Скалагрим услышал скрип керамита и повернулся. В атриум вошли Савона и Беллеф. Он уважительно склонил голову перед последним. С его точки зрения, Третий всегда был главной свалкой для чокнутых, пижонов и полнейших дураков. Беллеф — один из немногих, кого еще можно было терпеть какое-то время. Пока тот не начал читать стихи.

С другой стороны, Савона была созданием, которое нравилось Скалагриму больше. Был в ней некий огонек злобы, отчего разговаривать с ней было интереснее. Иногда он ловил себя на мысли, что интересно было бы узнать, до какого предела она способна терпеть боль или как выглядит без глаз. Судя по тому, как Савона время от времени смотрела на него, Скалагрим подозревал, что думает она о нем примерно в том же духе. Дуко проследил за его взглядом и буркнул:

— Я бы держался подальше.

— Жизнь — она для жизни, — отозвался Скалагрим.

Кто-то обнюхал его ногу — апотекарий глянул вниз и наткнулся на безмятежные и бессмысленные глаза любимца Хорага. Пац’уц весело булькнул, размазывая едкий гной по наголеннику. Это было круглое, похожее на слизняка существо с ластами и ядовитой плотью. Зверь захихикал и засопел, когда Скалагрим отогнал его прочь.

— Хораг, отзови своего проклятого питомца!

— Иди ко мне, Пац’уц, умница моя, — позвал Хораг, посмеиваясь. Зверь поскакал к нему, отдуваясь и радостно булькая. Все расступались от него подальше: слюна Пац’уца могла проесть сталь. — Тебе бы чувствовать себя польщенным, Скалагрим. Он не ко всем пристает.

— Неправда, — заметил Дуко. — Я один раз видел, как эта тварь целый час увивалась за Горелом. А Горела даже пробирочники не любили!

Шутку встретил взрыв смеха, который, однако, быстро оборвался. Горел погиб, а насмехаться над мертвым совсем не так весело. Все посмотрели друг на друга, и Скалагрим удивился выражению беспокойства на каждом лице — за исключением Графа, который весело насвистывал.

— Какое у него было настроение, когда ты с ним разговаривал, Синь? — поинтересовался Гемеракс.

Хораг хмыкнул, выпустив струйки дыма из облепленных грязью отверстий доспеха.

— Мрачное, я бы сказал. Помнишь те годы после катастрофического поворота на Гармонии?

Дуко выругался:

— Прекрасно! Не знаю, как остальные, но я ухожу и забираю с собой все, что смогу унести.

— Сказано истинным сыном Восьмого, — заметил Эмикос. Элиан одобрительно хихикнул. Дуко развернулся к парочке Детей Императора:

— Как будто у вас подобных мыслей не было. Я видел, как вы двое суетились в поисках той генетической десятины. Планируете небось купить за нее благосклонность Эйдолона?

— Как будто ты не сделал бы то же самое, — вмешался Скалагрим. — Как будто никто из нас не планирует ничего подобного. — Он огляделся. Только Хораг и Граф не отвели глаз. — Остальные были дураками — они запаниковали и сбежали, забрав первое, что попало под руку. Но мы-то поумнее ж, так? Мы все знаем, что есть сокровища подороже, чем несколько зародышей боевых мутантов или капля клонированного геносемени. Поэтому мы и остались.

— И я рад, что вы это сделали, — объявил Фабий, входя в атриум в сопровождении странной фигуры Вольвера, сцепившего руки за спиной. Смотритель стратегиума среди всей этой зелени смотрелся неуместно. Как, впрочем, и Фабий.

Скалагриму он показался каким-то слабым. Сломленным, годным только под нож. Это, мягко говоря, пугало. Возможно, Горел оказался прав: Фабий уже не был тем человеком, который исчез в пасти Комморры. Где-то там он утратил былую хватку, и теперь они все расплачивались за это.

Фабий остановился, внимательно всех осмотрел и, немного помолчав, объявил:

— Мне нужны союзники!

— Поздновато спохватился, — усмехнулся Граф. Фабий поднял бровь, но отвечать не стал. Вместо этого он снова оглядел собравшихся.

— Не думаю, что друкари остановятся на Пелее-Терциусе. Они нападут снова. Тогда я их недооценил. Но не теперь. Поэтому я обратился с призывом ко всем, кто мне должен. Некоторые предпочли не отвечать, в частности те банды, которые раньше входили в Третий. Эмикос, Элиан, вы отправитесь к ним и напомните о том, что они у меня в долгу.

