Паша объявился в восемь, голодный и взмыленный. Мы пообедали, посмотрели «Мои голубые небеса», чуть опять не довели меня поцелуями до истерики, а потом пришлось очень быстро собираться на вечеринку, потому что оказалось — наш будильник остановился, и было на два часа позже, чем надо.

Может, покраситься в блондинку? Тогда я по крайней мере избавлюсь от скрытой ненависти ко всем длинноволосым блондинкам. Одна из них обнимала Пашу за талию и делала вид, что я рядом не стою. Точно — иду завтра и делаю «медовый» оттенок… волосы у меня вьющиеся, буду эдакой Барби-Малибу. И пусть меня встречают по прическе.

На вечеринке мне не понравилось.

Клуб был громадный — три необъятных этажа и толпы потных подростков. Все Пашины знакомые оказались музыкантами и неприятными типами. Они вели себя так, словно только что отказались от слезливой мольбы Дженифер Лопес писать для нее музыку и ничуть об этом не жалели, потому что Плачидо Доминго заказал им три альбома.

Девушка с белыми волосами держалась хуже всех. Она сердечно улыбалась Паше и в то же время смотрела сквозь меня, словно я человек-невидимка. Паша же очень мило с ней беседовал, словно позабыв о моем присутствии, или так, будто я неизвестно кто и просто рядом стою. В приступе жесточайшей обиды и ревности я объявила, что иду смотреть клуб. Причем они… из «них» меня волновал только Паша… как будто не обратили на мой уход никакого внимания. Я мрачно бродила по этажам, пока кто-то мне не крикнул:

— Эй, мы тебя знаем!

Я обернулась и увидела компанию молодых людей и девушек. Они сидели за большим столом и улюлюкали мне. Я подошла к столу и заметила старого знакомого.

— Леша! — Я обрадовалась, что среди всей этой буйной молодежи и зазнавшихся музыкантов у меня тоже есть друзья.

С Лешей мы раньше вместе работали в АДу, но он ушел первым — точнее, его уволили за то, что он «не соблюдал трудовую дисциплину» — и это невзирая на то, что он был лучшим оформителем. Сейчас у него — я видела Лешу по телеку — собственная студия и с дисциплиной у него, судя по благосостоянию, все прекрасно. Просто он любит работать ночью.

Лешу окружали — за столом — милейшие молодые люди. Все очень приятные, дружелюбные, и говорили они о чем-то интересном и смешном… Только я никак не могла понять о чем — меня оглушили обида и гнев. Против Паши и всех на свете ушлых блондинок. Наверное, это все-таки потому, что у меня давно не было секса. Наверное. Я посидела с ними минут двадцать, рассказала Леше, как ушла с работы, но ревность к этой белогривой стервозе не давала покоя.

— Сейчас приду, — прошептала я и выползла из-за стола.

На Пашу мое возвращение большого впечатления не произвело. Я его искала по всем этим бесконечным залам, чуть с ног не сбилась, а он спокойненько сидел фиг знает где — за сценой. Если бы я не отловила белокурую медузу… которая, между прочим, битый час делала вид, что вообще не понимает, о чем я говорю, — она сломалась лишь после того, как я закричала, что у Паши в сумке лежат мои ампулы с инсулином и если я сейчас не сделаю укол, то умру у нее на глазах. Мымра провела меня мимо охранника и махнула рукой — туда иди, а я после этого плутала по каким-то закоулкам, пока не услышала за дверью голоса. Паша сидел в небольшой комнате — нечто вроде гримерки, прокуренной, неуютной и отчего-то холодной.

Потусовавшись среди его знакомых, я быстро заскучала — их странные шутки до меня не доходили, и, кроме того, у них там процветал половой шовинизм. Девушки толкались на маленьком диванчике и трещали «о своем», а парни обсуждали какие-то вертушки, катушки… Паша со мной не разговаривал — даже не поворачивался в мою сторону. Крупный, с наметившимся пузом, лысый и мордатый мужчина в майке с черепом спросил у меня, чем я занимаюсь. Вроде — где работаю.

— На телевидении.

— Так ты эта, типа журналистка? — хмыкнул он, сверкнув золотой фиксой.

«Черт, я все-таки ведущая популярной передачи!» — взыграла во мне профессиональная гордость. Но, оглядев собеседника, я решила, что у него, возможно, и телевизора-то нету или он его не смотрит по идейным соображениям.

