Про светлые волосы и голубые глаза, пухлые губы, звонкий голос и кофточки с бантиками на груди. Пару дней она в нашем доме жила, а вчера не пришла, и будто бы сразу огромный кусок от вкусного пирога кто-то украл.

И оставил сухие корки, крошки.

Это просто бред какой-то, почему так быстро, так сразу, я не вдупляю.

Это же мой пирог.

Я уже попробовал.

Звякает пряжка ремня, и я с запозданием возвращаюсь в реальность.

- Черт, - перехватываю руки Тины, смотрю вниз, на нее. Ее ноги обтянуты тонким черным капроном, коленями она стоит на полу.

Мои брюки расстегнуты.

- Что опять не так, Виктор? - он вскидывает голову, и гладкая челка покачивается. Она облизывает матовые губы. - Не ври, что не хочешь. Я вижу, что да.

В зале за шторкой приборы звякают и посуда, слышны разговоры, обеденный перерыв - и народа толпа.

А мы здесь, лишь только дюжина шагов в сторону.

Это реакция тела. Члена. На красивую женщину, которая сидит в ногах у меня. И я точно знаю - это пикантнее любого блюда любого ресторана с тремя звездами Мишлен.

- Просто расслабься, - советует Тина и оттягивает резинку боксеров.

Память живо подсовывает мне машину, Алису в соседнем кресле, мою ладонь на ее затылке, и острые ощущения, ее горячий рот, и те звуки.

Которые крышу срывают напрочь.

В глазах темнеет, рукой зарываюсь в мягкие волосы, тяну к себе, требую:

- Давай, Алис.

Тина вскидывается. Дергается, ойкает, хватается за голову.

На пальцах остаются ее волосы, смотрю на них. И улыбаюсь - это всё, это провал, мне двадцать восемь лет и много женщин меня любило, а вот сам я впервые в жизни пропал.

Алиса

Ставлю на стол поднос с грязными тарелками и смахиваю пот со лба.

Пятница.

И у меня тихонько едет крыша, народу - океан, и так шумно, словно новый год на дворе.

Но зато пообещали хорошие чаевые, а это в моем положении главное.

Сдвигаюсь в сторону и подхватываю свой стакан с недопитым соком, делаю несколько больших глотков.

- А ты опять прохлаждаешься, - за спиной бурчит недовольная Вика и толкает меня локтем. Сбрасывает на стол поднос и поворачивается. - Дай мне тоже.

Она выхватывает у меня стакан.

- Устала, - жалуюсь и шевелю забинтованным указтельным пальцем.

Жарко, и кожа чешется, но это на всякий случай. Если вдруг папа вычислит, где я и примчит за мной, заставляя подписать его бумажки - я предъявлю ему бинт.

Я ему уже сказала. Что сломала палец и ничего подписать пока не смогу, бросила трубку и отключила телефон.

И вот, несколько дней ночую в сауне, мне после смены разрешают остаться, это лишь на первое время, а потом можно что-нибудь придумать.

Обязательно.

- Фух, - Вика брякает стаканом об стол и с сожалением косится в коридор, из которого раздаются громкие веселые голоса. Мы помирились, и будто не было этой недели, я ее просто мысленно вырезала из жизни, и семью Рождественских тоже.

И делаю вид, что мы только сегодня пришли с Викой в “Пантеру” на стажировку.

Но каждый раз вздрагиваю, когда с подносом шагаю мимо закутка и кадки с пальмой, и все время жду, что из зала вот-вот появится голый волосатый сексуальный мужик с порочной улыбкой и прижмет меня к стене.

- Ты, кстати, в зале с финской парной сегодня была? - спрашивает Вика, когда мы вместе выходим в коридор. - Там гуляют какие-то крутые перцы. От денег карманы лопаются. Причем один с женой, та-а-кая мерзкая баба, - тянет Вика, - вот объективно, мне двадцать два, а ей пятьдесят, ну неужели этот чувак не видит разницы? Но я туда заходила с шампанским, а он только на свою тетку стремную пялится.

- Любовь, - выдыхаю и резко торможу на полпути, вижу впереди высокую мужскую фигуру, облокотившуюся на стойку и не понимаю - это моя фантазия…или это, правда, он.

Стоит, разговаривает с администратором. Черный пиджак распахнут, красный галстук слегка ослаблен. Арон небрежным жестом зачесывает назад длинную челку.

Подталкиваю Вику вперед.

