— О? — переспросил Фабий, слушавший его вполуха.

— Да. Певцы причудливых песен умолкли. Танцующие на обрыве времени остановили пляски.

— Ужас какой. Но мне-то что? — Фабий взял с подноса с инструментами ножницы для костей.

— Они ждут. Тебя.

— Тогда я желаю им всяческого возможного терпения. Погляди. Видишь? Психокость практически невозможно создать, но ее невероятно легко направлять, если только понять как. — Фабий отрезал с одного из образцов кусок. Он отложил его в сторону и оглядел.

— Принесите мне криоконтейнер кватернус-альфа, — приказал он, не поворачиваясь. Пробирочник засеменил прочь.

— Опять безбожное латание дыр. Ты вообще слушаешь? — нахмурился Саккара.

— Нет. А дыры пусть латают инженеры. Я же провожу эксперимент. Передай мне поднос рядом с твоим локтем.

— Тот, где лежит мозг? — оглянулся Саккара.

— Да. Осторожнее.

— Он пульсирует. — Несущий Слово скривился, но подчинился.

— На это я и надеялся. Реагент, которым он пропитан, является синтетической формой юзнанского реаниматора[1], он стимулирует ткани коры головного мозга, предотвращая распад церебрума. — Фабий взял с подноса гололупу и подсоединил ее к нейронному порту, после чего заглянул в нее. Он моргнул, и лупа испустила сканирующий импульс. После второй команды перед ним в воздухе возник гололитический перекрестный разрез мозга. Апотекарий постучал по изображению, отчего то начало вращаться. — Ах. Уже две недели прошло после извлечения образца, но видишь, никакого распада не было.

— И почему это должно меня впечатлить?

— Потому что клонированные ткани мозга разрушаются даже в стазисе. Утрата функций, перебои в подаче информации между полушариями и проблемы с подсоединением к нейронам практически неизбежны, отчего требуются восстановительные операции, на которые уходит много времени. Но здесь никакого распада нет.

Мыслью Фабий привел в действие хирургеон. Медицинская конечность опустилась в состав, чтобы наполнить шприц для дальнейшего изучения. Вторая же, увенчанная острым лезвием, искусно отсекла часть мозга, которую Фабий положил на диагностический поднос.

— А это значит, что мы можем предпринять следующий шаг, — продолжил Фабий.

Он взял образец психокости и поднес к лупе для сканирования. Моргнув в третий раз, апотекарий включил встроенный в линзу лазерный резак. Он аккуратно отсек еще меньший фрагмент, после чего отложил в сторону. Сгладив разрез, Фабий энергично вставил в большую частицу узловой порт. Саккара, невольно заинтересовавшись, подался вперед.

— Что ты делаешь?

— Ты точно хочешь знать? — Фабий поглядел на него, остановившись.

— Иначе бы я не спросил.

— Ну хорошо. — Старший апотекарий вернулся к работе. — Я готовлю психокость для введения в мозолистое тело, где она пустит корни и начнет прорастать в белом веществе, постепенно проникая в кору мозга. После этого психокость начнет затвердевать, образуя вторую мозговую мантию.

— И для чего это?

— Возникнет вторичная нейронная сеть. Введенные мной узлы будут действовать как многодиапазонные передатчики, принимающие и отправляющие информацию между искусственными сетями.

— Несколькими сетями? — нахмурился Саккара.

— Разумеется. — Фабий показал на ближайший стеллаж, где покоилось больше дюжины криоцилиндров. В каждом находился клон, выращенный в саду из психокости и теперь ставший достаточно зрелым для содержания в обычных условиях. Когда я завершу опытную партию, то начну готовить к внедрению первое поколение клонов.

— Клонов?

— Да. Нельзя просто воткнуть один из измененных мозгов в неподготовленный череп. Нужно с самого начала растить подходящее тело. Когда процедуры внедрения будут завершены, я начну имплантацию геносемени, поскольку клоны войдут в оптимальный для развития период.

— Очередные копии, — скривился Саккара. — И ты не опасаешься, что их осквернит хворь, как это происходит каждый раз?

