— Предан как собака, а?

— Как бы там ни было, ты заслужил хотя бы это. — Арриан поскреб свои имплантаты. — И я думаю, что ты не единственный, чьи часы давно уже натикали лишнего. Все мы взяли в долг у будущего, старший апотекарий. Одни больше, другие меньше.

Фабий поднял взгляд на остатки купола из бронестекла над головой. На густые лианы и сочные цветы. На птиц в гнездах из колючих веток.

— Знаешь, ты и вправду сделал все здесь красивым, — сказал он, помолчав минуту. — И не только здесь. Каждый мир, где я решал пожить, ты хоть чуть-чуть, но делал красивее. Я никогда не замечал этих твоих усилий. — Он посмотрел на Арриана. — И не понимал, почему ты решил стать моим слугой.

Арриан пожал плечами:

— Кто-то же должен был.

Фабий снова рассмеялся:

— Да, наверное. — Он помолчал. — Я хочу, чтобы ты… поговорил с ней. После того, как я уйду.

Арриан кивнул, не спрашивая, о ком говорил Фабий.

— А если она меня не примет?

— Поступай как считаешь нужным. Чем бы все ни закончилось, предупреди ее о том, что грядет.

— А протокол «Омега»?

— Расскажи ей.

— Что, если она воспротивится?

— Не воспротивится.

Арриан нахмурился:

— Многие из них не захотят уходить. Бросить все, что знакомо, и бежать в какое-то тайное логово…

Фабий повернулся к Арриану.

— Им придется. Это единственный способ гарантировать их выживание. И это самое главное, важнее всего остального. Все, что я делаю сейчас, я делаю ради этого. Что бы ни получилось в итоге, гомо новус должны выжить.

Он отвернулся.

— Мои дети должны выжить.

Олеандр почувствовал, как желудок прыгнул к горлу: антигравитационные генераторы смолкли, и барк отвалился от причала. Когда с пронзительным воем включились собственные гравигенераторы корабля, из-под темного пролета с писком брызнула колония шпилевых летучих мышей. Олеандр откинулся на спинку кресла, глядя, как уменьшается в размерах пришвартованный крейсер.

Гексахир остался, чтобы еще раз побороться с ветряными мельницами упрямства архонтов, поэтому сопровождать Олеандра обратно в заключение пришлось Диомоне. Барк, в числе прочих кораблей, принадлежал тем, кто пригласил гемункулов. Экипаж носил малиновую форму кабала Пешига и посматривал на пассажиров с нескрываемой настороженностью. Недовольство архонта передалось и его подчиненным, и Олеандр даже подумал, не замышляют ли они какую-нибудь пакость.

С того места, где он сидел, были видны торчащие шпили верхней Комморры. Одни походили на зазубренные клинки, другие больше напоминали металлические горы. Несколько штук было возведено по образу и подобию своих владельцев: огромные башни с лицами знаменитых предводителей кабалитов, вечно взирающих друг на друга через единственно значимое поле битвы.

Город казался Олеандру чарующим, но при этом смертельно опасным зверем. Что-то внутри так и подмывало познакомиться с ним поближе. Отыскать его темное сердце и полакомиться спрятанными внутри прелестями. Многие его братья разделяли это желание. Для падших сынов Третьего легиона этот город был раем, увидеть который удавалось лишь немногим. Те, кто побывал в нем, ни о чем другом больше говорить не могли. Олеандр почувствовал, как учащается пульс.

— Он шевелится, — заметила Диомона, наблюдая за ним. Она сидела напротив, с парой развалин, вооруженных сглаз-винтовками. Правда, оба создания, кажется, больше следили за экипажем, чем за ним. С другой стороны, Диомона и сама могла о себе позаботиться.

— Апотекарий, исцели себя сам. — Слова прозвучали как карканье вороны. Олеандр посмотрел на гемункула, на то, как она развалилась в кресле. Просто картинка чужой беззаботности. Но это была всего лишь маска. Диомона не производила впечатления беззаботной личности.

Она нахмурилась:

— Это какая-то шутка?

— Не самая смешная.

Олеандр размял руки. Барк спускался вниз, а вокруг вились закоулки Комморры. Из зубчатых гнезд поднимались крылатые фигуры, летучие корабли всех форм и размеров заполняли узкие ущелья между зданиями. Эта часть города больше всего напоминала морской риф, правда, созданный из стали и камня.

