Он все еще не смотрит на меня. Нет. Эта неделя была несчастной. Позволь мне вернуться. Отпустить.

— Я ужасный человек, — наконец-то он снова смотрит на меня. — Я ужасный человек, я делал ужасные вещи и буду продолжать их делать, Элла.

Нет.

Он снова тянется ко мне, его рука лежит на моей шее. В его глазах мольба, но он ни о чем не просит. Я затаила дыхание, надеясь, что он попросит.

— Но я хочу тебя. Мне жаль, что я причинил тебе боль, и мне жаль, что я столько всего от тебя скрывал, но я только пытался защитить тебя. И с Челси, и со всем остальным…

Я напрягаюсь при ее имени, но молчу, надеясь.

— Ты была права. Я пытался заставить тебя уйти, — он сглатывает, подходит ближе, прижимается лбом к моему. — Но эта неделя была дерьмовой, и не было никакого печенья, и…

Я не могу сдержаться. Я выдыхаю легкий смех, мой желудок сам собой развязывается.

— И больше никого не было. И не будет. Больше не будет. Нет, если ты… если ты хочешь попробовать это снова.

Я сглатываю, обхватываю его рукой за спину, и его глаза закрываются, облегчение видно на его идеальном лице.

— Ты расскажешь мне все?

Он кивает, глаза все еще закрыты.

— Да.

— И ты будешь мне доверять?

Он снова кивает.

— Я не причиню тебе вреда, Мави, — шепчу я, прижимаясь головой к его груди. — Я не причиню тебе вреда твоими секретами, — прижимаюсь к нему, когда он обхватывает меня обеими руками. — Ты никогда не обижал меня своими. Ты в безопасности, понимаешь? — я понимаю, что говорю и с собой тоже. — Мы в безопасности.

Он целует меня в макушку.

— Да, — бормочет он. — И пока ты снова не сбежишь с другим мужчиной, все остальные тоже в безопасности от меня.

Я смеюсь, несмотря на себя, и он тоже смеется, часть нашего гнева тает.

— Мне так жаль, Элла. Но я собираюсь повзрослеть, ясно? Я вырасту, и я заберу тебя с собой, малышка.

Я не хочу идти туда, куда ты не пойдёшь, даже если ты заберешь меня прямо в ад.

— Ты трахал свою сестру?

— Да.

— Ты жалеешь об этом?

— Очевидно.

— Ты бы сделал это снова?

Он молчит мгновение, как будто обдумывает вопрос. Затем он говорит: — Хочешь знать, насколько я ебанутый?

Я киваю, затаив дыхание.

— Вот правда: я бы сделал это снова, потому что мне это было нужно. Мне нужно было отвлечься, и она была этим.

Я смотрю вниз на его руки на моих босых ногах, он поглаживает большим пальцем свод стопы.

— Она была… — он прерывается, а я не могу поднять глаза. Я не хочу видеть, как он думает об этом. О ней.

Сид. Жена Люцифера. Он спал с ней. Его сестра. Есть и другие вещи, которые я должна услышать. Другие, более важные вещи, гораздо более зловещие, чем ошибочный инцест, но… Я думаю о взгляде Люцифера на Сид. Его рука по-хозяйски обхватила ее плечо, когда мы встретились в баре. Я думаю о том, как они с Мавериком спорили. Как это дало Сид стимул сказать — К черту, встать и танцевать. Я думаю о кругах под ее глазами.

Думаю о том, что только что сказал Маверик. Что она несчастна. Как и мать Маверика. Как и все женщины в 6. Его родную сестру, Бруклин, как он сказал, ее звали, выгнали из дома за то, что она спала с Атласом. Маверик сказал мне, что ему не нравится, что она была с тем человеком из бара, Джеремаей Рейном, который, очевидно, руководит каким-то преступным синдикатом.

Но он считает, что Джеремайя может быть менее опасен, чем 6. Это о чем-то говорит, учитывая, что Джеремайя выглядел полным психопатом за те несколько минут, что я выдержала в его компании. И не только это, но он был горячим психопатом.

Я позволила ему поцеловать себя.

А 6… Я не хочу об этом думать. Я не знаю, как мне представить себе оккультное общество, которое дергает за ниточки политиков и педофилов.

