— Значит, не слушай никого.

— И вас тоже?

— Я не…

— Вы «не». Лишь закидали меня сообщениями о том, чтобы я с вами связался. Срочно!

В трубке повисло молчание, после чего мой онколог тяжело вздохнул:

— Хорошо, я тоже сработал не на высоте. Но давай рассуждать логически. Уровень лейкоцитов в твоей крови может говорить о чём угодно. Например, о каком-то внутреннем воспалении, которое мы прошляпили. К слову, ты в последнее время как? Не болел, не ударялся?

Я посмотрел на свой синий нос в отражении зеркала.

— Берёг себя аки непорочная дева до первой брачной ночи.

Константин Сергеевич усмехнулся, оценив моё чувство юмора.

— Ну а кровь из носа… Тут я тоже могу назвать тебе вариантов двадцать…

— Вы сейчас кого успокаиваете — меня или себя?

— А тебя нужно успокаивать?

— Вариант, что вы успокаиваете себя, мне тоже не очень нравится.

В итоге, имея какой-никакой план на ближайшие дни, я слегка успокоился, развалившись на кровати. Выходить из комнаты к семейству совсем не хотелось: ловить на себе их обеспокоенные взгляды было то ещё удовольствие. Вновь неожиданно уснул. Проснулся, когда за окном уже царила ночь.

Сон больше не шёл, а вот идеи — одна бредовей другой — более чем.

Сдался я где-то в районе трёх и, подскочив на ноги, стал одеваться. Чёлку я на этот раз уложил основательно. Обуваясь в полутёмной прихожей и стараясь не разбудить весь дом, костерил самого себя на чём свет стоит.

Ну дурак же, куда меня опять понесло, она однозначно дала тебе понять…

— Ты бы хоть Бакса для прикрытия взял, — вдруг раздался голос брата из кухни, и уже в следующее мгновение в дверном проёме появился полностью одетый Кир.

— Зачем?

— Ну как… — пожал тот плечами. — Смотри. Рома, а куда ты собрался?

Меня перекосило.

— На кудыкину гору.

— Ну вот, я же говорю. А про выгул собаки звучало бы более правдоподобно. С натяжкой, но… более или менее.

— Да иди ты, — беззлобно махнул на него рукой и схватился за отцовскую ветровку, висевшую на вешалке, — все мои вещи остались в Питере.

Но Кирилл, в лучших традициях нашей семьи, и не думал оставлять меня одного, принявшись обуваться.

— Так, а ты куда?

— С тобой на гору. На стрёме постою.

Я напрягся.

— Это ещё зачем?

— Да так, вдруг ещё кто-нибудь решит покуситься на твой замечательный нос.

— Я сам справлюсь.

— Даже не сомневаюсь. Но на стрёме постою, на тот случай, если понадобится помочь труп прятать.

— Чей труп?

— А это уже как повезёт.

Я закатил глаза, но младший брат даже не обратил на это внимания. Схватив ключи, первым вышел за дверь.

— Вам ещё не надоело меня жизни учить?! — рычал я ему в спину всю дорогу до Сониного дома. — И вообще. Яйца курицу не учат!

— Какое счастье, что мои яйца к твоему происхождению не имеют никакого отношения.

— Боже, мы породили чудовище…

Уже у дома Романовой мы застопорились, топчась на месте перед нужным окном.

— И что дальше? — поинтересовался Кирилл.

— Постучусь, как раньше.

— А если она не одна?

Не то чтобы я не думал об этом, но слышать это из чужих уст было ни разу не приятно.

— Тогда у нас есть ты.

— Ага, всё-таки будем рожи бить?

— Нет, сразу труп прятать.

Сделав глубокий вдох, я постучался в окно. Раньше Соня реагировала на мой приход в любое время суток. Сколько раз я проникал в её квартиру, минуя двери?

На этот раз за окном была тишина.

— Может быть, не слышит? — мягко предположил Кир.

Я стукнул ещё раз, вложив в удар куда больше силы. Стекло угрожающе затрещало.

— Ну или подходить не хочет, — продолжил мысль мелкий, то ли специально дразня меня, то ли по своему малолетству не понимая, как на меня действуют его предположения. — Или вовсе дома не ночует…

Звук бьющегося стекла и мой сдавленный крик были ему ответом.

