Бросившись помогать остальным, в комнату залетели Тин с Дхангом. В двери показался обеспокоенный отец. Внутрь он не вошел. Просто стоял и молча смотрел, как Кроэн раскидывает Жнецов, словно маленьких котят. Ллэдр старший сразу все понял и опустил грустный, давно уставший взгляд: последняя капля силы выходила из его сына, подступая взрывной, неуправляемой мощью.

В то время, как наемники валялись по разным углам комнаты, Кроэн лихорадочно шарил в кармане штанов. Выпрямившись во весь рост, он расправил широкие мясистые плечи и нервно засмеялся:

— Я служить не обязан, слышите?! — словно безумец, без остановки повторял он снова и снова, — Не обязан!

Выудив стандартный деревянный крестик, замусоленный и наполовину стертый по углам, Кроэн до хруста сжал кулак. Поднял его высоко над головой и окинул окружающее невидящим взглядом. Воздух пронзило осознание, от которого леденела кровь.

— Стой! — закричал Морган, в бессилии потянув руку к наполненному решительностью Жнецу, — Это — твоя точка невозврата.

— А я знаю, — по-звериному оскалился Кроэн, сотрясаясь в дикой, неуправляемой лихорадке.

Деревянный крест, брошенный на пол, глухо звякнул. А затем треснул под давлением тяжелой стопы без ботинка, которая, казалось бы, должны быть мягкой.

Воздух вокруг мгновенно изменился, наполнившись чем-то резким, густо смешанным с озоном. Сковывая оцепеняющим ужасом, изнутри поднималась смертельная, разьедающее пространство и время волна.

— Вали! — закричал Тин Дхангу, видя, что тот, оцепенев, смотрел на Кроэна испуганными глазами.

С силой оторвав от пола юношу, Жнец успел схватить его обеими руками за плечи и выволочь из помещения. Яростно толкая Дханга по коридору в сторону выхода, он что-то громко кричал остальным. Его уже никто не слышал.

— Дверь… — только и успел выдохнуть Морган, прямо перед тем, как потерять сознание.

Разбитые, вывороченные лампы свисали с потолка. Впрочем, потолка как такового и не было, ибо половину крыши просто снесло. Потрескавшиеся и кое-где уже обвалившиеся стены норовили окончательно рухнуть. Тяжелую кровать откинуло в сторону, разметав и без того разорванную в клочья постель.

Когда Морган окончательно пришел в себя и, глубоко вздохнув, сел, то вокруг уже никого не было. Голова нещадно гудела. В глазах двоилось. Нет, даже троилось. Потребовалось немало времени, чтобы свыкнуться с никак не проходящим головокружением. Мужчина оглянулся. Прислушался. Кажется, снаружи кто-то кричал. Жнец не вскочил на ноги и не поспешил ко всем. Он и так уже знал, что случилось. Потому что безошибочно определял запах смерти.

Морган начал ползать по полу на четвереньках, пытаясь нащупать небольшой потрескавшийся кусок дерева. Широкие ладони поспешно шарили, пытаясь осязанием заменить временно недееспособное зрение. Морган замер, когда в его руках оказалось то, что он искал. Предмет раскололся надвое, пойдя трещиной по центральной оси.

Встав, Жнец нетвердой походкой направился к выходу. Он шел быстро, не останавливаясь. Не обращая внимания на собравшуюся толпу людей. Не ища никого и не реагируя на истошные вопли женщин.

Позже он узнает, что Кроэн, сбежав в открытую дверь, покончил жизнь самоубийством. Напоролся на торчащую в нескольких десятков метрах от здания арматуру. Его тело, в одно мгновение потерявшее почти половину своего веса, висело на куске железа, словно мешок с костями.

Морган направился прямиком к байку. Ему нужно было отдать деревянный предмет, найденный на полу, тому, кому он действительно принадлежал.

Патера Библиды, 2°31′ с. ш. 235°37′ в. д.

Скамьи, стоявшие по обе стороны от Жнеца, были пусты. Как и весь костел. Ничего не нарушало гнетущую тишину, растворившуюся в липком полумраке из мрамора и древесины. Только множество невесть откуда взявшихсязаженных свечей робко разгоняли плотную тьму, без света которых она поглотила бы все без остатка. Однако, этот неуверенный, боязливый свет, дрожащий от малейшего движения воздуха, не в силах был побороть навалившуюся темноту облачного вечера. Даже устремлявшийся ввысь расписной свод наполнялся мраком.