— Удивительно, что я еще жив. Я думал, он убьет меня, когда вернемся.

— Я тоже так думала, — отозвалась Диомона. — Однако поди ты.

— Да уж.

Она помолчала какое-то время.

— Его положение пошатнулось.

— Я пришел к такому же выводу.

— Что он тебе сказал?

— Зачем мне тебе рассказывать?

— Ты изложил мне свои мотивы раньше. Или ты уже забыл?

— Нет. — Руки Олеандра дернулись: он представил, как срывает с нее лицо и швыряет окровавленные клочья на ветер. Вместо этого пришлось удовольствоваться видом из окна. Шпилей здесь было меньше, и улицы расползались, словно клубок вывалившихся кишок. Разруха и нищета, перенаселение и частые вспышки насилия. Он различил характерный треск осколковых выстрелов, пока корабль спускался мимо забранных щитами причалов и укрытых пристаней.

— Не волнуйся, — заметила Диомона. — Это не по наши души.

— Знаю. Ты можешь снять с меня эту маску?

— С чего бы это?

— В знак доброй воли.

Диомона нахмурилась:

— То, что я до сих пор тебя не прикончила, по-моему, и так уже свидетельствует о моей доброй воле.

Она выглянула за леер. Олеандр проследил за ее взглядом. Теперь улиц стало еще меньше, только дырявые мостки тянулись над разбитыми безднами Паутины. Над пустотой торчали причальные шпили. Мелкие порты и частные пирсы. Обтекаемые грузовики ловко входили в распахнутые доки, а волчки сенсорных буев подскакивали и вертелись в туманном воздухе.

— Я заметил, что он не отдал тебе болевой жезл.

— Наверное, понадеялся, что ты постараешься меня убить.

— Да, он любит, когда за него всю работу делают другие. — Олеандр пощупал застежки шлема. Кожа там была ободрана и снова начала кровоточить. — Отвечая на твой вопрос: он рассказал мне очень мало. Он просто одержим.

— Он просто дурак.

— Но не глупец.

— Нет. — Диомона взглянула на него. — Я не могу снять с тебя шлем… Но я могу его переделать.

Олеандр ничего не ответил.

Она подалась вперед:

— Я тщательно изучила твои центры удовольствия и боли. И могу подсоединить шлем так, чтобы, когда он бил током, ты чувствовал прилив сил вместо одурения.

— А взамен?

— Убей его.

— Это легче сказать, чем сделать. — Олеандр посмотрел на свои руки. — Когда?

— Не прямо сейчас. — Диомона откинулась назад. — Сначала я выйду к синоду. Гексахир правил нами слишком долго и слишком часто втягивал в разные глупости. Он получит возможность ответить за свои преступления. Если же нет…

— Хорошо. — Олеандр тоже откинулся на спинку кресла. Он чувствовал, как гравигенераторы борются с незримыми силами. Порыв ветра накренил барк, и даже Диомона на мгновение потеряла уверенный вид.

— Ты согласен? — спросила она торопливо.

— Если представится возможность, я сделаю все, что в моих силах.

— Я надеялась на другой ответ.

— Я могу дать только этот. У меня нет никаких гарантий, что после ты сохранишь мне жизнь. И даже что выполнишь обещанное. — Олеандр улыбнулся. — Нам лучше… полагаться на собственные интересы.

Диомона чуть не улыбнулась в ответ. Но сдержалась.

— Ты мне не нравишься, мон-кей. На самом деле, пожалуй, я ненавижу тебя даже больше, чем ненавидела Фабия.

— Это почти что комплимент.

Диомона втянула носом воздух и обернулась.

— А! Мы прибыли.

Мгновение спустя издалека долетела вонь гниющего мяса и словно врезала Олеандру по ноздрям. Нос барка пробил химический туман, и открылся мясистый сталактит, торчащий из обратной стороны города.

Башня Плоти.

Она была больше, чем «орлиные гнезда» верхней Комморры, и уходила вниз, в темные недра Паутины, словно перевернутая гора. Гора из мяса и жил, левиафан из плоти и кости. Крепость из мертвечины, цепляющаяся за свою подошву дрожащими сухожилиями длиной с фрегат. Вокруг нее простиралась паутина связок, опутывая многочисленные и разнообразные шипастые выступы, усеивающие подбрюшье города.