***

Обошлось без полиции. Но обратиться к отцу всё же пришлось: дабы отвёз в многопрофильную больницу и договорился, чтобы меня там приняли без документов (вот уж не думал, что я когда-нибудь начну скучать по своему паспорту!). Одним ударом я умудрился не только разбить стекло Сониного окна, но и рассечь внешнюю сторону кисти, повредив один из сосудов. В итоге кровью было уделано всё — я, Кир, отцовская ветровка, и даже стена старенькой двухэтажки приобрела пару бурых отпечатков.

Кирилл в компании пришедших Дамира и Стаса был оставлен сторожить Сонин дом от чужих посягательств (открытое окно как бы предполагало).

Мы же с отцом до самого утра просидели в отделении травмы, откуда я вышел с парочкой свеже наложенных швов и перевязью на руке. А если прибавить к этому разбитый утром нос, огромный синяк на грудине (привет Даму) и расцарапанную спину, то пациент был скорее мёртв, чем жив.

Но даже в этой ситуации нашлись свои плюсы — с подачи родителя в местной лаборатории у меня взяли кровь для всех необходимых анализов.

— Такими темпами я скоро вконец обескровленным окажусь, — хмыкнул, выходя на улицу.

— Рома, это уже не смешно, — крайне серьёзным тоном сообщил мне отец, следуя за мной.

— А что? Диагноз малокровие заиграл новыми красками, — не унимался я. — Если понимать буквально, конечно же. А то ведь, гляди, я так к тридцати годам соберу все болезни крови. Не знаешь, что там следующее по списку?

— Рома! — практически гаркнул отец, потом добавил, правда, уже более спокойно: — Не смешно.

***

К моему удивлению, привёз он меня не домой. Знакомый парк встретил нас практически полной тишиной, если не считать шелеста высоченных сосен, мерно покачивающихся от прохладного ветра. С первого взгляда он казался безлюдным, но стоило присмотреться и меж деревьев угадывались ранние пташки: собачники, велосипедисты, бегуны и бабульки с палками для скандинавской ходьбы.

— Зачем? — нахмурился я, предчувствуя ещё один разговор по душам, от которых уже тошнило.

— Просто, — отозвался папа. — В детстве тебе здесь нравилось.

— Не помню.

— Тебе ещё и года не было. По выходным мы любили с мамой брать тебя со Стасом и приезжать сюда.

— Ой, нет-нет, — затряс головой, — пожалуйста, только не приступ ностальгии.

Но мою мольбу, как и ожидалось, проигнорировали.

— Ты тогда совсем мелкий был, едва ходить научился и сразу же побежал. Всё время норовил куда-нибудь от нас удрать.

— С годами ничего не изменилось.

— Мы с мамой только и успевали тебя ловить, прежде чем ты нырнёшь в какие-нибудь кусты или канаву. Здесь тогда не так благоустроено было.

— Тяга к приключениям.

Мы шли по одной из прогулочных дорожек, уводящей вглубь парка.

— Стас начинал бегать вокруг тебя и каждый раз, натыкаясь на него, ты менял направление. В итоге вы с ним едва ли не по полчаса могли толкаться на одном пятачке…

— Вечно он весь кайф обламывает. И ни фига с годами не изменилось.

— А мне это казалось таким удобным и безопасным для тебя, — словно не слыша, продолжал отец, — а вот сейчас думаю: может быть, стоило тебя просто отпустить?

— Ну да, глядишь, шею бы свернул лет на двадцать раньше…

— В результате всё заканчивалось тем, что ты садился на землю и вообще отказывался куда-либо идти.

— Ещё бы! Откормили слона, иди попробуй с ним совладай.

— Рома! — отцовское терпение наконец-то иссякло. Мне даже легче стало, а то это его спокойствие было поперёк горла. — Ты можешь хоть минуту спокойно послушать?

— Минута истекла полчаса назад. Кто ж знал, что у тебя с возрастом начнутся все эти стариковские привычки пускаться по волнам воспоминаний…

Я не то чтобы паясничал, просто было что-то такое в отцовской речи, что заставляло меня волноваться.

Александр Дмитриевич устало сжал пальцами переносицу, словно ища в себе силы.

— Короче, сын. Мы всегда пытались защитить тебя. Временами слишком. И видимо, до сих пор перегибаем палку с гиперопекой… Раньше я списывал это на то, что мы чуть не потеряли тебя. Но сейчас вижу — так было всегда. Наверное, из-за особенностей твоего характера. Но это было страшно — дать тебе полную свободу, ибо твоя тяга к приключениям… она действительно неудержима. И вот сейчас я смотрю на тебя, и мне всё ещё страшно. Даже страшнее, чем двадцать лет назад, ведь канавы, в которые ты так и норовишь свалиться, стали глубже и шире…