По крайней мере, так говорила Гвендолин.
— Если леди Сандерсон желает камзол, — наконец произнёс Третий, прервав молчаливую войну Пайпер и Даяна, состоящую исключительно из метаний молниями из глаз, — то она получить камзол. Чтобы к началу празднеств всё было готово.
Даян набрал в грудь побольше воздуха и возмущённо уставился на него. Должно быть, Третий оскорблял всё его мастерство, приказывая, чтобы вместо платья, которое превратит Пайпер в богиню, для неё сшили ещё один камзол. Но его это совсем не волновало.
— Хорошо, — сквозь зубы произнёс Даян, сильно сжимая рукав своей рубашки. — Пусть будет камзол. Из атласа сложим созвездия на спине, чтобы вечером они впитывали лунный свет, а для ночи, я думаю, подойдёт бархат…
— Бархат и атлас на одном камзоле? — неуверенно спросила Пайпер. — Либо я что-то не понимаю в вашем искусстве, либо это действительно звучит странно.
— Кто сказал, что они будут на одном камзоле? Атлас для вечернего наряда, а бархат — для ночного.
Пайпер вскинула голову и каким-то чересчур напряжённым голосом уточнила:
— И куда это я собралась ночью, что мне нужен ещё один камзол? Да ещё и бархатный.
— Леди желает весь первый день проходить в одном наряде? Элементали! — воскликнул Даян, вскидывая ладони. — Это сводит меня с ума! Никакого одного камзола! Для дня, когда гости ещё будут прибывать, мы подберём цвет утреней зари над… Или лучше вечерней дымки? — перебил он сам себя, постучав по подбородку тонкими пальцами. — Нет, леди Сандерсон, ваши глаза и фигуру не подчеркнут холодные оттенки. Нужно выбрать золото, кармин, винный цвет, возможно, что-нибудь светлое и нежное… Да, остановимся пока на этом… Вечером будут атлас и созвездия, ночью — бархат и пики далёких гор, а следующим днём…
— Достаточно, — сказал Третий, но Даян его не услышал. Он отмахнулся, подошёл к свёрнутым тканям и благоговейно провёл по ним пальцами.
— Он с ума сошёл, — тихо прошептала Пайпер, искося посмотрев на Третьего. — Кто за один день празднества меняет одежду три раза?
— Ребнезарские леди. Или Эйкен, потому что он, бывает, случайно прольёт на себя что-нибудь.
— Я не ребнезарская леди и не Эйкен. Хотя соблазн пролить на себя тонну послерождественской хандры очень велик.
— Даян привык работать с дамами из высшего общества, поэтому он…
— Хочешь сказать, я из низшего?
Третий в ужасе округлил глаза. Его слова оскорбили её?
— Расслабься, — бросила Пайпер, пихнув его под рёбра локтем раньше, чем он успел придумать достойный ответ, — я опять пошутила.
— Я не понимаю твоих шуток.
— Это весело — прикалываться над тобой. Как будто я снова воюю с Лео за право выбрать фильм.
Она криво улыбалась, смотря на Даяна, продолжавшего в красках описывать, насколько великолепной сделают Пайпер его творения. Но Третьему казалось, что во взгляде Пайпер вовсе не веселье и даже не умиротворённость, какую она попыталась изобразить, когда он посмотрел на неё. В золотых глазах была паника, а Время приносило страх, которое магия не могла рассеять. Но прежде, чем Третий смог хотя бы спросить себя, имеет ли он право задать вопрос вслух, Пайпер добавила:
— Твоё лицо, когда я сказала про ткани, было великолепным.
Он склонил голову к правому плечу, желая увидеть в зеркале, которое собой закрывал Даян, хотя бы часть своего лица. Он не понимал, что в его лице было великолепным: лишь голубые глаза, прямой нос и острые скулы. Гвендолин как-то шутила, что ими он может резать надежды дам из высшего общества на его сердце.
— У меня обычное лицо, — сказал Третий, вновь посмотрев на Пайпер. — Для ребнезарца.
— Да не в этом смысле! Ты так запаниковал, словно я дала тебе в руки бомбу и не сказала, какой провод перерезать, чтобы остановить отсчёт.
Третий похлопал глазами
— Словно что ты мне дала?
— Бомбу. Это такое устройство… Ладно, забудь. Просто знай, что твоё лицо стоило видеть.
— Но ты видишь его каждый день.
Пайпер глубоко вдохнула, выдохнула и, что насторожило Третьего, тихо досчитала до десяти.