Два апотекария посмотрели сначала друг на друга, потом на Фабия.

— А если они не послушают? — спросил Эмикос.

— Вы сделаете так, чтобы послушали. Это мой приказ как старшего апотекария и лейтенанта-командующего. Напомните им, что именно они поставили меня командиром в отсутствие нашего отца. Напомните им, что Двенадцатый на моей стороне. И напомните им, что бывает с теми, кто переходит мне дорогу. — Он указал на Гемеракса и Графа: — Хоть вы оба не из Третьего, но я попрошу вас о том же. Железный Оплот у меня в долгу, как и Хор Слез. Я требую расплаты.

Гемеракс нахмурился, его штопанное лицо пошло складками, словно дубленая кожа.

— Убедить их будет нелегко. Но я попробую.

Улыбающийся Граф только смешливо фыркнул и пожал плечами. Фабий не сводил глаз с безумца, пока тот не перестал хихикать и не кивнул.

Фабий посмотрел на Хорага.

Гвардеец Смерти хрипло вздохнул.

— Тиф не придет к тебе на помощь, Фабий. И Мортарион тоже. Ты принадлежишь Фулгриму, а мой легион не помчится на всех парах спасать то, что принадлежит другим. — Он погладил уродливую голову Пац’уца. — Но все же я попытаюсь.

— Это все, о чем я прошу, мой друг.

Хораг хмыкнул:

— Какое громкое слово! Особенно из твоих уст, Фабий. Но я приму его как комплимент.

Фабий посмотрел на Дуко:

— Ну а ты?

Дуко пожал плечами:

— Почему бы и нет? Но, как сказал Хораг, мои братья не славятся тем, что блюдут подобные соглашения. Если почуют в этом какую-то выгоду, то придут. Если нет…

Фабий кивнул и обвел взглядом собравшихся апотекариев:

— Полагаю, что ответ всем вам будет примерно таким же. Это неважно. С теми, кто оставит мою просьбу без внимания, я разберусь соответственно.

— Если выживешь, — заметил Дуко.

Фабий отмахнулся:

— В том, что я выживу, Дуко, сомнений нет никаких. — Он оперся на посох. — Но я запомню твою заботу. Идите. Корабли выбирайте какие хотите из тех, что остались.

Когда апотекарии ушли, Скалагрим фыркнул.

— Ты ведь знаешь, что большинство не сделает того, о чем ты просишь, — сказал он, скрестив руки на груди. — Хораг, ну, может, Дуко. А остальные убегут и спрячутся в надежде избежать той участи, к которой ты так стремишься.

Фабий кивнул:

— На ум приходит старая терранская поговорка о крысах и горящих кораблях. Но, по крайней мере, хоть кто-то попытается. И часть моих бывших союзников, может, тоже вспомнят о своих долгах.

— А если нет?

— Сил, которыми я располагаю, будет достаточно. — Фабий встретился взглядом со Скалагримом. — Обходись тем, что имеешь. — Он переключился на Савону и Беллефа: — Что же касается Двенадцатого…

Савона издала неприличный звук.

— После того позорного провала у меня осталась всего горстка воинов. — Она взглянула на Беллефа, который что-то буркнул. — Сотни две.

— Думаю, это больше, чем горстка, — заметил Фабий.

— А было три, — с нажимом отозвалась Савона. — Мы бросили сотню отличных…

— Неплохих, — вставил Беллеф.

— Неплохих воинов на Пелее-Терциусе. Большинство из них были еще живы, когда планета схлопнулась.

Скалагрим нахмурился, вспоминая тот момент. Он и раньше повидал гибель миров и даже пережил медленное сминание корабля, попавшего в гравитационный колодец черной дыры. Однако такого, как последние мгновения существования Пелея-Терциуса, он никогда в жизни не видел. Скалагрим всегда считал, что знает все, что только можно знать об ужасе. Они с братьями занимались устрашением сотни лет. Но существа, населявшие Комморру, возвели ужас в ранг искусства. Уничтожить целый мир, чтобы поймать одного человека, — это какое-то безумие. В такого рода безумии он участвовать не хотел.

— Я дал приказ отступать, — сказал Фабий. — То, что они этого не сделали, — не моя ошибка, а их. Ты, по крайней мере, осталась в живых. И я не сомневаюсь, что твои бесстрашные две сотни равны вдвое большему числу друкари.