— По-моему, ты уже сам ответил на свой вопрос.

— Нет. Ты не слушаешь. — Квин подался вперед. — В паломничестве я многое узнал. Побеждаем мы или проигрываем, боги пируют на наших деяниях. Человек гладит бездомную собаку, а его маленькое удовольствие от доброго поступка питает Слаанеш. Женщина бьет плачущего ребенка, и в этот ужасный момент эйфории, которую ощущает, она питает Кхорна. Никому не нужный бездельник из Муниторума задумал покончить с жизнью — Нургл жиреет на его отчаянии. Милосердный стратег разрабатывает план бескровной победы, и этим довольствуется Тзинч. — Квин посмотрел в небо, на серый купол, лишенный красок и жизни. — Несущие Слово думают, что боги жаждут поклонения. Но для богов главное — потуже набить животы нашими горестями. Хотим мы того или нет, все мы — лишь мясо для волков. — Он помолчал. — Даже ты, Фабий.

Фабий нахмурился и отвернулся. Под продуваемыми ветром дюнами угадывались остатки дорог — потрескавшиеся полоски феррокрита, уходящие вдаль во всех направлениях, в том числе и к дрожащему, как мираж, силуэту города — их конечной цели. Едва Фабий его заметил, шелест ветра изменился, зазвучав почти как смех.

— Тогда какой во всем смысл? Если мы только мясо, то зачем стремиться к чему-то большему?

Квин покачал головой:

— А зачем жертва пытается убежать от хищника? Ведь ее в конце концов все равно поймают. Почему ей просто не сдаться?

Фабий хмыкнул:

— Мысль уловил.

Квин хлопнул его по плечу:

— Если тебе от этого будет легче, то я думаю, что сами боги — лишь кусочки чего-то большего. Несмотря на всю свою кошмарную силу, они тоже мясо.

— От этого мне совсем не легче, — возразил Фабий.

— Я же сказал «если».

Савона протиснулась мимо них.

— А я по-прежнему считаю, что это ловушка. — Она вдруг остановилась и огляделась. — В какую сторону нам идти? Я вижу только горы.

— Это не горы, — ответил Фабий.

В этот момент приторные облака из духов и пыли рассеялись, открыв сенсорам доспехов чудовищные груды мертвых тел, сваленных друг на друга. Фабий приблизил изображение, хотя и так знал, что увидит. Нагромождения трупов — мужских, женских, детских — вздымались высокими утесами и опускались глубокими ущельями. На вершинах гнездились стервятники, сдирая мясо с переломанных рук и ног или выбирая кусочки повкуснее среди вылезших внутренностей.

— Я оцениваю их численность где-то в несколько миллиардов, — сказал Фабий, быстро прикинув в уме. — Население двух планет или около шести поколений. — Фабий убрал картинку. — Фулгрим всегда так расточителен. Казалось бы, если ты вырос в таком мире, как Кемос, это должно было тебя чему-то научить.

Савона, сама повидавшая резню и смерть, вглядывалась в далекие горы с явным непониманием. Дело, как подозревал Фабий, заключалось в размахе. Это была не просто бойня или случайные жертвы, это было массовое истребление.

— Зачем? — тихо спросила она.

— Они не были совершенными. — Квин покачал головой. — Идем. Если заставим его ждать, то ничего хорошего не выйдет.

По дороге шли молча. Фабий хотел взять катер, но Квин настоял идти пешком. Очевидно, в этом подразумевался некий ритуал, но какой — Фабий не понял. Он подумал взять с собой Саккару в качестве переводчика, однако Несущий Слово наотрез отказался. Пораженный горячностью отказа, Фабий уступил.

По пути встречали много кого. По обочинам дороги сидели кучки поющих монахов, вырезая друг другу на коже эротические картинки. Странные, непохожие на людей торговцы возле одиноких палаток среди нависающих над дорогой барханов расхваливали всевозможные товары — сны о прошлом пилигримов и слезы демонов, оружие, выкованное в час разрушения Кемоса, и позолоченные копии «Кемосийских песен», память о плененной звезде и череп последнего верховного управителя.

Толпы паломников совершали омовение в кислотных лужах сточных вод у дороги, очищая себя перед… чем? Фабий не знал. Над головой крылатые фигуры звероподобных фурий парили на восходящих потоках воздуха, время от времени выхватывая неосторожного пилигрима и унося того к небесам, где его, не перестающего вопить от восторга, пожирали.

