Несколько этих людей, рыскавших по берегу, вступили в сговор: они решили отправиться на судно и ограбить бедную женщину, но тут один добрый бирманец, отдавший, между прочим, Джону свой тюрбан, дождался подходящей минуты, отправился на судно и спас г-жу Бремнер, не требуя при этом вознаграждения.

Той же ночью корабль развалился на две части; нижняя его часть застряла между рифами.

Палубу же прибило так близко к берегу, что два матроса, последние, кто оставался на судне, смогли выбраться на сушу.

Ночь была ненастная, шел проливной дождь, и жертвы кораблекрушения, почти нагие, лишенные крова, чрезвычайно страдали от холода. Утром туземцы дали им еще немного риса, но предупредили, что они в последний раз кормят их бесплатно и в дальнейшем ничего не дадут им без денег.

Таковы были плоды неосторожности, которую совершил Джон Маккей, заявив о рупиях г-жи Бремнер.

Ласкары, первыми добравшиеся до берега и первыми же начавшие поборы с вдовы капитана, быстро сторговались с местными жителями и стали принимать пищу отдельно, поскольку религия, которую они исповедовали, не позволяла им есть вместе с людьми другой веры.

Госпожа Бремнер, вдвойне счастливая тем, что сохранила свои деньги, — и потому, что они помогли ей спасти себя, и потому, что они позволяли спасти других людей, — договорилась с туземцами, и те пообещали кормить команду судна за две рупии в день в течение четырех дней.

Джон Маккей и его спутники думали, что за эти четыре дня они достаточно окрепнут, чтобы добраться до ближайшей деревни, расположенной в тридцати милях к северу.

Они удивлялись тому, что туземцы продолжают оставаться на берегу моря, не имея для этого никакой другой видимой причины, кроме оказания услуг команде «Юноны»; но, как только начался отлив, намерения этих людей стали понятны.

Тотчас же они зашли в воду, добрались до корабля и весь его обшарили, чтобы увидеть, не удастся ли им унести с него, при всем том как он был разрушен, что-нибудь полезное.

Они нашли там только сломанные ружья, немного железа и свинца, а также куски медной обшивки.

Наблюдая это расхищение, бедный Джон испытывал горечь, какая знакома всякому честному моряку при виде того, как калечат судно, на котором он плавал.

А потому он заметил туземцам, предававшимся такого рода занятиям, что корыстные расчеты, выгодные для них в данную минуту, могут оказаться рискованными в будущем, так как в один прекрасный день владельцы судна несомненно могут потребовать у них отчета обо всем присвоенном.

Это замечание было воспринято как нельзя плохо, и вскоре он понял, что ему лучше бы было удержаться от высказываний.

Начиная с этого времени раздатчики риса выдавали ему самые маленькие порции и получал он еду последним.

Возможно, его бы просто уморили голодом, если бы не добрый бирманец, тот, кто одолжил ему свой тюрбан и спас г-жу Бремнер. Он взял Джона под свое покровительство, и лишь благодаря этому тот не умер от голода.

Впрочем, то, что туземцы отмеряли им пищу такими скудными порциями, было большим благом, ибо, если бы в раздаче еды не проявлялась такая скаредность, моряки безусловно могли бы подавиться.

Но, поскольку туземцы поступали так вовсе не с целью спасти жизнь потерпевшим кораблекрушение, те никакой признательности к ним за подобную скупость не испытывали.

Туземцы же, несомненно для того, чтобы сберечь запасы риса, начали охотиться и подстрелили несколько диких животных; они разделали туши и поджарили мясо на глазах у моряков, не предложив им ни кусочка; видя это, униженные страдальцы подобрали кости и сварили из них суп, который показался им восхитительным, и они наслаждались каждой его каплей.

Время шло, а силы не возвращались к этим мученикам, все пропитание которых состояло из воды и небольшого количества риса.

В особенности слаба была г-жа Бремнер: она не могла даже держаться на ногах.

Поэтому она попросила индусов донести ее в паланкине вместе с рабыней до ближайшей деревни.

