— Узнаю старую-добрую Лаю, — на этот раз Фальх зашелся действительно заливистым смехом, — Вот уж кто точно не остановится ни перед чем…

— Дайте мне шанс. Я имею на это право.

— У тебя большой потенциал, Лая. Я не хочу, чтобы ты поставила свою карьеру под удар.

— Может быть, я сама решу, что может поставить меня под удар, а что нет?

— Может быть.

Улыбка ученого дрогнула, превратившись из беспечной в немного меланхоличную. До конца обеденного перерыва оставалось совсем немного, а салат так и остался нетронутым. Вокруг уже чувствовалась рабочая суета, разгоняющая ленивость непродолжительного отдыха.

— Лая Вайтфир, ты хороший сотрудник. Прекрасный ученый. И у нас еще будет достаточно времени, чтобы обо всем поговорить… А теперь давай просто насладимся шикарным обедом.

— Шикарным? — усмехнувшись, выдохнула Лия, — Если честно, я надеялась, что за два года здесь что-нибудь да поменялось. Но тут до сих пор не подают ничего, кроме отвратительно здоровой пищи.

— Более того скажу, что эти тетки на кухне тайком проносят в столовую жареные во фритюре котлеты. И дают их только тем, кто с ними особенно приветлив.

— Так вот чем тут так вкусно пахло!

— Да-да, — Фальх грустно показал на содержимое салата и глубоко, нарочито обреченно вздохнул, — Как видишь, к любимчикам я не отношусь.

Сначала Лая усмехнулась, тихо, словно прочирикала птичка, но вскоре залилась громким веселым смехом, вовсе не стесняясь устремившихся на нее удивленных взглядов. Не обратил на них внимания и Фальх, составив компанию своей бывшей ассистентке.

Отчаянно светило полуденное солнце. Ранняя весна выдалась теплой, предвещая не в меру жаркое лето. Один за другим начали распускаться опидусы, с каждым днем приближая праздник весеннего Вайтлента. Отмечая начало второй колонизации, планета начала украшать дома, парки и узкие марсианские улочки. Она жила и дышала, предвкушая массовые народные гулянья. Впереди лежали грандиозные свершения.

Точка на карте двигалась медленно, но практически без остановок. Несколько часов гирру шла по следу выданного ей маячка, и Морган знал точно, что его не обманули. Марсианская лихорадка глубоко пометила цель, исключая любую ошибку. С наступлением темноты скорость жертвы стала практически черепашьей, но и это Жнец тоже учел. Более того, прежде чем встретиться на месте назначения, должен был пройти не один час ожидания. Но это при условии, если он не будет готов встретиться с призраками собственного разума и провести с ними бок о бок достаточно долгое время. Морган понимал, что не готов.

Солнце клонилось к закату. Начало холодать. Температура, как обычно, резко поползла вниз. К тому времени, как байк остановился около заградительной полосы запретной зоны, горизонт окрасился в багровый. Двигатель заглох. Кроваво-красная полупрозрачная стена встала на пути, практически полностью сливаясь с вечерним горизонтом. Возвышаясь на пару метров в высоту, она еле заметно мерцала. За оградой раскинулась каменистая полупустыня, снова вступившая в свои законные права после пушистой степи. Через призму предупредительного цвета она казалась удушливо-угнетающей. Именно такой, какой и являлась на самом деле.

Засуетились подлетевшие вплотную камеры. Завыла сирена. На всем протяжении стены длинной цепочкой черных букв замигало тревожное: «Внимание! Запретная зона. Границу пересекать запрещено».

Нужно было спешить, пока не всполошилась полиция. Только за границей можно было не опасаться того, что кто-то помешает. Стражи порядка не станут заходить в опасный сектор до конца полета миражей. Как и вездесущие камеры, для которых вход внутрь был отрезан напрочь.

Не прошло и получаса, как красная полоса осталась далеко позади. Местность была ровной, и передвижению почти ничего не мешало. Пришлось отключить воздушную подушку и выпустить колеса. Нужно было экономить топливо.

До назначенного места оставались считанные сотни метров, и Морган решил сделать привал. В воздухе начала чувствоваться наэлектризованность. Обычный человек такого никогда не замечал, это была лишь особенность восприятия Жнеца.