Фабий и его спутники были не единственными воинами, шедшими по этой дороге. Он заметил яркие фигуры шумовых десантников, взгромоздившихся на поваленные статуи и колонны. Эхо их звуковых поединков катилось на многие лиги во всех направлениях.

— Видно, отыскать это место легче, чем я думал, — буркнул Фабий.

— Только тем, кто истинно верит. Но даже если отыскать мир, нет никакой гарантии, что тебя пустят в сад. У Фулгрима… высокие стандарты. — Квин указал пальцем. — Вон там. Чуть впереди. Вход в сад Шестикратного удовольствия.

Ворота сада вздымались выше, чем мог видеть глаз, уходя ввысь за пределы как физического, так и машинного восприятия. Ворота стояли одни, без стен, излучая мягкое сияние, одновременно приятное и отталкивающее. Створки изображали бесчисленные миллионы душ, извивающихся в оргиастическом наслаждении, а может быть, боли. По сторонам арки, которая держала ворота, возвышались два огромных безобразных изваяния — бесформенных вихря бьющих копыт, оскаленных зубов и цепких когтей.

Когда они подошли ближе, Квин, поочередно преклоняя колено перед каждой статуей, произнес:

— Властелин Невоздержанности.

Фабий уже видел подобные изображения Слаанеш среди развалин старушечьих миров. На миг из памяти всплыла улыбка, огромная, как небеса, и голос, похожий на треск костей целого мира. Он тряхнул головой, прогоняя воспоминания.

— Зачем здесь ворота, если нет стен?

— А кто осмелится войти в них без приглашения? — ответил Квин.

— Они поют, — как во сне проговорила Савона. — Ворота поют!

Фабий тоже их cлышал, хоть и очень тихо — словно далекий хор знакомых голосов.

— Кинска, — пробормотал он. — Звучит очень похоже на «Маравилью».

Фабий оглянулся вокруг, только сейчас заметив множество скрюченных фигур, которые лежали, укрывшись в руинах, усеявших окрестности ворот. Все выглядели мертвыми или спящими.

— Да, — отозвался Квин, — это песня Слаанеш. Говорят, его любимый сын создал эти врата из чешуйки, вынутой из бока Темного князя.

Фабий наморщил лоб:

— Любимый сын… Фулгрим?

Квин кивнул:

— Кто же еще, как не наш отец?

— Ну конечно. Можно было догадаться — такая пышность и размах. А как мы их откроем?

Фабий зашагал вперед, с хрустом давя кости.

— Постучим, — сказал Квин, не двигаясь с места. — Вернее, ты постучишь.

Фабий остановился:

— Я? Почему?

— Ты же здесь паломник, брат. Не я и уж точно не она. — Квин кивнул в сторону Савоны, которая стояла, покачиваясь в такт странным мелодиям, струившимся в воздухе. Музыка изменилась, стала более настойчивой, словно звучала на крещендо. — Наши души уже куплены и проданы. А твоя пока еще ждет своего хозяина.

Фабий насмешливо фыркнул:

— Мне говорили обратное.

— Человек должен добровольно склониться перед богами. Иначе это… ересь. Богохульство.

Фабий сморщился:

— Ладно. Я постучу. Больше того, я оттащу нашего генетического отца от всех этих гедонизмов, какими он сейчас занят, и заставлю выслушать меня. — Он повернулся к воротам. — Ты слышишь? Фениксиец, я пришел — и не потерплю отказа!

Пока Фабий шагал к воротам, изношенный организм накачивался стимуляторами. Старший апотекарий ощущал на себе взгляды жавшихся по углам пилигримов и гадал, не набросятся ли они на него в бешенстве, если он сумеет открыть ворота. Он перехватил Пытку двумя руками и почувствовал, как осколок демона жадно откликнулся. Фабий понял, что тот узнает это место. Видимо, бывал здесь прежде. Какова бы ни была причина, артефакт, казалось, ликовал в ожидании того, что должно произойти.

Фабий разделял эту радость. Он жаждал уничтожить планету и швырнуть осколки в лицо Фулгриму. За все интриги, за все проклятия, за все головоломки, которые пришлось вынести, он подожжет этот драгоценный сад и вынудит Фениксийца вернуться в суровый мир его обязанностей.