— Они уже РАЗОБРАЛИСЬ! — рычал я в ответ. 

Всё было не так.

И единственным человеком, с которым мне хотелось обсудить сложившуюся ситуацию, была Соня, но с ней я вроде как поссорился. Хотя ссорой я бы это не назвал, так, обычное недопонимание. Я искренне был готов признать свою неправоту и попросить прощения и сделал бы это, если бы не одно большое но: в школе Романова не появлялась. 

В понедельник мама объявила, что я больше не хожу в свою подгруппу по инязу. Причина была как на ладони, но мать всё же решила пояснить:

— Инна теперь тебе жизни не даст. 

Я понимающе покивал головой и уточнил:

— А Соню мы с собой забрать можем?

К сожалению, весь разговор происходил в присутствии Стаса, и при упоминании имени одноклассницы он весь оживился, отложив в сторону свой телефон.

— На основании чего? — осторожно уточнила Александра Сергеевна, явно пытаясь не выказать своего любопытства.

— На основании того, что я так хочу? — съязвил я, при этом смотря отнюдь не на родительницу.

Старший брат комично сдвинул брови и, изображая глубокую задумчивость, поскрёб подбородок.

— Причина, конечно, замечательная, — мягко заметила мама. — Но как это объяснить Маргарите Дмитриевне? Да и сама Соня в курсе, что её решили перевести?

— А зачем вообще кому-то что-то объяснять? — выказал искреннее недовольство. — Разве нельзя просто взять и… сделать? 

— Мда, — вздохнула мать в ответ, — сложно же будет.

— Кому?

— Ещё не решила. То ли окружающим с тобой, то ли тебе с окружающими.

— То ли всем и сразу, — хохотнул Стас, выходя из кухни.

Решать дело без его присутствия оказалось проще.

— Ма, ну забери ты Соню к себе в группу. Просто Инночка…

— Кто?

— Инна Алексеевна, — закатил глаза, — её со свету сживёт. Сонька — дура, меня вздумала защищать с этими двойками…

— А нужно было просто всё мне сразу рассказать, — с нажимом в сотый раз повторила маман. Сцена у школы с участием отца, нашей англичанки и всего остального семейства знатно её впечатлила.

— Я сейчас говорю. Мама, переведи Романову к себе в группу! Меня оставить можешь, я всё равно твоей Усольцевой не по зубам.

Она посмотрела на меня долгим испытующим взглядом, после чего, покачав головой, сдалась:

— Ладно, иди в школу. Я придумаю что-нибудь.

Но Соня не пришла. Ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду.

Каждое новое утро начиналось с какой-то странной надежды, что уж сегодня она вот точно-точно придёт. Я бы обязательно встретил её с гордо задранным носом и с выраженным безразличием, словно между прочим, сообщил бы о том, что мы с ней меняем подгруппу. Это был бы замечательный повод завести разговор, поскольку извиняться я не умел. 

Все последующие дни демонстрировали провальность моего плана. Масла в огонь подливал Кир, который как будто бы специально уточнял у меня:

— Ты помирился с Соней?

На что мне оставалось лишь разводить руками и оправдываться тем, что она всё ещё болеет. По крайней мере, так утверждала Лапина, глядя в глаза нашей классухе. 

Но я не слышал в её голосе уверенности. 

К концу учебной недели я дошёл до ручки, понимая, что если срочно не увижу Соню, то всенепременно прибью кого-нибудь. Например, отца, который почти каждый день таскал нас на квартиру разбираться с ремонтом. Мне даже предложили выбрать комнату. Из вредности я остановился на самой большой.

— У меня несколько иные планы были на эту комнату, — подбирая слова, сообщил отец.

— Как жалко, что тебе не с кем эти планы реализовывать, — не удержался я от очередной вспышки.

— Ром, что не так? — нахмурился папа, до которого дошёл точный смысл моих слов. 

— Всё, — огрызнулся я и… сбежал домой. 

Как же я устал от всего этого.  

***

Сдался я в пятницу, предварительно подглядев в журнале Сонькин адрес.

Найдя нужный дом, я ещё минут двадцать бродил вокруг, не решаясь зайти.

Вот что я ей скажу? 

Воображение почти тут же нарисовало картинку, как она захлопывает дверь прямо перед моим носом.

