Эти слова, накарябанные на старой ветхой бумаге, эти линии и пояснения…

Шаг за шагом Демьян стал отходить от ворот, раскрыв рот как рыба и пытаясь хоть как-то придти в чувство.

— Мы с ним не справимся… Нам не одолеть всё то, что поселилось здесь…

Сердце скрипело, а рука злобно громыхнула об грудь. Он же не должен был отступать… Его родители бы этого не оценили. Они умирали в мучениях, надеялись, что сын придёт и непременно спасёт их. Однако он не успел, бросил, обесчестил себя и дал родным умереть в муках и ужасах.

— Если б не они, то где был бы я? Такой ничтожный, жалкий и смешной! — сжатые кулаки заскрипели, словно не смазанные маслом. — Я использовал амулет, что берёг много лет, я прошёл сквозь призрачный лес, призраков, их королеву и повидал множество других ужасов. Я видел статную гордую фигуру Саркиса, что идёт лишь напролом и непременно добивается своих целей. Неужели я так и не поменялся, пройдя сквозь всё это? Неужели я отступлю? Люди остаются такими какие они есть, или же…?

Дрожь всё ещё встряхивала всё его тело, но он не обращал на это внимание; ноги не хотели, но он всё равно шёл; сердце говорило одно, а тело мечтало о другом…

Демьян всё же отходил от чугунных ворот, так и оставшись трусом, который боится за свою жизнь больше, чем за жизни других. Который любит и ставит себя выше всяческих людей, даже выше собственных родных и близких.

Однако и в его жизни кое-что поменялось. Он понял, что на деле обычная самовлюблённая тряпка, для которой нет ничего любимого, святого и ценного.

— Каждый должен идти по своему пути, по пути, который предначертан судьбою. Даже если ты сильно хочешь кем-то стать — твоя обязанность понять, а можешь ли ты как остальные? Вот могу ли я, как Саркис? — неожиданная улыбка дрогнула на лице мага. — Я давно всё решил. И я обещал родителям… Чёрт, я обещал своей несчастной матери доказать, что её жизнь прошла не зря! — маг развернулся, закрыл глаза и побежал. Сквозь всю залу, обратно к воротам. — Мама, папа, вы же это видите? Мне всё равно и на себя, и на свою жизнь. Я готов пожертвовать всем за честь, справедливость и добро. Мартен — ты будешь жалеть, что не сдох ещё давно, когда тебе позволяла этот исход сама жизнь.

Ноги Демьяна в высоком прыжке вонзились в ворота, заставив те с грохотом распахнуться. А сам маг побежал дальше, оставив позади даже прибитую над воротами схему. Схему, что создала всё это царство. Схему, что наяву смогла воссоздать душу Эрика Мартена — единственного безумного правителя сей территории.

Шаги стихали, стихали, пока вовсе не стихли. И тогда настала тишина…

Маврикий шёл вровень с эдемским магом, не уступая ему ни в скорости, ни в величии.

— Вот как оно произошло… Почему вы позволяли вовлекать себя во всё это? — сурово спросил Саркис.

Муравей немного приуныл, устремив взгляд в чёрный монотонный ковёр, называвшийся в этом городе землёй.

Помолчав, он всё же ответил:

— Разве у нас был выбор? Мы обычные трусливые существа. Мы не могли идти один на один против той силы, что сильнее всех нас вместе взятых минимум в сто раз. Как главнокомандующий, я не мог бросать своих людей на верную гибель… Может это и было нашей ошибкой. Я ничего не отрицаю и не стараюсь сделать из нас каких-либо святош… — грустный голос смолк, оставив Саркиса наедине со своим гулким топотом.

Позади стройным маршем шло остальное войско. Пара насекомых гордо воздели над головами пару ободряющих флагов, с которых улыбался Эрик, весь склизкий, чёрный и грязный, в окружении сжигающего всё его тело адском пламени. Муравьи, было видно, изо всех сил готовились к этому дню, в тайне сотворив всю символику своего неумолимо приближающегося восстания.

