В самом деле, он тут же выдал Джону трехдневный запас риса и объяснил, что тигры, боясь огня и дыма, никогда не отважатся напасть на людей, если те позаботятся разжечь огонь перед тем, как лечь спать; а поскольку у Джона и юнги не было ни огнива, ни кремня, ни трута, он показал им, как зажечь огонь с помощью двух бамбуковых палок.

В довершение всего, поскольку у Джона были забиты песком раны на голенях и ступнях, что причиняло ему невероятную боль, предводитель могов собственноручно обмыл и перевязал ему эти раны, смочив и натерев их гхритой.

Затем он обмотал ему ноги кусками полотна и, ободрив, пожелал счастливого пути.

После того, как бедному Джону пришлось испытать на себе корыстолюбие ласкаров и жестокосердие индусов, такая обходительность предводителя могов бесконечно растрогала его.

И он никак не мог решиться покинуть этого человека.

Но, к сожалению, предводитель могов, занимавшийся тем, что торговал вразнос, двигался в совершенно противоположную сторону: он шел из Читтагонга, своего постоянного местожительства, в Аракан, где намеревался продать свой товар.

Так что им пришлось распрощаться.

Джон не знал, как выразить свою признательность доброму торговцу, но слезы на его глазах говорили за него, и предводителю могов не приходилось сомневаться в том, что услугу он оказал признательному сердцу.

Пройдя два льё, Джон и его спутник догнали г-жу Бремнер и сопровождающих ее: остановившись в какой-то лачуге, эти люди ели рис.

Тогда Джон с гордостью вытащил из котомки, висевшей у него на плече, рис для себя и юнги и стал есть отдельно.

Тем временем их догнали индусы и ласкары, оставшиеся с ними, чтобы распилить корпус судна.

По дороге они встретили торговца; тот стал упрекать их в бесчеловечности, что было им совершенно безразлично, но когда он сказал им, что Джон Маккей — человек важный и что с помощью правителя Калькутты он может строго спросить с них за их поведение, это произвело на негодяев сильное впечатление.

Поэтому теперь они стали относиться к Джону с большим почтением.

Он гордо отверг их запоздалые проявления вежливости и принял только предложение понести его мешок с рисом.

На следующий день путники подошли к реке и, разобравшись, поняли, что глубина ее большая, течение — быстрое, поэтому переправиться через нее во время прилива трудно.

И поэтому они стали ждать отлива, а за несколько часов ожидания построили бамбуковый плот.

Когда море отступило, плот спустили на воду; пять или шесть индусов плыли по его бокам, не позволяя ему отклоняться от курса, и вскоре он благополучно достиг противоположного берега.

Ноги Джона настолько утратили подвижность, что он боялся вновь отстать от своих спутников, но в конце концов сила воли победила в нем телесную слабость, и к следующему месту остановки он подошел почти одновременно со всеми.

Еще через день они добрались до деревни, где проживали индусы; Джон так устал, что вошел в первую же открытую хижину и, пролепетав слова извинения, растянулся на циновке и погрузился в тот непреодолимый сон, о котором уже несколько раз говорилось.

Проснувшись, он увидел вокруг себя встревоженных его состоянием людей; они проводили его к заминдару деревни; тот принял второго помощника с удивительной сердечностью и распорядился подать ему разнообразные закуски и прохладительные напитки.

Джону было так непривычно встретить на своем пути подобное сочувствие, что сначала он был безмерно тронут вниманием заминдара; но, когда он, узнав, что находится всего в четырех милях от Раму, главной конторы Компании, попросил заминдара, оказавшего ему подобный прием, о таком простом деле, как помочь ему добраться до этой конторы, то, к его изумлению, тот, ссылаясь на заботу о здоровье своего гостя, всячески пытался его удержать у себя, предлагая через две недели, когда силы Джона восстановятся, отправить его в Калькутту на тридцативесельной шлюпке.

И то ли эти уговоры были так настойчивы, то ли сочувствие к его несчастью было так нарочито, но только Джон заподозрил, что заминдар заинтересован как можно дольше задержать его вдали от города и помешать ему дать знать о кораблекрушении.

