- Вик, - морщусь и открываю дверь, спускаю ноги на асфальт, - пошли.

Выхожу первой. Поправляю волосы на ветру и наблюдаю за подругой. Она нарочито медленно укладывает телефон в сумку, застегивает молнию, роется в кармашках в поисках ключей.

Я хорошо знаю Вику. И эти ее уловки тоже, она время тянет, ждет, что Виктор передумает и скажет, мол, так и быть, Победительница-Виктория, твоя взяла.

Но с задних сидений снова раздается бубнеж - Виктор треплется по телефону.

И Вика, вздохнув, выбирается из машины.

Через крышу презрительно смотрит на меня.

И цокает каблуками к подъезду.

- Вик, - негромко зову и сдвигаюсь в сторону. - Ну детский сад. Обижаешься на фигню.

- Нет, Алис, - она оборачивается. - Ты только что нашу дружбу променяла на мужика. Поздравляю тебя. Детство точно кончилось.

Она встряхивает рыжими волосами. И, не оглядываясь больше, скрывается в подъезде. Хлопает дверь.

На детской площадке с пистолетами носятся пацаны, я стою и качаю головой.

Лютые глупости, причем тут наша дружба. Вике драмы что ли не хватает, такое пафосное заявленьице, у меня нет слов.

Они есть у Виктора.

- Таки сцена ревности, - комментирует он и выходит на улицу. Делает пару шагов вдоль Бентли и снова усаживается в машину, за руль. - Я польщен, красотка. Между подругой и мужчиной ты выбрала мужчину. То бишь меня.

- Вот только бредни эти не надо повторять, - сжимаю лямку рюкзака и поверх открытой двери смотрю на Виктора.

Он в серебристой куртке, расслабленно сидит за рулем серебристой машины - картинка так гармонична, что оторваться сложно, фотка с ним будет невероятно смотреться на билбордах по всему городу, в рекламе дорогих автомобилей.

- Даже сейчас, Алиса, - Виктор наклоняется вперед, и я тоже невольно подаюсь ближе, кладу подбородок на открытую дверь. Он понижает голос. - Я давно не мальчик. И женские взгляды считываю одним мигом. Ты можешь отпираться, если тебе так спокойнее. Но я знаю, - глазами он пробегается по моему лицу. Заканчивает хрипло. - И ты знаешь. Что втрескалась в меня по уши.

Он откидывается в кресле.

- Чего? - хмыкаю. Округляю губы. Я бы поспорила, но достойного ответа не найду, не отвожу взгляда от его серьезных глаз и в голове прокручиваю простую мысль.

Если любуешься человеком, и улыбаться хочется, и его рассуждения слушать, снизу вверх смотреть и дышать забывать - это значит одно.

Он все таки заинтересовал собой, дьявол.

Он усмехается. Подмигивает. И похлопывает ладонью по пассажирскому сиденью рядом с собой.

- Мы людей задерживаем. Поехали.

Отмерев замечаю синюю иномарку, что следом за нами остановилась. Из окна торчит голова водителя, он с кислым лицом наблюдает за нами и наорать на Виктора не решается - машина Храброго Полицейского и госномера не хуже амулета от скандалов защищают.

Обхожу Бентли и открываю дверь. Плюхаюсь в кресло рядом с Виктором, щелкаю ремнем безопасности.

- Алиса умница, сознательная девушка, - хвалит Виктор. Смотрит на мои ноги, обтянутые синими джинсами. Жует щеку. - За машиной мы не поедем, у меня на тебя другие планы, красотка. Хорошие планы. На несколько часов, минимум. Цыц, - отрезает он, когда я поворачиваюсь.

И срывается с места.

Играет радио.

Мы выруливаем со двора.

Виктор добавляет громкость, наклоняется ко мне, и когда я машинально сжимаюсь - откидывает подлокотник.

Садится удобнее, расслабленно держит руль.

Смотрю в октрытый карман. В нем всякая ерунда свалена, влажные салфетки, зарядник, зеркальце, плоская бутылочка коньяка…

И трусики.

Кажется, да, это трусики - полупрозрачное кружево, брошенное комочком.

Сглатываю.

Про его невесту из головы вылетело, и он сам про нее молчал, не болтал с ней по телефону, не торопился на встречу с ней, он сказал, что освободил вторую половину дня специально для меня.

И мы сейчас вместе в машине, едем куда-то.

Он моего взгляда на трусики не замечает, не поворачиваясь, ведет подбородком.

- Там, в кармашке, коньяк вроде был, Алиса. Угощайся.

Достаю плоскую бутылку, укладываю ее на ладони. Взвешиваю.

