Я бросаю его руку, когда он достает бумажник, и сообщаю ему, что направляюсь в туалет. Он хмурится, протягивая свою карточку.

— Ты уверена, что сможешь туда попасть? — поддразнивает он меня, но в его словах чувствуется и реальное беспокойство. Я оглядываю бар. Здесь не так много народу, как в ту ночь, когда произошла драка, но людей довольно много. В основном мужчины.

Тем не менее, моя голова, возможно, гудит, а мозг работает слишком медленно, но я могу добраться до туалета самостоятельно. Я уже бывала пьяной.

Я киваю, сползаю с барного стула.

Бар вращается, и по какой-то нечестивой причине здесь играет 929 Halsey, и я могу разобрать слова среди всех парней, которые пьют дерьмо и коктейли здесь в нечестивый час.

Нечестиво.

Я фыркнула про себя на это слово. Вот что такое Маверик. Таким он всегда был. Нечестивцем. Я бы отдала ему все, что он захочет. Любое подношение, любую десятину. Я бы отдала ему все свое сердце, если бы он мог дать мне хоть что-то. Дать мне частичку себя, погребенную под всей этой тьмой. Дал мне что-то, за что я могу держаться.

Я тяжело сглатываю, сдерживая слезы. Для этого будет время позже, когда я развалюсь в своей постели. Когда мне придется встретиться со своей собственной жизнью после того, как я месяц, как в кино, заимствовала чужую.

Я иду по длинному коридору к туалету, и я рада, что он пуст. Я кладу руку на стену, чтобы удержаться, и хихикаю, едва не спотыкаясь о собственные ноги.

Марк хороший. Сегодняшний вечер будет приятным. Возможно, он не извращенец, и секс, вероятно, не будет великолепным, но я не буду думать о нем, и это все, что действительно имеет значение.

Мне требуется секунда, чтобы понять, в какой туалет я должна пойти, и еще секунда, чтобы разозлиться, что мне придется выбирать, потому что какая на хрен разница? Но в конце концов я узнаю девушку в треугольном платье (ведь кто не любит хорошее треугольное платье?) и прижимаю руку к дереву, чтобы открыть дверь.

Но кто-то хватает меня за руку, разворачивая к себе. Мои руки устремляются к его груди, чтобы поймать себя, так как все вокруг меня кружится.

Я наклоняю голову, чтобы встретиться с его голубым взглядом, и он прижимает одну руку к моей пояснице, а другой сжимает мою руку.

Мой желудок опускается.

— Нет, — тихо говорю я, качая головой. — Нет, нет, нет. Тебя здесь нет.

Он не улыбается мне.

— Я здесь, красотка.

— Уходи, — бормочу я, полусерьезно ударяясь о его грудь. — У меня свидание.

Он качает головой, хмурится, и от этого движения татуировка на его лице немного съезжает вниз.

— Я слышал.

Я застываю в его объятиях.

— Ты знаешь Марка? — я не могу сдержать тихий трепет, который затмевает мои слова. Он действительно бог.

— Марк, да?

Я киваю, мой мозг затуманен. Мои слова невнятны.

— Да. Марк. Карие глаза. Он заплатил за мою выпивку.

— Ты слишком молода, чтобы пить, детка.

Я хочу прижаться головой к его груди. Я хочу, чтобы он отнес меня в свою машину. Чтобы отвез меня домой. Сказал, что все это было лишь одним ужасным сном.

Но та девушка. Та девушка. То, что он сделал…

— Ты все испортил, — говорю я ему.

Он кивает.

— Да.

Я наклоняю голову, чтобы лучше видеть его, позволяя всему весу моего тела упасть на него, его рука обхватывает мою спину, чтобы удержать меня в вертикальном положении.

— Марк хороший.

— Элла, хватит о…

— Марк — хороший парень. Он будет добр ко мне. Он не будет меня бить, понимаешь, Маверик?

Что-то вспыхивает в его голубых глазах, но я не знаю что, и не знаю, может быть, мне просто мерещится, потому что все расплывается по краям, когда он прижимает меня к себе, близко к своей груди.

— Он не причинит мне вреда и он не…

Он кружит нас, прижимая меня к стене, одной рукой сжимая мое горло так сильно, что мне вдруг становится трудно дышать.

— Это не то, чего ты хочешь, Элла, — говорит он мне. — Никто не трахнет тебя так, как я. Ни гребаный Марк. Ни Коннор. Ни этот мудак Шейн. Никто. Ты поняла?