Торговались долго — в туземцах пробудилась алчность, они полагали, что кошелек г-жи Бремнер неисчерпаем. Наконец договорились, что они перенесут ее за двенадцать рупий.

В результате у нее осталось две рупии из тридцати.

За эти две рупии, которые г-жа Бремнер предъявила в самом деле как последние, туземцы взялись кормить четверых путников рисом вплоть до самой деревни.

Эти четверо, из-за кого велся торг, были: г-жа Бремнер, ее рабыня, Джон Маккей и юнга, вместе с ним бросившийся в море.

Оценив свои силы, Джон Маккей стал опасаться, что не сможет идти за носилками г-жи Бремнер.

Ему очень хотелось договориться с индусами, чтобы и его понесли, но, полагая, что он вдвое тяжелее г-жи Бремнер, они запросили за это шестнадцать рупий наличными.

Так что бедный Джон Маккей был вынужден отправиться в путь пешком: опираясь на бамбуковую палку, он шел возле паланкина г-жи Бремнер.

Это происходило 17 июля.

Маленький отряд, сопровождавший паланкин, состоял из Джона, канонира, боцмана и юнги.

Что касается ласкаров, то они подружились с туземцами и, будучи примерно той же народности, решили остаться с ними.

Первый переход составил около двух миль; затем был устроен часовой перерыв. Во время остановки Джон заснул.

Проснувшись, он почувствовал себя невероятно усталым, и ему казалось, что у него не хватит сил отправиться в дорогу.

И все же ему это удалось, однако он вынужден был так часто останавливаться, что вскоре ему стало ясно: он не в состоянии участвовать в этом путешествии.

Поэтому он остался позади, а вместе с ним остался привязавшийся к нему юнга.

Юноша оказался надежным товарищем для второго помощника: он так боялся тигров, что не отходил от него ни на шаг.

К четырем часам пополудни Джон и юнга окончательно потеряли из виду своих спутников, как вдруг увидели группу туземцев из Аракана, которых называли могами.

Эти индийцы варили рис на берегу, то ли не видя двух путников, то ли не обращая на них ни малейшего внимания.

Джона, которого те, кто нес паланкин с г-жой Бремнер, оставили без пищи, охватило сильное желание принять участие в обеде, готовившемся на берегу, но, не зная языка и, самое главное, не имея денег, он не представлял себе, как к этому подступиться.

Мольба показалась ему если и не самым надежным, то, по крайней мере, наименее опасным средством.

С протянутой рукой и просительным взглядом он приблизился к могам; изможденный вид и покрывавшие его лохмотья не оставляли никакого сомнения в его бедственном положении; поэтому предводитель могов с первого взгляда, казалось, проникся к Джону состраданием и, обращаясь к нему по-португальски, спросил, какие роковые события довели его до такого плачевного состояния.

К счастью, Джон, немного понимая язык, на котором был задан вопрос, смог ответить.

Он рассказал о кораблекрушении, о голоде, который ему пришлось испытать вместе с товарищами в течение двадцати дней; о том, каким чудесным образом они все же добрались до берега; о том, как благодаря рупиям г-жи Бремнер им немного помогли туземцы, и, наконец, о том, как, не будучи в состоянии заплатить носильщикам паланкина, они оказались брошенными на дороге.

Этот рассказ показался предводителю могов тем более правдоподобным, что за час до этого он видел, как мимо него индусы проносили паланкин г-жи Бремнер, за которым следовали два товарища Джона по несчастью.

У предводителя могов было доброе сердце; он возмутился бессердечием тех, кто бросил несчастных, и с достоинством короля, предлагающего гостеприимство соседнему государю, подвел Джона к костру, предложив ему и сопровождающему его юнге занять место у огня.

Он угостил его лучшим из того, что у него было, советуя при этом не есть слишком много; говорил он это не из жадности, а из предосторожности, оберегая ослабевший желудок моряка, и обещал, что начиная с этой минуты и вплоть до того, как они доберутся до деревни, он берет на себя заботы о Джоне и его спутнике, которые отныне ни в чем не будут испытывать недостатка.