Оставалось еще несколько часов. То, что надвигалось на Лабиринт ночи, набирало свою силу вовсе не постепенно и размеренно. Приближалась сокрушительная волна, накрывающая за одно мгновение. Без предупреждения и каких-либо прелюдий. Полет миражей вспарывал брюхо ночного неба, выплескивая сплошное полотно разрушительных иллюзий. Кто не успевал скрыться — погибал. Оставался навсегда в цепком плену Марса, очарованный бесконечными грезами. Историями, замораживающими душу, не желающую освобождаться от собственной неволи. Не живую. Не мертвую. Тихую, молчаливую и отстраненную. Непонятно почему не покидающую иссушенное, окаменелое тело. Отражение этой души можно было увидеть только в широко распахнутых глазах, похожих на отражение космоса. Призрачных и далеких, словно утонувших в бездонном омуте бесконечности.

— Пить хочу, — снова начал канючить Фидгерт, оторвав Моргана от созерцательных дум, — И есть!

— Потерпишь, — успокоил его мужчина.

Сев прямо на землю, Жнец удобно разместился у байка. Оперевшись спиной о колесо, слегка прикрыл глаза. Почти двое суток без сна… И сейчас спать тоже нельзя. Все плотнее обступающий холод уже начал покалывать кожу. Выдыхаемый воздух клубился белесым паром, намекая, что и сегодня не будет исключений. Ночь предстояла морозная. Впрочем, было не привыкать.

— Я писать хочу, — не унимался мальчик.

— Что-то ты больно наглый, — не открывая глаз, проворчал мужчина. — Иди. Если есть, чем.

Еще с самого начала пути Фидгерт все время канючил, что хочет в туалет. Приходилось не раз останавливаться, чтобы дать мальцу сделать насущные дела. Морган подозревал, что это всего лишь уловка, дабы как следует оглядеться и попытаться сбежать. Однако, сейчас из-за дикого холода это вполне могло оказаться и правдой.

Окончательно наступившая ночь слабо разгонялась включенными на байке огнями. Топливные элементы почти израсходовали свой заряд, и свет начал потихоньку гаснуть. Фидгерт скрылся во тьме. Почти неслышный шорох шагов начал постепенно удаляться, а потом и вовсе пропал.

— Хех, — вздохнул Морган и медленно набрал на браслете нужные параметры.

Где-то вдали послышался сдавленный крик.

«Все-таки дурак», — вынес окончательный вердикт Жнец.

Из мрака вышел обиженный ребенок. Сел на землю и поджал под себя ноги.

— Ты глупый, — сказал Жнец.

— Неправда!

— Я тебе четко сказал — не делай чего не просят и ничего с тобой не случится.

— Тетя Медди говорит, что я смышленый, — мальчик вытер сопливый нос рукавом серой рубашки, — Я даже язык быстро выучил…

— Нашел, кого слушать, щенок. Уму она уж точно тебя не научит.

— Я не щенок! — возмущенно оскалился Фидгерт.

— Щенок, — утвердительно вынес приговор Жнец, — А смотришь, как волчонок… Не из пугливых?

— На корабле было много монстров.

— Значит, привыкший.

Честно говоря, Моргану было трудно общаться с неразвитым детским интеллектом. На его веку не доводилось близко общаться с детьми, не являющимися Жнецами. С того момента, как маленький Жнец научился ходить пешком под стол, с ним уже можно было разговаривать как со взрослым. Сознание рекрутов-жнецов опережало по развитию норму на несколько лет, оставляя далеко позади и физиологию. Пламя делало мышление острым, критичным и гибким. Семилетний мальчик мог произвести обманчивое впечатление, имея уже вполне сформировавшуюся психологию тринадцатилетнего подростка. Рвущийся в бой ребенок, подражая наставникам, не имел должного физического развития и нередко подвергал себя угрозе. С другой стороны, стремительное ментальное развитие помогало справиться с проблемами переходного возраста. Когда наступал период гормональной перестройки, сформировавшийся уже психологически мужчина старался контролировать все свои импульсивные порывы. Со временем границы размывались. Взрослея, Жнецы все меньше отличались от других людей. Однако, разница до конца никогда не исчезала.