Двести десять лет вспять.

Резкий, приятный запах ударил в нос. Не могу его понять… Могут ли пахнуть отблески на поверхности моря? Или свет, прорывающийся сквозь облака? Или вибрация крыльев стрекозы, пронесшейся мимо… Марс, ты меня пугаешь.

Двести тридцать лет вспять.

Мысли начали путаться. Образы — сливаться.

Где я? Равнина Хейл. Трава неспешно колышется под бодрящими, неугомонными ветрами. Не могу увидеть больше ничего вокруг. Пространство смазалось, превратившись в разноцветные перламутровые пятна, будто свет исказился через толщу несовершенного стекла.

Что это? Дерево? Росток, прорывающийся сквозь сплошную подушку травы. Стою сверху, и смотрю под ноги. Крошечный дуб так хочет жить… Ты же дашь ему шанс? Я прошу.

Годы утекают сквозь пальцы.

— Он будет жить. И это — твой предел.

— Неужели все?

— Просыпайся. Иначе — смерть.

Обратный отсчет, словно невидимая рука, рванул назад, не оставив и шанса закрепиться в грезах. Пытаясь дотянуться до тусклого солнца, дерево под ногами зашелестело крохотными листочками и начало быстро расти. Когда за несколько мгновений оно вытянулось ввысь на целый метр, Анноэф открыл глаза. Он не хотел просыпаться. Он готов был остаться в памяти планеты навсегда.

На горизонте зачиналась тонкая полоска рассвета. Безумная погоня за давно минувшим окончилась. Очнувшись от забытья, Анноэф уже знал свой предел.

Толпа рукоплескала. Рассчитанный на пятьдесят тысяч мест стадион роился, забитый до отказа. Кишащая внутри людская масса казалась живым организмом. Громче беснующейся толпы ревела только музыка. Гиганские экраны, расположенные над головами болельщиков, казалось, вот-вот треснут.

Срывающиеся с акустических систем центральной сцены резкие гитарные рифы порождали настоящую ударную волну. Она проходилась по внутренностям, оставляя болезненную дрожь.

Пузатые языки оранжевого пламени взмыли вверх. На несколько секунд округлая сцена в центре стадиона скрылась под натиском дыма и огня. Струны гитар напряглись до предела. Толпа взревела. Марс требовал все больше и больше. Больше огня. Больше дыма. Больше накала.

Быстро перебирая двадцатью пальцами проворных четырех рук клавишник группы «Острый леденец» отчеканивал четкий, динамичный ритм. Густые засаленные волосы почти касались пола, и когда приходило время куплета, они испускали фиолетовые искры.

Наступила временная передышка. Музыкант поднял вверх все свои руки, широко открыв рот. На всеобщее обозрение вывалился длинный, словно змея, язык, описав в воздухе замысловатый зигзаг. Затем язык опустился ниже и стал проворно вжимать клавиши до самого упора. Снова полилась музыка. На этот раз резкая, отрывистая и нескладная. Зрители пришли в экстаз.

Сцена начала медленно вращаться. На поясе черных кожаных штанов солиста качнулись толстые стальные цепи. По стадиону прошелся глубокий, клокочущий рык. Мужчина был гол по пояс. Над его горбатой спиной отчетливо возвышались острые гребни по ходу позвоночника. Сильно смахивая на плавники белой акулы, они будто рассекали сгущающийся вокруг дым. Вокруг головы певца парил разорванный в клочья желтоватый нимб.

Над сценой парили огромные голографические мурены, периодически испуская электрические разряды. Когда голубая сетка неосязаемого электричества практически оплела стадион, солист высоко поднял правую руку. Жирная молния ударила в его правый кулак. Мужчина истошно закричал, будто испытывает мучительную боль. Истошный крик плавно перешел в сильный, дрожащий тембр. Гитарист отчаянно ударил по струнам.

— Смерть… — закричал певец, — Вы хотите ее?!

— Смерть, смерть, смерть! — подхватила толпа, умножая собственный экстаз.

— Громче!

— Смерть Бетелгейзе! — скандировали зрители, — Смерть Бетелгейзе!

