Целую неделю мы прожили втроём. Саня старалась особо не лезть в нашу жизнь, но и мы проявляли небывалое прилежание, дабы случаем не напугать её. Временами мне казалось, что Саня и полетела-то с нами исключительно из желания убедиться, что мы с Ромой не падём жертвами столичного разврата. К слову, сам Чернов вполне спокойно отнёсся к происходившему вокруг — его, выросшего в Москве, было тяжело чем-либо удивить. Я же смотрела на всё раскрыв рот и тыкала пальцем едва ли не в каждую мемориальную табличку, коих здесь было более чем предостаточно.

Подав документы в вуз, мы целыми днями катались по Питеру, выполняя туристический минимум: Эрмитаж, Русский музей, Петропавловская крепость и… дальше по списку.

Зато стоило Александре Сергеевне отправиться домой, как мы с Ромой окончательно ударились в романтику, гуляя по крышам ночного Питера, поедая местные пышки и почти каждый вечер в обнимку залипая на разводящиеся мосты.

Это было так странно… просто жить, наслаждаясь моментом, засыпать и просыпаться в одной кровати и не ограничивать себя абсолютно ни в чём.

Мы даже спорить перестали, банально не находя повода для этого.

Наш июль пролетел на одном дыхании, словно случившись не с нами. Он словно спустился со страниц интернет-пабликов, призывающих следовать за своей мечтой. Я даже парочку раз себя ущипнула — удостовериться, что не сплю. Не спала.

Встречала каждый новый день с глупой улыбкой на губах, не понимая, что однажды всему приходит конец.

Всё изменилось в день нашего зачисления, в самом начале августа. Когда у меня вдруг зазвонил телефон, мы с Ромой как раз ехали из универа в новом для себя статусе студентов. Решение прогуляться по центру родилось как-то спонтанно, поэтому, подхватившись в последний момент, едва ли не в закрывающиеся двери, подгоняя друг друга и заливаясь беспечным смехом, мы выскочили из вагона метро на Невском. Номер абонента был незнакомый, вокруг гомонил пестрый поток людей, и я пока что не стала отвечать. Но телефон вибрировал снова и снова, раздражая меня настойчивостью звонившего.

Возле Казанского собора я приняла вызов.

— Да? — бросила в трубку, глядя на счастливого Ромку, который стоял напротив и пытался поцеловать меня в нос.

— Сонечка, — прорыдала соседка тётя Люба. — Бабушка твоя…

***

Дорога до дома запомнилась плохо. Лишь мой взгляд в пустоту иллюминатора и Ромкины пальцы, весь полёт сжимавшие мою ладонь. Да и вообще, если бы не он, решивший все вопросы, связанные с нашим спешным возвращением в родной город, я бы так и осталась реветь на съёмной квартире в Питере.

С самолёта нас встречал Александр Дмитриевич, который взял на себя заботы по организации похорон.

— Сонь, мне очень жаль, — с самым серьёзным видом сказал он, стоило нам с Ромой выйти из зала прилёта. Отец с сыном пожали друг другу руки, мне же оставалось лишь кивнуть головой. Все слова благодарности будто бы застряли где-то внутри, вместе с невыплаканной болью.

По дороге из аэропорта адвокат Чернов в своей деловой манере бегло пересказал обстоятельства случившегося, о коих я и так знала — со слов тёти Любы: бабушка возвращалась из магазина, когда ей стало плохо прямо на улице. Она упала без сознания на дороге, не дойдя до нашего подъезда какой-то десяток метров. Соседи вызвали скорую, но было поздно.

— Предварительно врачи сказали, что, скорее всего, это был тромб, — подытожил свой рассказ Александр Дмитриевич. — Официальное заключение будет готово через месяц.

— Разве это имеет какое-то значение?! — слабо ощетинилась я, злясь непонятно на кого.

Рома чуть сильнее сжал мою ладонь.

— Не имеет, — согласился он. — Но это те вопросы, которые всё равно придётся решать. И поскольку твоя мама… вряд ли сможет взять это на себя, то…

Он не договорил, но я и так всё поняла.

Не то чтобы я об этом не думала… Но скорбь по бабушке пока что заглушала все остальные проблемы, которые теперь автоматически ложились на мои плечи. Главной из которых была забота о маме.

Меня довезли до самого дома. Ромка немного потоптался возле подъезда.