— Короче говоря, я развлекаю себя, как могу. И всё.
— Но я всё равно не понимаю, почему ты попросила меня выбрать ткань. Это ведь для тебя я послал за Даяном.
— И он устроил лекцию о платьях. Я бы пошла в своём старом пальто, если бы это означало, что мне не придётся слышать от Даяна о платьях.
— Он создаёт потрясающие платья. Мои сёстры были в восторге от них. Я подумал, что тебе может понравится.
Пайпер насторожилась.
«Рано или поздно, но тебе придётся обо всём рассказать» — сказал Джинн, и Третий, зная, что он прав, всё же думал, что сумеет достаточно долго удерживать свои тайны при себе. Он не представлял, что язык способен его подвести, но почему-то подвёл именно сейчас, когда груды шёлка, атласа, бархата, шифона, муслина и кучи других тканей, принесённых слугами Даяна, напоминали ему о сёстрах, обожавших его творения.
— Твои сёстры, — осторожно повторила Пайпер. — А как их…
— Твой брат, — даже не дослушав, произнёс Третий. Пайпер свела брови, что означало: он очень сильно ошибся, не дав ей даже закончить предложение. Но отступать было поздно, и потому Третий продолжил: — Твой брат, на которого чуть не напал демон. Ты говорила о нём. Как он себя чувствовал, соприкоснувшись с тварью?
Пайпер перевела взгляд на окно и замолчала. Клаудия бы назвала его сентиментальным глупцом, хотя Третий не понимал, что в желании извиниться за свои резкие слова было сентиментальным и глупым.
— Два брата, — неожиданно сказала Пайпер, нетерпеливо постучав носком сапога по полу. — У меня два брата.
— Два? О, мне казалось, ты говорила про одного.
— У меня два брата. А у тебя две сестры. Вселенский баланс.
— Не совсем понимаю, что ты сейчас сказала, но да, у меня было две сестры. И два брата.
Третий только спустя секунды понял, что он сказал на самом деле.
Его язык — предатель.
— У великанов большие семьи?
— Нет, но иногда бывают и большие. В детстве сестра говорила мне, что родители решили завести ещё одного ребёнка только для того, чтобы он таскал подол её платья и тот не пачкался.
Пайпер помолчала мгновение, а после со смешком уточнила:
— Этим ребёнком был ты?
— Этим ребёнком был я, — со вздохом повторил он.
Ему не хотелось бередить старые раны и вспоминать о семье и времени, когда жизнь казалась лёгкой и беззаботной, а единственные его проблемы заключались в том, чтобы идеально выглядеть на том или ином приёме, что устраивали Лайне, и вернуть все книги из дворцовой библиотеки на свои места.
«Какой же ты сентиментальный», — пробормотал Арне, ухвативший за его поднявшуюся тоску по дому.
Омага всегда была и будет его домом, в каком бы виде она не встретила его: в период основания, в расцвет правления рода Лайне, в момент Вторжения или сейчас, когда тронный зал был единственным пространством внутри дворца, которое никто так и не тронул. Постоянно, находясь там, читая уже написанные имена или добавляя новые, он пропускал сквозь себя само время тронного зала, видя всё, что когда-либо происходило в нём. Отчётливее всего он видел семь тронов, которые не лежали, как сейчас, кусками разбитого камня.
«Почему бы не развеяться? — предложил Арне, и Третий знал, что, как бы на самом деле Арне не позволял себя ощущать, по-настоящему он был напряжён. — Меньше, чем через месяц, тебе отправляться в Тоноак. Нужно продолжить обучение».
Третий едва не спросил, кого он должен, по его мнению, обучить, но ответ нашёлся сам собой, когда Пайпер на аккуратную попытку Даяна предложить наряд с отрытыми плечами ответила категоричным отказом.
«Иногда ты меня очень сильно бесишь», — подумал Третий, раздражённо поджимая губы и крутя перстень на пальце.
«Только иногда? Я оскорблён».
— Есть кое-что, о чём бы я хотел поговорить.
Пайпер покосилась на него, подняв брови, но Третий тут же растерял всю свою храбрость. Он сказал Джинну и Магнусу, что не будет её заставлять или уговаривать: он честно спросит, чувствует ли она себя достаточно сильной, чтобы отправиться вместе с ним, и если ответ будет отрицательным, она останется в Омаге под присмотром Киллиана и Джинна. Он не потащит её за собой просто потому, что отчаянно нуждается в прочном ощущении связи с другим сальватором.
