Она растеряна. Из-за размера моего члена. Очень туго.

И дико хорошо.

Она машинально поддерживает себя за ягодицы, наклоняет голову и смотрит, как наши тела сталкиваются, откидывается на лопатки и хватается за мои напряженные руки, и ерзает, открывает рот, и жмурится, и громкими сбивчивыми стонами рваной музыкой, ее голос звенит в ушах.

Сгибаю руки в локтях и падаю на нее, ее открытый рот целую, слежу за ее реакцией на меня.

Она мечется, возит мокрыми спутанными волосами, ладонью ведет по моей щеке, кусает меня в ответ и сжимает ногами.

Лицом утыкаюсь в ее шею, сдавливаю узкие бедра, ускоряюсь, в податливое разгоряченное тело вколачиваюсь размашистыми толчками, я будто афродизиаков нажрался, или это ее феромоны, они крышу мне сносят, накаляют воздух, секс никогда не пах так, и звучат шлепки. И мои выдохи, и ее всхлипы, и скрип дерева по гладкому полу, я в этих звуках потерян, мы с этой жещиной одни в мире, я кончаю так быстро, мне просто адски, нереально хорошо.

Обнимаю ее за шею, тяжело дышу и целую, прижимаю к себе, потному, сердце бешено колотится в груди.

Затормозить не успел, спросить, хватило ли ей, но вся ночь впереди, я исправлюсь еще.

Пара минут отдыха - и я смогу продолжать.

- Ты как? - спрашиваю сбивчиво и на руках отклоняюсь. - Подождешь чуть-чуть? Сполоснусь и повторим.

Медленно выхожу, член покачивается, еще не упал. На головке розоватые разводы.

На автомате развожу ее бедра, смотрю на блестящие складки и алые мазки. Обзлизываю губы. Перевожу глаза на ее покрасневшее лицо.

Зову:

- Алиса. Ты вроде что-то сказать мне хотела. Пора.

Алиса

В горле першит. Словно я орала без рупора, на весь город. Откашливаюсь, нужно срочно попить водички.

Переворачиваюсь на другой бок, и виски простреливает, со стоном хватаюсь за голову. Напилась вчера так, что на год вперед хватит, с кровати не сползаю, а падаю.

Между ног тянет, и живот тоже.

В ванной плещу воду в лицо, и жадно пью из-под крана. С ожесточением дергаю расческой спутанные волосы, завязываю их в хвост и возращаюсь в комнату.

Сегодня суббота, кажется.

За окном светло, и светит солнце, неожиданный теплый денечек перед дождями и слякотью. Прислушиваюсь и кусаю губы. Ничего не слышно, будто все спят, но стрелки показывают полдень.

Натягиваю джинсы и футболку.

В пустом коридоре оглядываюсь, тихонько бегу к лестнице.

И налетаю на деда.

Он поднимается, зыркает на меня черными глазами, в руке держит стакан с соком.

- Проснулась? - спрашивает грубовато, с рычащей ноткой и сует мне стакан, - на вот. Регина передала. Будить тебя шел.

Скомканно здороваюсь, держу сок.

- Пойдем, покалякаем, - говорит он. И, не дожидаясь, спускается по лестнице.

Обреченно шагаю за ним. Во рту опять сухо, и я на ходу, с наслаждением, пью вкусный и холодный гранатовый сок.

- В этом доме есть правила, Алиса, - напоминает дед, по холлу гулко топает до коридора и выходит к знакомому кабинету. - Семья здесь живет, ест, пьет, - оборачивается он на сок и меня. Заканчивает. - И спит. Гулять ночами не принято.

- Я не гуляла, - прочищаю горло и захожу за ним в кабинет, - была на работе.

- Ночью?

- Ночные смены, - киваю. - А днем институт.

- И какая у тебя в том нужда? - он с достоинством опускается в мягкое кресло перед круглым столом. - Мужчины хорошо зарабатывают. Чтобы женщины хорошо содержали дом.

- Так…дом в надежных руках, - останавливаюсь напротив и, помешкав, ставлю на стол пустой стакан. - А я просто.

- А ты просто, - повторяет он и задумчиво трет подбородок. - Какие-то проблемы, Алиса? Не нравится тебе наша семья?

- Не то чтобы, - уклончиво лепечу под его черным внимательным взглядом. Этот дед, глава семьи, что правителем в кресле восседает - он нагоняет страх. Но я решаюсь. - А все же есть повышенное внимание.