- Он за мной пришел, - шепчу и пячусь. - Иди, скажи, что ты меня не видела.

Сердце колотится, как ненормальное, взглядом пожираю его профиль и глушу в груди радость, я ведь ждала, чтобы меня искать начали, надеялась, что они заволнуются. Хоть и не собиралась сдаваться без боя.

Ведь если даже обаятельному Николасу доверять нельзя, то старшие грубияны…они еще хуже.

- Слушай, ну начинается, - Вика поджимает губы и отступает обратно к дверям. - Я уже поняла, что теперь за тобой все трое таскаться начнут, но меня не впутывай. Я вам не сваха.

- Думаешь, все трое? - в предвкушении замираю от ее слов и крепче держусь за маятниковую створку, загораживаюсь дверью от зала.

Я не хотела, чтобы они приезжали, наоборот, пытаюсь зарабатать денег на квартиру и в их доме не появляться больше, но троица Рождественских несколько дней гоняли меня, играли, как коты с мышкой, а теперь забегали сами.

- Вик, - вижу, как Арон отталкивается от стойки и сворачивает в коридор, к залам, и закусываю губу. - Он ведь работать не даст, а мне нужны деньги. Скажи ему просто. Что не видела меня. И все.

Подруга долго думает, морщит лоб, а потом нехотя разворачивается и виляет бедрами под стук каблуков.

Торчу на кухне и выпрашиваю у повара два бутерброда, возвращаюсь к дверям…и роняю на пол тарелку, когда на кухню залетает один из гостей. Тот самый мужик из зала с финской парной, на которого обиделась Вика.

Он лысый, очкастый, с объемным брюшком и звучным голосом диктора.

- Где все официантки? - рявкает он и заглядывается на парня-повара в белом колпаке. Тот меланхолично стругает салаты. Мужик хватает меня за руку, - пойдем, пойдем, - он тащит меня в коридор, и я даже не сопротивляюсь, настолько он подвижный при своих габаритах колобка, - у меня контракт горит, партнер мне кренделя выписывает, хрен моржовый, - из его рта брызги летят во все стороны, - праздник ему подавай, - плюется мужик. - Ты давай там у нас включи музыку что ли, и рядом с ним постой, поухаживай. И коньяк ему не забывай подливать, поняла? В долгу не останусь, - протараторив мне инструкции он втягивает меня в зал.

И у меня больше ни минутки не остается, чтобы с подробностями допросить Вику про Арона, орет музыка, я бегаю и переключаю волны радио, ищу в интернете песни восьмидесятых и добавляю громкость, подливаю партнеру Колобка коньяк, и сочиняю речь, а потом морщусь и пью сама, каждый раз, едва он стукнув кулаком по столу требует тост.

А когда, наконец, этот мужик размашисто черкается в подсунутых Колобком документах - я уже в кашу. И с пьяным весельем думаю, что папе просто нужно было меня угостить коньяком, и вопрос решен.

Я бы сразу все подписала.

Колобок целует мне руку, толкает в ладошку толстенькую, как и он сам, пачку купюр и выпроваживает за дверь.

В коридор выхожу, покачиваясь, в кулаке зажимаю деньги. Меня охватывает безрассудная смелость, и в голове яркой вспышкой проносится гениальная мысль.

Мне нужно ехать к Рождественским. Разбудить среди ночи папу и вызвать его на важный разговор в кабинет, как это сделал Николас.

И все ему высказать. Что отец, продающий дочь за сомнительные сделки не заслуживает называться отцом.

Да.

В комнате персонала не могу найти свою куртку, и от этого смешно почему-то, полученную от Колобка благодарность тоже пересчитать не могу и, спрятав деньги в кармашек джинсов вызываю такси.

По дороге подпеваю попсовым новинкам и, водитель, спустя несколько песен, мрачно вырубает радио.

На пропускном пункте кричу охране, что я еду на разборки.

У дома Рождественских громко оповещаю:

- Я иду! Готовьте коньяк.

На крыльцо забираюсь с третьего раза.

Дверь открыть не успеваю, она распахивается сама.

И на пороге появляется темная мужская фигура.

Смеюсь и падаю, меня подхватывают на руки.

- Ты откуда такая красивая, Алиса? - лукавым шепотом спрашивают на ухо. Губы касаются мочки, горячий язык ведет линию вниз по шее. - А, вообще, плевать. Я просто соскучился, не могу, а тут подарок. И до утра только мой, - меня крепче прижимают к себе.