Обстоятельно продумав эту догадку, Джон постепенно пришел к убеждению: заминдар не только вовлечен в уже состоявшееся разграбление «Юноны», но к тому же хочет сохранить за собой исключительное право спокойно продолжать этот грабеж.

В самом деле, груз, состоявший целиком из тикового дерева, как уже было сказано, полностью сохранился и представлял слишком большое искушение для алчного за-миндара, чтобы тот мог ему сопротивляться.

Джон стал настаивать, чтобы заминдар дал ему сопровождающих в Раму, но, видя, что тот определенно пытается воспрепятствовать его отъезду всеми возможными способами, притворился, что уступил настояниям этого негодяя, а сам стал готовиться к тому, чтобы на следующий день отправиться в путь.

Однако утром, когда он уже собрался в дорогу, к нему явился заминдар.

Хитрец догадался о замысле Маккея и пришел откровенно обсудить вопрос; он попросил Джона подписать бумагу, удостоверяющую, что он, заминдар, не принимал никакого участия в разграблении «Юноны»; как он сказал, эта бумага была ему нужна для того, чтобы судья округа Илламабада, пребывавший в Читтагонге, не возложил на него ответственность за то, что уже совершено или может быть совершено по отношению к севшему на мель судну.

Если Маккей согласится на его условие, а вернее, проявит снисходительность, которой от него добиваются, он готов дать ему шлюпку для поездки в Раму или в любое другое угодное ему место.

Джон решил прежде всего отправиться в Раму.

Он подписал требуемую бумагу, однако позаботился предпослать ей полное описание кораблекрушения «Юноны» и составил его так, чтобы, в случае если заминдар будет предъявлять документ чиновнику в Раму, тот должен будет понять, что члены команды уцелели и нуждаются в помощи.

События подтвердили, что Джон был прав, остерегаясь заминдара, так как на следующий день негодяй, вместо того чтобы предоставить моряку обещанную возможность уехать, сам отправился в Раму, взяв с собой документ, чтобы предъявить его фугедару.

Тот, увидев, что речь идет о людях с потерпевшего крушение английского судна, отдал документ лейтенанту Тауэрсу, командовавшему отрядом в Раму; лейтенант Тауэре, призвав заминдара, расспросил его и, заметив недоговоренность в его ответах, тотчас же послал Маккею лодку, эскорт, провизию и деньги.

Кроме того, он дал начальнику эскорта письмо для Джона Маккея, который, не видя заминдара в деревне, сильно забеспокоился.

Двадцать второго вечером, видя, что обещанной лодки нет, и слыша каждый раз, когда он приходит к заминдару, что того нет дома, Джон решил, не считаясь с риском, отправиться на следующий день в Раму.

Чтобы запасы продовольствия, которые нужно было сделать для этого, не выдали Джона, каждый из его спутников сберег часть своего ужина и отложил ее про запас; после чего второй помощник лег спать рядом с собранной провизией.

На следующее утро он должен был отправиться в дорогу.

Однако он не успел заснуть, как в дверь к нему постучали: явился посланный за ним эскорт и прибыла лодка.

На следующее утро Маккея и его товарищей повезли из деревни в Раму, и в полдень они прибыли туда.

Лейтенант Тауэре находился на берегу реки, ожидая потерпевших кораблекрушение; он тотчас же повел их к себе домой.

Госпожа Бремнер расположилась в отдельной комнате, а всех остальных Тауэре разместил по всему дому.

Три дня они не хотели думать ни о чем другом, кроме как о восстановлении своих сил, и в течение этих дней, как рассказывает Джон Маккей, лейтенант лично заботился о них, был их хирургом и даже поваром.

Двадцать шестого их всех посадили в две шлюпки и 28-го доставили в Читтагонг, где начальствовал лейтенант Прайс.

В Читтагонге их приняли так же радушно, как и в Раму, и Прайс делал для них то же, что Тауэре.