Она дергает запястьем.

И показывает мне средний палец.

Смотрю на него секунду.

Подаюсь вперед и рывком переворачиваю ее на живот. Наручники, брякая, срываются по рейке вниз, я шлепаю голую задницу и в ушах звон, на белой коже остается отпечаток моей ладони, я шлепаю снова, Алиса орет в подушку.

- Давай, покажи еще раз, - рычу и наклоняюсь, впиваюсь губами в круглую ягодицу, кусаю и втягиваю нежную кожу, от нее пахнет кокосом и маслом.

Мне рвет крышу.

Удар за ударом, шлепки до красноты, выпороть до визга, и сразу ртом, до стонов зализывать, губами к пояснице с двумя метками-ямочками, по спине вдоль выпирающих позвонков мокрую дорожку языком.

Я целую, и она извивается, невнятно и сдавленно просит о чем-то, я шлепаю, и она взвизгивает, охает в подушку, и подставляет мне попу.

Я не могу остановиться.

Это мозг сходит с рельсов.

Толкаю пальцы ей между ног, а там потоп, размазываю влагу, подушечками скольжу по бархатным складкам, наваливаюсь сверху и кусаю, и плечи, и шею, спутанные волосы липнут к губам, она всхлипывает и дергается подо мной, шире разводит бедра.

- Бл*ть, повернись, - мозг отшибает, тяну ее за волосы, нахожу приоткрытые губы и проталкиваюсь в рот языком, горячо и вкусно, и она тоже кусается, от ее стонов вибрация, она треплет мои губы и вплотную вжимается ягодицами в пах.

- Виктор, заеб*л, - меня силой оттаскивают от нее. Различаю Николаса, камера болтается у него на груди. Джинсы расстегнуты, коленом он упирается в кровать. - Иди ко мне, - требует он, и за шею притягивает ее к своим бедрам, и я вижу, как плывет ее взгляд, и как она бездумно подчиняется и открывает рот, и как Ник собирается ей туда член затолкать.

Вижу и зверею, и дергаю ее на себя.

Она вскрикивает, и падает на кровать, руки вытянуты над головой, браслеты впиваются в тонкую кожу.

Ничего сделать не успеваю.

За спиной с грохотом, от пинка будто бы, дверь бьется в стену.

Николас

Последний раз Арон таким злым был в тот самый день. Когда выставил невесту из сауны в мороз, а потом загнал обратно.

А потом приехал домой.

И всё здесь к херам разгромил.

Он и теперь. Прет в спальню и толкает стул, налетает на тумбу и сшибает светильник, хватает меня за рубашку и рывком поднимает с кровати.

Едва успеваю застегнуться. Я как любовник, которого в супружеской постели застукали.

- Какого черта, Николас, - Арон дергает камеру с моей груди, и ремешок врезается в шею, кожу обжигает, когда он сдирает его с меня. И мой рабочий инструмент швыряет об стену. - Здесь не твоя вонючая дыра, где ты свои сраные киношки клепаешь,Тарантино, бл*ть!

Треск пластика шумит в ушах. И слова. Студия в центре города - вонючая дыра. Фильмы, за которые я в прошлом году получил три награды на фестивалях - сраные киношки.

Вот так, парой фраз, он меня и мою работу опустил ниже плинтуса.

- Слышь ты, х*й в белом пальто, - толкаю его, и в глазах темнеет, кровь закипает в венах, бурлит, - кино у меня хреновое, зато ты, Арон, второй Плевако.

- Пошел ты, - сквозь зубы цедит он и поправляет пиджак. - Виктор, ключи дай.

Он смотрит мне за спину.

И я вспоминаю, оглядываюсь.

Она коленями стоит на постели. Отвернулась к стене. Растрепанные волосы закрывают плечи и грудь, вижу лишь ее профиль. Нос вздернут, губа закушена. Она вертит руками, и наручники тихо звякают.

И даже отсюда заметно. Красные полосы от браслетов на тонких запястьях.

- Подожди, Алиса. Не дергай, - хрипло просит ее Виктор и достает из кармана ключи. Отстегивает ее руки, и браслеты, со щелчком, раскрываются. Он сгребает с кровати теплое покрывало и набрасывает ей на плечи, кутает ее, как куклу. - Дрожишь, замерзла? Всё. Сейчас согреешься.

Наблюдаю за его заботой, и дыхание вырванивается, медленно, и то что в этой спальне пять минут назад было - оно похоже на сон.