— И будет права, — в голове противным голосом заметил Кирилл.

— Значит, дура, — решил я и, плюнув на всё, поплёлся к нужному подъезду.

Соня жила в одной из стареньких двухэтажек, которые по непонятным мне причинам до сих пор сохранились в нашем районе. И это почти центр города! В Москве от них бы уже давно и следа не осталось. Металлическая дверь, которая даже не была снабжена домофоном, оказалась беспечно открытой. В подъезде воняло одновременно жареной рыбой и квашеной капустой. На какой-то момент показалось, что меня сейчас стошнит — прямо под Сонину дверь. Это было бы эпично.

Стараясь не дышать через нос, от души постучал в старенькую дверь, обитую дерматином по моде прошлого века. 

Те секунды, что прошли с моего стука до звука открывающегося замка, показались мне самой настоящей вечностью. Меня даже передёрнуло, настолько убогим был этот подъезд, состояние которого буквально кричало о нищете и безысходности. Но тут щёлкнул замок, начала открываться дверь, и все ненужные мысли сами сбежали прочь, оставив лишь смутное ощущение тревоги и… предвкушения.

Со всей этой семейной кутерьмой я успел позабыть, насколько соскучился по компании Романовой. За какой-то там месяц ей удалось стать неотъемлемой частью моих будней. Кто бы мог предположить, что за такой короткий срок я смогу привязаться хоть к кому-то. И вот я ждал встречи с ней.

Наконец дверь открылась, и на пороге стоял… Стас. Да ещё и с голым торсом.

— Какого хера?! — вырвалось у меня невольно.

— О, Ромка, — ни разу не удивился он и будто бы специально почесал свои «тридцать три кубика» пресса. У меня, как назло, вместо кубиков только рёбра выпирали. И от этого стало по-настоящему обидно.

— Что ты здесь делаешь? — прорычал я, пропихивая брата вглубь квартиры. 

— Эй! — возмутился он. — Поаккуратнее давай. Руки при себе держи.

— Я спросил, какого ты здесь делаешь?!

Где-то внутри себя, очень глубоко, я всё ещё надеялся, что просто ошибся квартирой. Что Соня живет не вот в этой старенькой квартире с обшарпанными обоями, скрипучим полом и моим полураздетым братцем посреди прихожей, а где-нибудь в другом месте. Ну хотя бы этажом выше. А в идеале — в другом доме. Чтобы как можно дальше от Стаса и его грёбаных кубиков.

— Подружке твоей помогаю! — неожиданно гневно ощетинился брат, с силой оттолкнув меня. — Девчонка в такую жесть вляпалась, а ты...

Если честно, то я не совсем понимал, о чём он говорит. И это выбешивало со страшной силой.

— Я сам способен ей помочь! — отрезал я и попытался ещё раз припечатать Стаса к стене, но этот гад ухитрился увернуться.

— Сам… угу, я видел! Неделю ходишь телишься! «Ах, я такой бедный и несчастный, пожалейте меня»!

— Зато, я смотрю, ты у нас шустрый. Везде поспел!

До меня только сейчас стало доходить, что, собственно, может означать его голый торс. Тот факт, что мой семнадцатилетний брат уже давно вовсю встречался (и не только встречался) с девушками, раньше меня никак не беспокоил. Сейчас же…

Стоило лишь подумать в этом направлении, как из меня будто бы весь воздух вышибли. Задыхаясь от негодования, я судорожно перебирал варианты того, что я буду делать, если узнаю, что Стас и Соня... Меня затошнило с новой силой.  Отступив назад, я бросил на братца взгляд, полный ненависти. А может быть, и мольбы. Ну скажи ты, что у вас ничего не было!

Но он молчал. То ли намеренно, то ли не понимая, чего я от него хочу.

И тут из-за угла узкого коридорчика выскочила Романова с какой-то мокрой тряпкой в руках и испуганными глазами. На ней были короткие шорты и старая выцветшая футболка.

— Ой! — взвизгнула Соня и густо покраснела, явно смутившись моего появления, после чего резко спряталась за спину Стаса.

А для меня это послужило едва ли не самым очевидным доказательством.

— Как ты могла… — выдохнул я, готовый чуть ли не разреветься. — Как ты могла… с ним!