Я пытаюсь пошевелить головой, но его пальцы, обхватившие мое горло, не дают мне пошевелиться. Интересно, потеряю ли я сознание? Интересно, хочу ли я этого.

— И кроме этого, ты хочешь, чтобы я причинил тебе боль. Прямо сейчас ты тоже хочешь причинить мне боль. Ты ненавидишь меня, но все равно, Элла, все равно…. — он прижимается ко мне сильнее, моя голова ударяется о стену. — Ты хочешь исцелить меня, не так ли, красотка? — его хватка крепнет, и вот-вот появится синяк, а я потеряю сознание. — Ненавидь меня. Сделай мне больно. Исцели меня, — повторяет он. — Ну, давай, детка. Поиграй со мной в Бога.

Я пытаюсь сделать вдох, но не могу. Мои пальцы двигаются к его руке, пытаясь оттолкнуть его. Мне надоело играть с богами, и даже когда я царапаю его руку, пытаясь заставить его отпустить, я не думаю, что меня это действительно волнует. Если он хочет украсть мое дыхание, пусть получит его. Боги всегда побеждают, в конце концов.

Даже если мы встанем на колени, склоним голову и помолимся, они все равно заберут наши жизни, а мое сердце уже у него. Что может добавить мое безжизненное тело к жертвоприношению?

Он наклоняется ближе, его дыхание касается моего уха.

— Мне жаль, что я сделал тебе больно.

Я перестаю царапать его руку.

— Мне жаль, что я сделал то, что сделал. Эта девушка ничего для меня не значила. Никто ничего не значит для меня, Элла, ты знаешь это? Я не думал, что когда-нибудь смогу влюбиться в кого-то так быстро, и вот ты здесь. Ты была права, насчет того, что я не хочу никого впускать. Не хочу выдавать свои секреты.

Перед моими глазами вспыхивают звезды, и я перестаю бороться. Перестаю пытаться оттолкнуться от стены. Я позволяю ему сжимать меня так сильно, как он хочет, до тех пор, пока я могу удержать эти слова. Эти прошептанные признания.

— Но я собираюсь отдать их тебе, Элла, потому что ты их заслуживаешь. И ты не пойдешь домой с Марком, и не побежишь обратно к Коннору, и если я когда-нибудь увижу в своей жизни гребаного Шейна, я убью его без колебаний.

Его пальцы ослабевают, как раз когда в моем поле зрения появляются черные края.

— Ты не можешь… — задыхаюсь я, делая дрожащий вдох. — Ты не можешь говорить мне, что…

Он снова сжимает пальцы, забирая мои слова.

— Ты принадлежишь мне, Элла. Я буду говорить тебе, что делать до конца твоей жизни, и знаешь что?

Я не могу говорить, поэтому не могу угадать. Я закрываю глаза, гадая, так ли я уйду. От рук прекрасного, сломленного дьявола.

— Ты тоже расскажешь мне, — он подносит свои губы к моему рту и целует меня, не давая дышать. — Ты расскажешь мне, — снова говорит он мне в губы, — и если я когда-нибудь снова облажаюсь, ты можешь вонзить нож прямо в мое сердце, но ты никуда не уйдешь, потому что после того, как я расскажу тебе все свои секреты, — его рот снова накрывает мой, и я чувствую, что сползаю по стене, мои пальцы немеют, кислород покидает мой мозг, — ты теряешь возможность уйти от меня, Элла. Если бы ты попыталась, я бы убил тебя первой.

Он значительно ослабляет свою хватку, и я пользуюсь возможностью. Я пользуюсь ею, потому что если я не сделаю этого, то поступлю так, как он сказал. Я вернусь с ним, и он откроет свои секреты, и сердце его будет обливаться кровью, а я не уйду. Я прощу ему слишком много.

Я впиваюсь пальцами в то место, где, как мне кажется, я порезала его, и, кажется, моя цель верна.

Он отпускает меня, ругаясь под нос, и я бегу. Я спотыкаюсь и могу упасть, но я бегу так далеко от этого опасного мальчика, как только могу.

И я бегу прямо в объятия Марка.

— Ух ты, Элла, — говорит он с легким смехом. — Вот ты где. Я как раз шел тебя проведать, — он обхватывает меня руками, и я крепко прижимаюсь к нему.

— Отвези меня обратно, — тихо говорю я. — Отвези меня к себе домой.