Сотни ног гулко били по земле, а воинственный общий гул воспарил над войском, словно птица феникс. Со всех сторон к нему сходилось всё больше муравьиных воителей, что с яростью принимались махать оружием, скандировать «Смерть Мартену», и продолжать кричать по всей окрестности, созывая всё больше и больше тех, кто многие годы был рабом и горбатил спины на обогащение и счастье злобных убийц и мучителей. Они прогибались, терпели и унижались. Они молились, мечтали и в тайне точили свои мечи войны. И каждый из них помнил, как проклятье Нижнего мира, невидимая субстанция, прозываемая магией, разрушала и преображала его плоть, видоизменяла её, превращая каждого из них в ужасного монстра.

— Он клялся, что новая Церковь — Церковь Сатаны — искоренит магию из нашего мира, лишит всех нас этих страданий и наказаний… К пустослову Эрику у меня лишь один вопрос — как можно идти к непроходимому пути без магии, активно используя её и всячески поощряя на своей территории разные заклинания и новые магические формулы? Он врал нам, он врал себе, он врёт всему миру. Никого он не собирается спасать от этого страшного Божьего наказания, от этой проклятой магии. Вся его Мартенская идеология не более чем слова, созданные для якобы различий от гнусной по его мнению Церкви Господа… На деле Церковь Мартена не имеет какой-либо разницы между противоположной ей идеологией, что активно скандирует «хвала магии», «спасибо Господу» и прочее. Как же глуп и ужасен этот мир… Тьфу, и как я мог изначально верить настолько гнусному самовлюблённому и обиженному на весь мир мальчишке? — досадно бросил Маврикий, возвращая эдемского мага обратно в реальность.

— То что ты сказал — это правда? — Саркис нахмурил брови, явно о чём-то призадумавшись.

Гул становился только громче, но не для мага. В его мыслях сию минуту было нечто иное, более важное и значимое.

Маврикий, казалось, тоже весь поддался тем самым думам:

— Конечно правда, главнокомандующий. Я бы не стал врать своему спасителю, который должно нам же послужить опорой в грядущей войне.

Саркис кивнул, задумчиво, но беспрестанно посматривая вдаль, где непрерывающейся грядой тянулись линии деревянных башен, что стояли вокруг города словно крепкий надёжный забор.

— Эта земля, укрытая чёрной плотной коркой; эти люди, носящие на своих плечах склизких глазастых демонов; эти муравейники, в которых могут жить только лишь отбитые ненормальные любители рабства, обречённости и ужаса… Всё это не могло родиться даже на самой грешной и ужасной земле. Было ясно с самого начала, что природа этого ужаса лежит далеко не здесь…

— Да… — задумчиво подтвердил Маврикий, грустно склонив голову. Винил себя, винил. — И, что самое главное, я лично был участником этого безумия. Даже больше. Я был одним из его создателей.

— Ты же раскаиваешься, так ведь?

Муравей поднял на мага глаза, наполненные болью и скорбью:

— Никакое раскаяние не повернёт время вспять. Всё давно сделано и давно уже подчинено. Людей Мартен превратил (в лучшем случае назову это) зомби. Сам город — это один большой тёмный котёл, дурно пахнущий отбросами, копотью и пылью. Адское пламя, что сжигает этот котёл — наши общие грехи. В эту победу грехов внесена лепта каждого из нас, как бы грустно и честно это ни звучало. Однако… Мы хотим покончить со всем этим и постараться помочь людям, что попали в прочную и неразрушимую клетку… Мы хотим сделать всё, чтобы доказать неправильность поступков Эрика и каждого из нас.

— Смерть Мартену! Смерть Мартену! Смерть врагу! Смерть врагу! — скандировала марширующая толпа, над которой высилось по меньшей мере шесть флагов. — Смерть врагу! Смерть врагу!

— Мдэ… Вы небось жили с думами об этом дне? С надеждой, что когда-нибудь ваш стройный марш обретёт жизнь? — произнёс Саркис, погружённый в свои мысли, как ложка в чай. Картина начинала складываться. Хоть и с мелкими трещинками и прорехами…

— Мы не просто надеялись. Мы знали, что рано или поздно Бог прекратит смотреть на этот ужас и ад. Все они… Всё это правительство давно показало, каковы их ценности и верования. Рабство, умерщвления, ложь, нищета, полная безоговорочная власть и тот самый страшный и ужасный грех на свете… Мне так стыдно что я был с ними всё это время… — Маврикий, казалось, был готов удариться в слёзы. Его глаза были влажны, а голос начал предательски дрожать.