— Ну, типа… — Я не стала вдаваться в детали. Мне вообще не хотелось с ним разговаривать — он все время гнусно ржал и не мог произнести фразу, двадцать раз не вставив «бля» и «типа эта».

— И че типа эта, пришла с музыкантами пообщаться? Гы-гы-гы… — Это было сказано не то чтобы пренебрежительно, а так, словно я сорок раз обошла на руках вокруг этого клуба, чтобы только посмотреть на его лысую, наглую физиономию.

— Нет, блин. — Я уже вскочила и говорила с ним сверху вниз. — Пришла осведомиться, кому тут из звезд можно яйца облизать! — я нечаянно, от злости, крикнула это так, что все замолчали и повернулись ко мне.

Не обращая внимания на внезапную популярность, я вылетела из гримерки, бешено ударив дверью. В самом прямом смысле — ярость застилала глаза: я расталкивала на танцполе невинных людей, наступала на все ноги подряд… Мной самым бессовестным образом пренебрегали — и кто? Любимый человек!

— Ты чего… — толкнула меня девушка, в которую я врезалась.

— Не фига на дороге стоять! — крикнула я ей с такой ненавистью, что она шарахнулась в сторону. Это было несправедливо, но я плохо соображала.

Вернувшись к Леше, я мигом опустошила стакан виски и поняла, что могу одним ударом разнести все это здание и одним мизинцем — передушить всех врагов. Уверившись в собственных силах, я немного успокоилась. Потеревшись со знакомыми, я пустилась в пляс — выламывала руки, подпрыгивала, хлопала в ладоши… ох… пока кто-то не дернул за руку. Это был друг Паши — худой мальчик с бородкой. Единственный приятный человек, с которым я здесь познакомилась, кроме Лешиной компании. Это он с ним в Питере выступал во всяких клубах — Паша сочинял музыку, а худой мальчик делал видео.

— Ты где ходишь? Тебя Павлик повсюду ищет! — проорал он мне в ухо.

— А он сам где? — оглушила его я.

— Играет. Пойдем быстрее, мне диск надо менять…

Мы притащились в ди-джейскую, и я, усевшись на деревянную табуретку, наблюдала, как Паша разбирается с миллиардами каких-то ручек и пимпочек. Минут через двадцать он закончил, сдал пост, и мы спустились в зал. Подошли к бару, бармен угостил Пашу абсентом, а я заказала, неизвестно зачем, виски с лимонным соком. Тройной.

— Кто этот лысый, с фиксой? — спросила я.

— А, — Паша поморщился. — Это Валера. Он считает себя суперпродвинутым музыкантом. Играет какой-то бред — смесь панка с металлом. «Я посажу тебя на плечи и вот так увековечу» — это у него такие текста…

Жизнь только начала налаживать, как к нам опять присоединилась блондинка. Паша догадался-таки нас познакомить — выяснилось, что зовут ее Олеся, а прозвище у нее было — творческий псевдоним — Карелка, потому что она из Карелии. Ди-джей Карелка. Эта Карелка вела себя вызывающе… Она даже спросила у Паши, заметив, что я слишком враждебно к ней приглядываюсь:

— Это твоя новая девушка?

Спросила она это совершенно равнодушно, так, как можно было бы произнести: «У тебя новая прическа?»

Паша что-то промямлил, а я заявила:

— Нет, я его мама.

Мы все с натугой посмеялись, но едва Олеся отошла, накинувшись на какую-то пафосную девицу, я сделала то, о чем в глубине души жутко мечтала. Я, показав кукиш последствиям, спросила:

— Ты ее трахал?

Паша вздрогнул:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что она смотрела на тебя так, словно портрет твоего члена лежит у нее под подушкой!

«Боже, боже, что я творю?» — недоумевала я, но уже катилась по наклонной — на бешеной скорости, без руля и тормозов. Наверное, мои предки были грузины или татары, иначе отчего я такая вспыльчивая и задиристая? Четвертый скандал на этой неделе… Что он обо мне подумает? При этом я все же ощущала законность своих претензий — мной явно, невежливо и незаслуженно пренебрегали.

— Какого черта ты притащил меня сюда — чтобы трепаться с этой шалавой? — вопила я.