- К тебе? - он изгибает густую полуседую бровь.

- Да.

- Поэтому дома не ночуешь?

- Да.

Он молчит, трет подбородок, смотрит на мой пустой стакан. Поднимает глаза.

- Завтра воскресенье. И семейный совет. Выскажешь все, что тебя тревожит. И мы разберемся. Проблемы нужно решать всем вместе.

Еле удерживаю в груди громкое хмыканье.

Совет. Чтобы я при всех сидела и рассказывала о своих печалях. Про братьев и про себя. И что дальше, он их в угол поставит? Неужели не понимает, что в некоторых случаях традиции не помогут, и нужно пошепаться просто так, с глазу на глаз?

- Устраивает тебя такой вариант, Алиса? - спрашивает он.

Киваю.

- Я пойду, - пячусь к двери и выскакиваю в коридор. Бьюсь локтем.

Морщусь и шагаю в прихожую, на плече натягиваю лямку рюкзака.

Дед или правда не знает, что у него под носом творится, либо вид делает.

Распахиваю дверь на улицу.

Глаза слепит от яркого солнца. Приставляю ладонь козырьком ко лбу, ступаю на крыльцо.

И на меня тут же оборачиваются три мужские фигуры, что топчутся у машины.

Ловлю три наглых взгляда…

И охаю.

Меня словно в грудь с размаху кувалда бьет, этот дом, цокольный этаж, баня с маленьким бассейном и прохладная вода. Я без одежды на деревянном поддоне, и обнаженный мужчина на мне. Его руки, покрытые густыми темными волосами. На моем теле, на моей шее, на бедрах и на груди.

Поцелуи на влажной коже.

Мои стоны и крики, запах секса и дрожь, и упругий толстый поршень во мне. И громкие, сочные шлепки, густой воздух, мои ноги, задранные к груди.

Пошатнувшись, хватаюсь за косяк.

Это похоже на сон, порочный и яркий, какие мне теперь часто снятся. Но братья стоят у машины и молча смотрят на меня, и я уверяюсь - не сон.

Диким взглядом бегаю по похожим смуглым лицам, темным волосам, высоким крупным фигурам…

Рождественские, не сговариваясь, подаются в сторону дома.

Влетаю обратно в холл и с грохотом хлопаю дверью.

Тяжело дышу.

Мамочки. Что же я натворила. Приехала разговаривать с папой, и…

Хватаюсь за голову, вспоминаю, встретилась ли с отцом, но мысли вертятся лишь возле того бассейна…со мной был один из братьев.

А папа…

Память оживает после подзатыльника.

- Ты где шлялась? - за спиной гремит голос отца. Меня дергают за руку и через арку толкают в зону отдыха. - Ты мне сделку сорвала, ты чем думаешь?

Оборачиваюсь на папу, у которого от злости глаза из обрит лезут и трогаю затылок, не больно, но как обидно, меня никогда не били, никогда.

- Я же говорила, что палец сломала, - выдавливаю, вся моя вчершняя бравада вдребезги расколотилась о его жуткий взгляд.

- Какой? - папа хватает меня за руки, осматривает и со свистом выдыхает, - палец я сам тебе сломаю, после того, как бумаги подпишешь, черт тебя подери!

В испуге отшатываюсь от него и наскакиваю на чью-то крепкую грудь.

- Александр, - звучит поверх моей головы, и от этого ледяного голоса волоски на руках встают дыбом. - У нас в доме рукоприкладство под запретом, если не знал. А уж дочери пальцы ломать - ты охренел что ли?

- Я не то хотел сказать, - папа досадливо вытирает лоб.

- А я услышал то, что услышал, - тем же замороженным тоном отвечает ему Арон и сдвигает меня в сторону, в коридор.

Трясусь, как под дождем, то ли от папиных угроз, то ли от мужских касаний, смотрю в широкую спину Арона…

Да, кажется, он. Этой ночью. Сделал меня женщиной.

Алиса думает, что ее никто не видит.

Но я вижу. Обтянутую джинсами попку и светлый конский хвост на макушке, который покачивается, пока она по саду, перебежками, пробирается к воротам.

Ноги у нее хоть и длинные. А семенит смешно, долго, и я нагоняю ее, лишь слегка ускорившись.

Выхожу вслед за ней за ворота.

И тихо присвистываю.

Она оглядывается.

Глаза большие, на щеках румянец, пухлый рот в удивлении приоткрыт - просто взять и сцапать.