И закусываю губу.

Мне все ясно. Он трусы Тины в машине возит, вчера после ужина поехал ее провожать, и они не сдержались, развлеклись, ушла она без трусов.

А он сидит. Невозмутимый. И я сижу. Возможно, на том самом месте, где он ее зажимал, мял ягодицы и грудь.

- Тормози, - командую резко. - Живее.

Виктор слегка поворачивает голову. Если он и удивлен, то собой владеет отменно, смотрит на меня чуть снисходительно, кивает:

- Прямо здесь?

Кошусь в окно.

Мы на развязке, поблизости ни остановок, ни безопасного местечка, поток машин нескончаемый, серые бетонные блоки делят широкое полотно кольца.

- До ближайшей остановки едь, - сбавляю тон. Вспотевшими пальцами сжимаю коньяк.

- Тебе точно не повредит пара глоточков, красотка, - добрым голосом советует Виктор. Нашаривает в кармане куртки красно-белую пачку и выщелкивает сигарету. - Что за истерики на ровном месте?

- Отстань.

- Я с тобой спокойно разговариваю, Алиса, - он усмехается и зажимает в зубах сигарету. - В ответ от тебя жду того же.

- А мне плевать, чего ты ждешь, Виктор. До остановки довези меня, и все, - отворачиваюсь к окну.

Стекло бутылки нагрелось в руке, и мне коньяка глотнуть хочется, чувствую себя ревнивой кретинкой, глупой собственницей, но эти трусики…

Расставили все по местам.

- Вон остановка, - тычу в окно. - Тормози и катись к своей Тине.

Виктор убавляет радио, сбрасывает скорость. В тишине чиркает зажигалкой, опускает стекло, и в салон врывается ветер, и шум машин.

- Характер мне показывать не надо, - говорит он и делает паузу, вдыхает дым. - Или в лес завезу, где сеть не ловит. И пойдешь пять километров до цивилизации. А там хоть матом орать можешь, хоть ножкой топать, поняла меня, - он даже тона не меняет на вопросительный.

В его голосе лед.

Чувствую, как на лбу выступает холодная испарина.

Виктор тормозит возле железной будки, ее серые ребристые стены расписаны красными и белыми баллончиками. Народу никого, а за остановкой и, правда, сосновый бор начинается.

- Пока, - кладу бутылку на панель. Вспотевшими руками отстегиваю ремень и, подхватив рюкзачок, выбираюсь на улицу.

Солнце спряталось, небо пасмурное, ветер усилился, и я ежусь в тонкой куртке, бреду в будку. Кладу рюкзак на железную лавочку, собираюсь сесть сверху.

Все еще слышу звук работающего мотора, он стоит, не уезжает.

Во рту горько почему-то.

За спиной хлопает дверь.

Оглядываюсь.

Виктор огибает Бентли. Идет за мной с таким лицом, будто он мой телохранитель, или нянь, а я совсем мелкая, шнурки завязывать не умею.

И это его лицо, озабоченное - оно успокаивает.

Не завез бы он меня ни в какой лес, не такой уж он монстр.

- Трусы, - говорю сразу, не даю ему высказаться, - невеста твоя забыла вчера свои трусы. Там они, в твоей машине.

- Да ладно? - он равняется со мной. Еще хоть маленький шаг сделает - и я на лавку упаду, равновесие с трудом держу, в спине выгнулась, чтобы не так близко с ним, у меня от его взгляда по коже мороз.

- Виктор, отойди.

- Из-за этого истерика? - он наклоняется к моему лицу. На полных губах теплая улыбка. - Алиса. Давай заключим уговор. Сходи до машины. И посмотри еще раз. И если это не твои трусики - я тебе подарю свой Бентли.

Он замолкает.

У меня учащается дыхание. Потому, что я помню. Как Рождественские окружили меня в субботу, когда я знакомиться с будущей семьей приехала. Зажали в углу, залезли под юбку и стянули трусики, и Арон их в карман положил, но…

Похоже, что Виктор не врет, это мое белье. Лежит сейчас там, в машине.

- Да, - ладонью опираюсь на холодную железную стену. - Наверное…

- Нет, так не пойдет, красотка, - широкая ладонь Виктора ложится поверх моей. Она сухая и горячая, словно у него жар. Его улыбка исчезает, он смотрит серьезно, в упор. Его взгляд темнеет. - Был уговор, Алиса. Если трусики чужие - забирай Бентли. А если твои, - он сжимает мою руку, - я возьму и те, что сейчас на тебе. Но сначала, - его взгляд опускается на мои губы, - я тебя трахну в рот.