— Ваша любимая! — прокричал солист и на стадион тут же обрушилась плотная шапка оглушительного звука.

Начав повторять уже заученный наизусть текст популярной песни, болельщики полностью заглушили певца.

Пришедшие на замену муренам гигантские цианеи исчезли. На их месте возникли четкие фигуры людей, у которых вместо голов светились черные вопросительные знаки. Имена торментеров со следопытами все еще не были раскрыты. Интрига сохранялась до самого последнего момента. В первые часы гона организаторы намеревались собрать на ставках столько денег, сколько не было собрано за всю предшествовавшую рекламную компанию. На данный момент принимались ставки только на всякие отвлеченные мелочевки. К примеру, сколько народу умрет во время давки на церемонии открытия Гона. Пока что из пятидесяти тысяч восторженных болельщиков не смогли выдержать накала только парочка людей и три оболочки Теней.

Глухие удары музыки проникали даже сквозь звукоизоляцию предгонной капсулы. Гладкие стальные стены немного дрожали, лишний раз напоминая о вакханалии снаружи. Закругленное с одной стороны и сужающиеся с другой, помещение напоминало пулю. Без окон, какой-либо мебели и экранов. Только по углам были закреплены невидимые глазу камеры, доступ к которым зрители получали за отдельную плату. В небольшой комнатке с одной-единственной дверью находились четверо.

— Помните, что вызов консультанта дается только три раза, — напомнил Брефф, находящийся немного на нервах, — Не используйте подсказки зря.

Серая куртка Бреффа Амдфинна с официальной эмблемой Гона на груди была туго застегнута и казалась ему маловатой. В последнее время мужчине было не до службы и он успел подрастерять форму. К тому же, тесное знакомство с шоу бизнесом значительно потрепало ему нервы. Начинало казаться, что служба в полиции гораздо менее утомительна, а, главное, более спокойна.

— Почему только три подсказки на всех? Почему не каждому? — недовольно пробубнил Бергет.

— Не я правила придумывал.

— Они хотят посмотреть как мы поступим, если нам придется разделиться, — устало предположила Медея, опершись о стену и отвернувшись ото всех.

— Вечно ты нагнетаешь, — фыркнул Баргет.

— Все может быть, — поддержала внезапную теорию Ашера.

Темнокожая бестия поправила широкий пояс поверх облегающих бежевых штанов, на котором крепились нож, прибор ближней навигации и загадочный гладкий цилиндр. Вокруг последнего крутилось много слухов, уже успевших обрасти добротным количеством ставок.

— Они еще не объявили торментеров? — спросила Медея, нехотя повернувшись к остальным.

Сегодня девушка плохо спала. В голову лезли разные мысли, и тревожное предчувствие не покидало с самого утра. К тому же удивляло, насколько беззаботно к происходящему относился Баргет. Складывалось впечатление, что из всех тренировок он усвоил лишь то, что фанатов должно быть много, и неважно, каким путем добывалась их любовь, главное — результат.

— Имена не разглашаются до официального представления. Даже я тут бессилен, — развел руками Брефф, — Говорят, это сделано для того, чтобы мы не изучили их стратегии. Берегут спонтанность процесса. Но, если честно, я думаю, они просто не хотят давать больджимарам лишнюю информацию для качественных прогнозов.

— Кто бы сомневался, — усмехнулась Ашера.

— Но есть и хорошая новость. Следопыты не знакомы с торментерами. Это усложнит им работу. У вас будет преимущество.

— Смотрите, что придумал! — воскликнул Баргет, вдохновленный своей новой импровизацией.

Пару раз подпрыгнув на месте, он создал вид напряженной разминки. При этом все движения юноша старался выполнять максимально резко, брутально, зрелищно. Достав из-за пояса кинжалы, Баргет с грозным видом вызвал воображаемого противника на поединок, а потом реско бросил кулак вверх.

— В этом кулаке я буду держать волосы моих поверженных врагов! — проскандировал он, гордо вскинув голову.

— Смотри, как бы наоборот не вышло, — мрачно произнесла Медея, поправляя жесткие полы куртки.