Но ничего из этого не занимает мой мозг в данный момент, в постели Маверика. За последний час, что он объяснял мне все это здесь, наверху, я не могу перестать думать о нем и… Сид.

— Она была всем, чего я хотел, — признается он вслух.

Я напрягаюсь, сжимая в руках темно-серые простыни, не двигаясь с места, опираясь на подушки у своей спины. Солнце проникает в его комнату через стену окон за диваном и маленький столик в его спальне, графин с янтарной жидкостью, кажется, светится от солнца.

— И я не имею в виду, что я любил ее, — объясняет он, но я знаю, что это не по моей реакции. Он говорит так, как будто формулирует это впервые. — Просто… она была грязной.

Я поднимаю глаза и наконец встречаю его взгляд. В лучах зимнего солнца, заливающего эту комнату, его глаза кажутся такими светлыми, такими бледно-голубыми, почти белыми. Я не могу отвести от него взгляд.

— Она была грязной и неправильной, и я грязный и неправильный. Я знал, что она позволит мне делать то, что я хочу, и я не буду чувствовать себя виноватым за это.

— Ты ударил ее? — я не знаю, почему я спрашиваю об этом, но как только я спрашиваю, мое лицо теплеет, особенно когда его губы кривятся в ухмылке.

Он продолжает растирать мои ноги и качает головой.

— Нет. Я же сказал тебе, я делал это только с тобой.

— Тогда что это было? Что ты с ней делал? — я думаю о той девушке здесь, думаю о том, что он собирался с ней сделать.

Он прекращает свой нежный массаж моей ноги, другую руку он закладывает за голову. Его пресс напрягается, когда он выгибает шею назад, растягиваясь. И морщится. Порез, который я ему нанесла, зажил, превратившись в неровную красную линию.

Я думаю о ранах на его спине. Мы еще не добрались до них.

Он выдыхает и снова встречает мой взгляд.

— Мы не должны говорить об этом, Элла.

— Все в порядке, — заверяю я его. — После этого я расскажу тебе обо всех грязных вещах, которые мы с Коном делали в сарае для морских свинок…

Он ущипнул меня за ногу.

— Я же просил тебя не говорить о нем.

— Это нечестно.

Он закатывает глаза.

— Ты была единственной, кто настаивал на этом.

Правда. Я прочищаю горло, пытаясь вернуться в нужное русло. Чтобы двигаться дальше.

— Значит, твой отец просто… позволил отцу Люцифера продать Сид?

Он не может встретиться с моим взглядом, когда отвечает: — Да.

— Но ты все еще… один из них?

Несвятые. 6. Странные имена, я пока не чувствую себя комфортно.

Его глаза становятся сердитыми, когда он смотрит на меня из-под ресниц.

— Я же сказал тебе. Я не могу уйти. Ты должна это понять.

— Но Люцифер убил своего отца, ты сказал…

Он смеется.

— Ты говоришь это так спокойно, Элла. Я не думаю, что ты действительно понимаешь это, — он проводит рукой по волосам. — Не то чтобы я ожидал, что ты поймешь, — бормочет он себе под нос.

Я сажусь прямее, складывая руки.

— Что, черт возьми, это значит?

Он фыркает.

— Не будь дурой, Элла. Даже мне трудно разобраться в этом, а я в этом родился. Ты знаешь об этом только ночь, — он вздыхает, упираясь головой в изголовье кровати и глядя в потолок. — Это все так хреново. Я даже не знаю худшего из преступлений моего отца.

— Девушка в подвале, — говорю я, — Риа.

Он закрывает глаза, его рука на моей ноге напряжена.

— Где она?

— Хотел бы я знать, — он нахмуривает брови, глаза все еще закрыты. — Вообще-то, нет. Я рад, что не знаю.

— Что с ней будет? — мои слова тихие, хотя я не чувствую страха. Он прав. Это все так… невероятно. Культ, стоящий миллиарды, и этот красивый, сломленный мальчик — его часть? Думаю, последняя часть — самая правдоподобная из всего этого.

Его голос хриплый, когда он отвечает мне: — Я не знаю.

— А со мной? — спрашиваю я. — Что произойдет, когда все это закончится?

Его глаза открываются, и он наклоняет подбородок, чтобы посмотреть на меня.

— Ты моя.