Глядя на молчаливую статую, Морган не собирался нарушать могильную тишину окружающего. Он будто пополнил ряды холодных изваяний, сердце которых давно превратилось в камень.

Жнец поднял голову. Мышцы шеи, казалось, совсем не хотели его слушаться. Задубев, словно в крови снова появился яд, они начинали болеть при малейшем напряжении.

Каменные веки прикрывали такой же каменный взгляд, никогда не отвечавший на устремленные ввысь мольбы. Голова безжизненно свисала на костлявую грудь с выпирающими ребрами. Тонкие руки, высеченные из белого мрамора, были широко распростерты, будто специально ловили ладонями ржавые карявые гвозди.

В руках появились половинки треснувшего пополам деревянного крестика. Прежде, чем сделать резкое, но лаконичное движение, Морган пару секунд покрутил пальцами деревянную бусину на длинной цепочке. А затем кинул расколотое дерево под ноги каменной статуи, наполненной безразличием ровно так же, как и его сердце в этот момент.

— Это твой, — спокойно сказал Морган.

Ударившись о твердую поверхность, одна из деревянных половинок глухо звякнула и упала в паре метров от каменного помоста. Другая повисла, зацепившись четками за гвоздь, торчащий из мраморной ступни.

Сзади послышался скрип входных порталов. Моргана вздрогнул и обернулся.

Двое храмовников в длинных белых туниках с красными крестами на груди стояли у ворот и, не двигаясь, молча смотрели на него.

Внезапно нитка, на которой держались деревянные бусины, лопнула. Морган услышал, как они посыпались, ударяясь о холодный мрамор. Все пятьдесят девять. Одна из бусин обогнала Жнеца, уже сделавшего несколько уверенных шагов к выходу. Остановившись прямо у носка тяжелого ботинка, она преградила ему путь. Мужчина посмотрел вниз и, не задумываясь, перешагнул. Не собираясь останавливаться, он ускорил шаг. Опешившие крестоносцы не успели расступиться, и одного из них задело крепкое плечо. Откинувшись назад, храмовник еле удержал равновесие. Жнец вскинул ладони перед собой, пустив мощную волну. Жалобно скрипнув, массивные ворота резко распахнулись. Морган быстро удалялся, чувствуя спиной прожигающие ткань взгляды. Это не имело ровным счетом никакого значения.

На сегодня дела были окончены. А завтра — новая жатва.

Свет софитов слепил глаза. Восторженный ропот толпы, казалось, заглушал неистово громкую музыку. В воздухе кружили неосязаемые конфетти. Взрываясь буйством красок, пространство густело от ярко-розового, дерзкого красного и усмиряющего их нежно-синего. Порой в нескончаемый поток шума и хорошо организованного, пестрого хаоса врывался отчаянный крик какого-нибудь счастливчика, сумевшего уловить ускользающий момент между сменой шустрых нот. Конечно же, это было очередное признание в любви. Громкое, слезное и, конечно же, безответное. Но именно поэтому такое глубокое. По-настоящему значащее.

После многочисленных, практически ежедневных шоу Баргет, казалось, мог вытерпеть и не такое. Пареньку пришлось отдуваться за всех, и принять чрезмерное внимание со стороны любопытных зрителей практически в одиночку. Фидгерт с Анной только вертели головами по сторонам, пугаясь слишком большого скопления людей. Господин Дин-Сой, неизменно сопровождавший победителей Лабиринта Ночи, здорово помогал скрасить неловкие моменты. Юноша уже давно не обижался на Ашеру по поводу того, что она большую часть времени проводила с Медеей в больнице и практически не принимала участия в шоу. Продюсерам это не нравилось, но господин Фальх Дитте поддержал ее в этом начинании, а его протекция немного охладила пыл вездесущих СМИ. Так что пареньку пришлось в срочном порядке развивать свои коммуникативные способности, чтобы градус интереса марсиан не снижался ни на секунду. И сейчас, когда у Баргета уже давно закончились слова и истории, по большому счету придуманные, он с надеждой смотрел на Дин-Соя и быстро учился. Очень быстро. Взяв высокую ноту куплета вступительной песни, Дин-Сой гипнотизировал сотни зрителей в зале, внимавших каждому его слову и жесту.