А я этого не хотел. Я хотел ее лишь, и все, я ей квартиру свою предложил. И не привык к отказам, беру сам, без спроса, но при этом.

Любовью ведь я совсем не избалован.

В моем мире похоть и расчет правят, а по-настоящему нет ничего.

- Исчезните оба, - Арон делает шаг к кровати, и под ногой у него с хрустом доламывается моя камера. - За дверью ждите.

- Не устал, командир? - Виктор зеркально напротив стоит, их разделяют постель и Алиса. - Это твоя вина, Арон. Я говорил тебе, что не нужно. Пускать посторонних в наш дом.

- В том, что ты себя контролировать не умеешь и к девчонке в трусы лезешь, я виноват? - Арон наклоняется и поднимает с пола дубинку.

- Не давать ей прохода, Арон. Чтобы красотка папу прихватила и вещички, и убралась восвояси, - напоминает Виктор. - План гавно.

Усмехаюсь и собираю с ковра останки камеры.

Мы давно не пацаны, и можно не прятать сигареты от деда и матери, но есть традиции, хорошее воспитание, воскресный совет, есть мы трое - и мы, увы, худшие представители этой семьи.

И семья об этом не знает.

А она…

Смотрю на Алису.

Она все слышит. Сидит на кровати, потирает запястья, и тоже смотрит на меня.

И я понимаю, что ее беседа на повышенных не волнует. Мы с ней одни и те же фрагменты в голове крутим. Как она кричит и стонет в подушку, извивается на кровати, целуется с моим братом, вжимается в него голыми ягодицами и послушно тянется ко мне. И открывает рот.

Еще бы секунда, и я бы толкнулся в эти припухшие красные губы.

И она бы приняла.

Она хотела.

Сжимаю челюсть.

Алиса молчит.

И меня тоже болтать не тянет, что сегодня урок ей был за отказ. Поехала бы ко мне - я бы дракона с тремя головами нашел и к лапушке-принцессе в охрану приставил.

Она неправильно выбрала. И получила за это. Но какой из меня нахрен воспитатель, если я на ее тонкие руки в красных отметинах смотрю и впервые в жизни жалею, что меня зовут Николас Рождественский.

Уже тянусь к ней, но Виктор опережает.

- Ладно, - он наклоняется к Алисе. - Болит? Покажи мне, - берет ее за руки, и она ойкает.

- Да, болит, - подтверждает.

- Я за аптечкой, - кидаю камеру на пол, отряхиваюсь, возле двери оборачиваюсь, не сдержавшись.

Алиса в одеяле, на постели, вытянула вперед руки. Рядом мои старшие братья, оба наклонились к ней, и тихо обсуждают, что кожа содрана, и обработать надо.

Она кивает. Смотрит на Арона. На Виктора. Слегка поворачивает голову.

Встречаемся взглядами.

И я столбенею.

В полутьме ее глаза из голубых стали черными, и вместо блондинистой лапушки я сейчас вижу юную ведьму. Которая зажигает спичку.

Мы гореть уже начали.

А она по глотку, по капле, кровь из нас троих выпьет, лбами столкнет, в мысли взелет. И нашу семью разнесет к чертям.

Алиса

Всё болит. Ничего не помогает.

Я ничего и не пробовала пока, просто лежу. Вытягиваю руки перед собой. Кольца ссадин от наручников обработали зеленкой.

А про ягодицы я промолчала. Но их теперь огнем печет после той порки. Было больно-сладко. А сейчас пятая точка ноет, и я лежу на боку.

В комнате прибрались. Поставили лампу обратно, собрали расколотую камеру. И все сразу ушли, но ведь я знаю, мы в одном доме, нас разделяют лишь стены.

Щекой трусь о подушку и смотрю на часы.

Скоро утро, и надо будет ехать на учебу, но я как буду сидеть? Это выше моих сил.

Хочется мяса. Толстый кусочек на черный хлеб, и сверху веточку петрушки.

Облизываюсь. И стягиваю с себя одеяло. Осторожно встаю и трогаю шею, на коже после этих ненормальных поцелуев живого места нет, и я тоже, наверняка, Виктора отметинами украсила, как безумная целовалась, и остановиться не могла.

Прислушиваюсь к тишине спящего дома и медленно натягиваю джинсы, прямо так, без белья. Влезаю в футболочку, волосы завязываю узлом на макушке и тихонько приоткрываю дверь.

Вот как эти трое могут спать после такого?