— На самом деле я настаиваю.

Олеандр слушал звуки празднества. Очередной успешный налет. Он в одиночестве сидел на платформе, возвышавшейся над орудийной палубой правого борта. Сквозь вакуумоустойчивое смотровое окно сверху сочился свет звезд. По открытым коридорам внизу слонялись компании друкари, упивавшихся победами. Как знать, для этих кабалов это мог быть самый успешный рейд в жизни.

Олеандр поглядел на покрытый перьями аметистовый шлем в руках. Тот принадлежал Херику Стимфалу. Брату из Третьего. Херик всегда был странным, и после Терры все стало только хуже. Он провел всю осаду, пытаясь превратить смертных пленников в птицевидных созданий — по причинам, которые не счел нужным объяснить. Наверное, он просто любил птиц.

А теперь он был мертв, как и Чорт. Олеандр хотел бы попросить прощения, но не находил слов. Он не слишком хорошо знал Херика, хотя и разделял с ним генетическое наследие. Когда Кох покинул Консорциум, Херик отправился наблюдать за одним из меньших укрытий Фабия в обмен на возможность сколько угодно играть со своими питомцами.

Внизу началась дуэль. Олеандр наблюдал, как два воина обходят друг друга с ножами в руках, а вокруг собираются еще друкари, выкрикивая насмешки. Это происходило не в первый раз. Когда бандиты бросились в схватку, Кох отвернулся. Рано или поздно приедается даже зрелище выпускающих друг другу кишки альдари.

В другой части нижней палубы вдоль перевозных платформ образовались стихийные рынки, и надзиратели уводили ряды рабов на верхние посадочные палубы. Не все торговцы плотью являлись друкари. Сейчас на корабле Пешига присутствовали рабовладельцы из сразу нескольких видов: зиго, сслит и тареллиан.

Низшие ксеносы часто собирались вокруг альдари после их небольших налетов, желая заполучить хоть часть добычи перед возвращением хищников в Темный город. Олеандр наблюдал, как неуклюжий тареллианский псоглавец торгуется, шипя, с длинноруким вассалианским охотником. Рядом донаратский блиц-боец осыпал гортанными проклятиями двух друкари и угомонился, лишь когда ему щедро плеснули вина.

— Ты собираешься сбежать, не так ли?

Он обернулся. Гемункул по имени Диомона стояла от него на безопасном расстоянии, склонив голову так, будто наблюдала за причудливым экзотическим зверем. С ее точки зрения все явно так и было.

— И куда же я подамся?

Диомона поглядела вниз.

— Возможно, курс тареллианского грузовоза оказался бы тебе по пути. Или ты бы пробрался на вассалианскую «невольницу».

— Если бы и собирался, тебе бы точно не сказал.

— А ты весьма груб для раба.

— Я не раб.

— Тогда почему носишь рабские клейма? — укорила его гемункул. — Я удивлена, что ты позволил Гексахиру их нанести. В Комморре об упорстве твоего конкретного подвида ходят легенды. Слышала, что поэтому вы так прекрасно подходите для арен. — Она шагнула вперед. Искусственные глаза щелкнули, фокусируясь.

Олеандр проследил за ее взглядом. Диомона оказалась достаточно близко, чтобы он ощутил запах протезов и горьких духов. Достаточно близко, чтобы прочесть микровыражения лица и понять, что гемункул врет.

— Ты такой занимательный субъект, — прошептала она. — Я бы многое отдала, чтобы вскрыть эти сросшиеся ребра и осмотреть сердца. — Диомона помолчала. — Другие говорят, что ты был своего рода врачевателем, это правда?

— Я предпочитаю думать о себе как о художнике.

— Ах, так ты из этих, — рассмеялась Диомона.

— Значит, ты не творишь искусство?

— Мы, Тринадцать Шрамов, оставляем искусство низшим ковенам вроде Сглаза, — фыркнула гемункул. — Нас же интересует создание новых форм жизни или изменение существующих так, чтобы они лучше отвечали своему предназначению. Я лично создала более тридцати новых видов одомашненного скота.

— А что насчет Гексахира?

— Практичность никогда не была сильной стороной главы синода, а теории его скорее… непостижимы. — Она снова усмехнулась. — Среди моих собратьев ходят слухи, что и он когда-то был просто художником.