— Нет. Хворь поднимает уродливую голову лишь когда я провожу полную нейронную пересадку. Эти же клоны, по сути, не будут даже мыслящими существами. Скорее, они станут… отражениями. Воспроизводящими мои мысли и пристрастия. Один разум, много тел.

— Чудовищно.

— Практично.

— Одно другого не исключает, — огрызнулся Саккара. — Ты разорвешь свою душу в клочья, и ради чего? Чего ты этим добьешься?

— Я скажу тебе, если дашь мне договорить, — парировал Фабий, продолжая работать. — Бессмертие — мечта глупцов. Уж это-то я понял за время в Комморре. Сколько бы мне ни удалось прожить, тому мне, что сейчас говорит с тобой, хворь будет глодать меня. И будет глодать каждое следующее отражение меня, пока я буду придерживаться материального бытия. От этого отвратительного фага нет лекарства. Это не естественная болезнь.

— Это дар, — сказал Саккара.

— Хораг тоже так говорит. Неважно, я не собираюсь вечно прыгать из тела в тело. — Фабий помолчал. — Я не буду призраком, вселяющимся в собственный гниющий труп. Для продолжения моего труда необходим другой путь.

— И ими станут эти… фантомные подобия?

— У меня есть теория. Если после неизбежной смерти я не перенесу сознание, но вместо этого разорву активные нейронные связи, мои отражения-сознания смогут развиваться и продолжать исследования, как это сделал бы я, но без преследующего меня генетического дамоклова меча. Пока я буду жить, они будут учиться. И когда я умру, они смогут применить мои уроки так, как это сделал бы я. — Фабий улыбнулся. — Мой труд продолжится, даже если я сгину.

— Ты думаешь, что умнее богов. — Саккара отвернулся. — Даже теперь. После всего, что видел и испытал.

— Дело не в уме, — оскалился Байл. — Важно выживание. — Он ударил кулаком по столу и поднялся на ноги, не обращая внимания на попытки хирургеона впрыснуть успокоительные. — Выживание моих творений, самого человечества!

Саккара резко обернулся к нему.

— Существа, которых ты холишь, не больше люди, чем нерожденные в моих флягах. Они — големы из мяса и мускулов, не лучше интерексов или лаэран. При всех своих рассуждениях ты плодишь лишь чудовищ. Всегда плодил. Поэтому тебя и превозносят боги… Ты — плодовитая утроба исчадий, что истинно их радует.

— Лучше бы тебе уйти, пока я не забыл, что от тебя есть польза… дьяволист.

— Боги видят все, еретик. — Саккара не отвел взгляда. — Они смеются над твоими жалкими интригами и отвечают на них еще тогда, когда ты их лишь замышляешь. И когда настанет последний день, они будут пировать твоей изодранной душой.

— И в тот же день подавятся ею, — процедил Фабий. Он отвернулся, пытаясь удержать внезапный прилив кипящей ярости. Он слышал удаляющиеся шаги Саккары, но не отвернулся. Фабий поднял руку и увидел, что пальцы трясутся. В последнее время дрожь становилась сильнее, что явно свидетельствовало о том, что тело исчерпывает срок годности. И стресс лишь приближал этот миг. Саккара был прав, что делало все лишь хуже.

Фабий задумчиво включил пикт-передачу из скрытых под апотекариумом генетических хранилищ, ища утешения в труде. Внутри находились семнадцать тысяч четыреста пятьдесят шесть канистр с прогеноидами, чистейшими образцами геносемени из возможных, и они были идеальным образом защищены от энтропийной скверны Ока. Геносемя принадлежало Третьему легиону — тому, каким он был до погружения в бездну гедонизма.

Драгоценный клад будет разделен и рассеян по его станциям и кладкам за пределами Ока, дабы уменьшить риск уничтожения. С ним отправится и новое поколение клонов, которые смогут созреть в безопасности.

— Безопасность — не твой удел, отец. Не важно, в какое тело ты вселишься и в какой реальности из тех, что ведомы людям и демонам.

Едва по залу разнесся голос, как Фабий подхватил Пытку и огляделся. Ничто не предвещало ее появления, хотя Саккара и вырезал гексаграмматические обереги на фундаменте лабораториума. Впрочем, она всегда была умным ребенком.