — огрызается Миша. — У него ребра все синие. А когда с этим сцепились, — Миша показывает на Краснова, — то и сам получил от всех. Так что не надо только из них виноватых делать. Я первый начал, сам нарвался. Мы все в этом участвовали.

— Однако, кровь свисает у тебя, — киваю я в сторону его порванной губы.

— Это не значит, что я пострадал сильнее других, — снисходительно разводит руками Миша.

— А рука в крови почему? — назидательно спрашиваю я.

Миша смотрит на правую руку.

— Да это Мартынова кровь, — кивает он на одного из парней. — Брызнула фонтаном, когда я ударил.

В целом, он прав. По дороге сюда я думал застать совершенно другую картину. А тут… толпа помятых подростков. Ни одного целого нет. Миха, конечно, молодец. Один против четверых. И ведь хватило же смелости. Вот поэтому я и говорю всегда, что бить надо первым, если драка неизбежна.

— И что же заставило тебя спровоцировать их на драку? — прищурившись спрашиваю я.

— А вот это уже ваще не важно! Это останется между мной и этими четырьмя. У нас же теперь нет претензий друг к другу, верно? — Миша строго вопрошает к парням, переводя взгляд с одного на другого.

— Нормально все, — лениво отзывается Вова Краснов.

Ангелина Андреевна смотрит на своих учеников, покачивая головой. Я совсем перестаю понимать, что происходит. Получается они без нас все решили. Становится жарко. Я снимаю куртку, бросаю ее на ближайший стул и глубоко вздыхаю.

— Так, хватит допросов. Дайте я тут закончу, а потом делайте что хотите. Подвиньтесь-ка, Ангелина Андреевна, — медсестра бодро отстраняет училку в сторону, встает перед Мишей и надавливает ему обеими руками на плечи. — Садись давай. Потом будешь слюнями брызгать.

Я сажусь на стул, куда только что бросил куртку, и утыкаюсь двумя пальцами в лоб. Совершенно ничего не понимаю. Ожидал вот всего что угодно только не этого. Надо понять говорит ли мне вообще правду Миша. Нутром чувствую на себя чей-то взгляд и отрываюсь от руки. Четыре пары глаз уставились на плечевую кобуру и пистолет в ней. В суматохе совсем забыл про него.

— Во-о-от и все, — медсестра приклеивает пластырь на последнюю ссадину. — До свадьбы заживет. Вставай, парень.

Миша поднимается и, поджав губы, зло смотрит на меня.

— Так, — понимаю его без слов и встаю. — Кто-нибудь из вас будет заявление писать? — спрашиваю у этих четверых бойцов.

Парни отрицательно мотают головой.

— Мы не такие, — подает голос Вова Краснов.

— Ну и отлично. Тогда мы поехали.

Я разворачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с Красновым-старшим. А чего он один? Без адвоката? И где вообще остальные родители? Отец Вовы запыхался и явно испуган. А при виде кобуры так вообще белеет, как полотно. Я беру куртку со стула и надеваю ее, чтобы уже убрать с глаз долой, так приковывающий к себе внимание, предмет.

— Че здесь происходит? — возбужденно выпаливает Краснов-старший.