Олеандр кивнул. Он различил в голосе нотку презрения. Последователи не слишком жаловали Гексахира. Хотя бы это роднило того с Фабием. Он задумался, как воспользоваться новым знанием.

— И все же он твой господин.

— Да. И что с того? — пристально поглядела на него гемункул.

— Просто это кажется странным выбором, вот и все.

— Я не спрашивала твоего мнения. Синод Шрамов проголосовал, и он был избран в соответствии с нашими святейшими традициями. — Диомона провела пальцами по его спине. — Чрезмерно развитая мускулатура. Своего рода подкожная броня или же слой синтетической кожи. Укрепленная структура костей.

— Я — не просто сумма всех моих частей, — сказал Олеандр, повернувшись к гемункулу.

— Отнюдь. Ничего другого в нас нет. Мясо и кости, которые можно укреплять, рассекать, обдирать и исцелять.

— Возможно.

Говоря, он оценил ситуацию вокруг взглядом тактика. Диомона стояла достаточно близко, возможно, думая, что он оскоплен. Покорен, сломлен. Большая ошибка.

Когда Олеандр бросился на нее, то прыгнул без сомнений. Одной рукой он оттолкнул в сторону дендриты, а другая метнулась к глотке. Пальцы сомкнулись на горле, и космодесантник притянул гемункула к себе, прижав к своему телу.

— Только дернись или закричи, и я сломаю тебе шею, а потом скормлю рабам на нижних палубах.

— Любопытно, — прошептала Диомона. — Я не ошиблась. Ты совсем не покорился.

— Я — воитель из Третьего легиона. Нас невозможно покорить.

— Я запомню это на будущее. Так что теперь? Я стану заложником? Ты используешь меня как плату за проход с корабля?

— Но ведь вы всюду сможете последовать за мной, не так ли? — Он крепче сжал пальцы, а потом подался вперед и прошептал: — Ты ведь ненавидишь его, правда? Я говорю о Гексахире. Я чувствую это в тебе. Что, если я его убью для тебя?

— И с чего бы тебе это делать? — Глаза Диомоны чуть расширились, и он ощутил ее любопытство.

— Думаю, мои шансы на выживание возрастут под эгидой другого представителя вашего ковена.

— Как интригующе, — заметил Гексахир. Через миг пришла боль. Олеандр зарычал, отпрянув от гемункула. Боль была слабее, чем прежде, как и всегда. Он привыкал к ней. Начинал ею наслаждаться. Но это не стоило выдавать Гексахиру. По крайней мере, пока что.

Он рухнул на четвереньки, злобно уставившись на пленителя. Гексахир глядел на Олеандра, и его мясная маска кривилась в презрительной гримасе.

— Признаюсь, я надеялся на более… интересный замысел.

— Иногда старые фокусы работают лучше всего, — хрипло рассмеялся апотекарий.

— Не в этом случае. Диомона слишком верна, если не мне, то самому ковену. Не так ли, Диомона?

Ответила она не сразу, лишь помедлив долю секунды.

— Да.

Если Гексахир это и заметил, то не подал виду. Олеандр тоже запомнил сомнение. Некоторые яды действовали дольше, чем остальные.

— И все же я ценю попытку, — продолжал Гексахир. — Я уж было начал опасаться, что ты наконец сломался. Поэтому на сей раз обойдемся без болевого жезла. Взять его.

Он отступил в сторону, пропуская троих развалин. Первый из них сделал выпад зажатой в кулаке электродубинкой. Удар пришелся в живот Олеандра, градом посыпались искры, и по телу разошелся разряд боли. Кох взревел от гнева и взмахнул кулаком, пытаясь раздробить череп твари. За первым прячущимся под маской послушником бежали двое других, двигавшихся непредсказуемо и нечеловечески быстро.

Когда они приблизились, Олеандр ощутил в дуновении ветра запах текущих в развалинах химикатов и вонь немытых тел. Второй удар пришелся в ногу, и та онемела. Будь Кох силен, как когда-то, то, возможно, и не заметил бы удара. Но после веков пыток и лишений ему удалось лишь не рухнуть лицом вниз в тот же миг. На него посыпался град ударов, каждый из которых все ближе подталкивал к потере сознания. Гневный рев сменился воплями, а трое развалин били его снова и снова, не прекращая хохотать. Затуманенными от боли глазами Олеандр видел, как за его страданиями наблюдает Гексахир, злорадно скалясь. Для друкари муки были мясом и вином.