— Давай я с тобой пойду, — в который раз повторил он, на что я лишь слабо мотнула головой.

— Я справлюсь.

— Да, но ты не обязана проходить через это одна.

— А я и не одна, — вымученно улыбнулась я и на пару мгновений, позволив себе слабость, прижалась к его груди. — Поблагодари папу за всё и… извинись за меня.

— Он всё понимает, — заверил Рома, бережно погладив меня по волосам. За последние несколько дней он выполнил годовую норму по прикосновениям. Я даже представить не могла, чего это ему стоило, ведь если Ромео был не расположен к чему-то такому, то он даже во сне откатывался к противоположному краю кровати. А тут…

Судорожно вздохнув, подавляя очередной всхлип, я едва уловимо коснулась его щеки губами.

— Спасибо. Я должна побыть… с мамой вдвоём.

Он явно был против, но, посмотрев на меня, спорить не стал, лишь попросил сразу звонить в случае чего.

***

Дома меня ждал полный хаос. Вещи и обувь, вываленные на пол из всех шкафов; кошка, орущая на всю квартиру благим матом, и мама, забившаяся в самый тёмный угол комнаты.

И незримое, но осязаемое присутствие бабушки. Казалось, что она сейчас зайдёт в дом вслед за мной и, взмахнув руками, начнёт возмущаться по поводу беспорядка, устроенного дочерью.

Но бабушки не было. И не будет уже никогда.

— Привет, — негромко позвала я маму, заглядывая в когда-то их с бабушкой комнату. Она насторожилась, пришлось поспешно добавить: — Это я, Соня.

Мама медленно оторвала свою голову от коленей, уткнувшись в которые сидела всё то время, что я наблюдала за ней.

— Соня? — словно не веря, переспросила она. И тут же сама ответила: — Соня!

Торопливо попыталась вскочить на ноги, но чуть не упала, я едва успела оказаться рядом и опуститься на на пол, чтобы придержать её. Мама ухватилась за мои плечи, беззащитно прижимаясь ко мне.

— Ты приехала! — раскачиваясь взад-вперёд, запричитала родительница. — Сонечка, ты приехала.

— Конечно приехала, — попыталась успокоить её, погладив по голове, как ещё совсем недавно делал Рома со мной. — Разве я могла… остаться там?

Речь выходила куцей и нестройной, нужные слова никак не желали находиться.

— Я так этого боялась, — призналась женщина в моих руках. — Соня! Мама… мама… они говорят, что мама умерла.

Кто такие «они», я не уточняла, но отчего-то было уверена, что мать говорила отнюдь не о Черновых. Скорее всего, соседи.

— Знаю, — сдерживая слёзы и обняв её чуть сильнее, заверила я её.

Мне хотелось так много ей рассказать о своей боли и скорби, ведь мама была единственным человеком в этом мире, кто испытывал то же самое по поводу ухода бабушки, но я продолжала стоически молчать, понимая, что мама не осилит наплыв ещё и моих чувств.

— Они… они сказали, что нужна будет одежда для похорон. Я искала. Я правда искала… — крупные слёзы полились из её глаз, — её любимое платье, такое, в цветочек…

Если честно, я не помнила у бабушки вообще никаких платьев. Либо это было сильно до меня, либо же, как это временами бывало, мама что-то додумывала.

— Она так любила это платье, — продолжала ма бормотать, уткнувшись мне в плечо, — она была в нем такая красивая.

Всё, что оставалось мне в этой ситуации, — слушать маму и подавлять собственные рыдания, рвущиеся наружу.

***

Похороны прошли быстро, практически незаметно.

Несколько соседей, Черновы-старшие, Дамир, который в то лето прилетел на каникулы домой, и Ромка, почти всё время простоявший рядом со мной. Правда, я едва замечала их всех, будучи полностью поглощённой мамой и её состоянием.

Смерть бабушки сломала всё то, что специалисты восстанавливали в её психике столько лет. Пока что ещё было сложно различить первые звоночки, указывающие на ухудшение её состояния, но я уже чувствовала, что катастрофа близка.

Теперь каждое утро я фанатично следила за тем, принимает ли мать лекарства, но то ли ей каким-то образом удавалось меня перехитрить, то ли от уровня пережитого стресса — они переставали действовать. С каждый днём мама теряла ясность сознания, поддаваясь странным играм собственного воображения.