Мы поссорились из-за этого.

Он думает, что может держать меня в неведении, потому что, в конце концов, между нами ничего нет.

Ему нравится использовать меня. Мне нравится использовать его. Но ни один из нас не хочет переступить эту черту. Подчиниться другому, выковырять стекло в нашей душе и предложить сверкающие, кровоточащие кусочки, которые делают нас теми, кто мы есть. Я позволяю ему делать со мной все, что он хочет. Он делает все, что я прошу.

Но тела — это просто.

Сердца, похоже, гораздо сложнее.

Я бесшумно выскальзываю из постели, на цыпочках выхожу из его спальни и спускаюсь по лестнице. Я не хочу будить его своими ворочаниями, но мне неспокойно. Как будто мне нужно двигаться. Подумать. Я понятия не имею, когда пойду домой, но во вторник я хочу пойти в Ковчег. Я пропустила его на прошлой неделе, но я не могу просто спрятаться в этом доме до конца жизни.

Я ему скоро наскучу.

Скоро мне понадобится что-то большее.

На первом этаже тепло, и все еще пахнет сахарным печеньем. Я думаю о том, чтобы пойти на кухню и открыть пластиковый контейнер с ними на стойке. Но я уже не так голодна, как месяц назад, и, честно говоря, я набрала несколько килограммов с тех пор, как мы стали встречаться.

Я кладу руки на живот, стоя у подножия лестницы, и закрываю глаза. Мне нравится, какая у меня мягкая кожа, как я чувствую себя сытой. Как никто не кричит на меня за то, что я голодна. Как он не оставляет меня на несколько часов, не говоря уже о днях. Он никогда не оставит.

Правда?

Я думаю о Сид и Натали. О браке Люцифера и Сид, о том, как парень в баре насмехался над ней. Кто он был? Брошенный бывший любовник? Может быть, Сид была женат раньше. Этот человек, Джеремайя, был собственником и голодным, и… он использовал меня, чтобы добраться до нее.

Я не знаю, сработало ли это. Я не знаю, навредило ли это Сид.

Я не знаю, почему я позволила ему целовать себя, но я это сделала.

Я знаю это.

По той же причине я позволила Шейну прикасаться ко мне. По той же причине я открылась ему.

Я открываю глаза, позволяя им еще раз привыкнуть к темноте. Снаружи этого дома, сквозь травленое стекло входной двери, царит кромешная тьма. Я поворачиваюсь, мои ноги холодные на деревянном полу. На мне футболка Маверика и нижнее белье, а мои руки обмотаны его футболкой.

Я направляюсь в гостиную, затем направо по коридору с ванной и еще одной дверью, которую я еще не открывала, но думаю, что она ведет в подвал.

Почему бы не осмотреть его сейчас?

Снаружи есть клавиатура, и я задаюсь вопросом, не является ли это какой-то системой сигнализации. Она светится зеленым, но на ней нет никаких слов. Только цифры, и гладкий черный квадрат рядом с цифрами.

Я понятия не имею, для чего он нужен.

Я тянусь к серебряной ручке двери. Она заперта, и я чувствую, как по позвоночнику пробегает холодок. Я не должна этого делать, пробираться по его дому таким образом.

Я должна вернуться наверх.

Но пока я держу пальцы на рычаге, дверь со скрипом открывается.

Она не была закрыта до конца.

Из-под двери вырывается теплый воздух, и я вдыхаю его, кожа головы трепещет, живот вздрагивает. Там тепло.

Почему?

Медленно я открываю дверь до конца и смотрю в темноту. Я несколько раз моргаю, оглядываясь через плечо. Прислушиваюсь. Жду, когда он проснется, поймет, что меня нет в постели, и придет за мной.

Чтобы спросить, какого хрена я делаю.

В доме тишина.

Я оборачиваюсь к открытой двери, одна рука все еще на ручке, я смотрю вниз, в темноту, и понимаю, на что я смотрю.

Ступеньки.

Это подвал.

Я выдыхаю, почти забавляясь собой. Но что-то кажется неправильным. Здесь так чертовски тепло. Разве подвалы не должны быть холодными? Может, это фишка богатых мальчиков — отапливаемые подвалы. Я никогда не жила в доме с подвалом.

Может быть, они всегда теплые.

Перестань быть смешной, говорит мой мозг. Закрой дверь и возвращайся наверх.

Но он не хочет делиться секретами. Он убил своего брата и ни черта мне об этом не говорит. Он всегда такой злой. Всегда такой… встревоженный. На грани. У него есть враги, и у его друзей есть враги, я спасла его от удара чертовой бейсбольной битой, а он спас меня от нападения взрослого мужика, но он ничего мне не говорит.

В фильмах подвалы всегда имеют секреты, верно? И девушки, которые спускаются в них одни в темноте, всегда умирают.

Я делаю вдох.

И все равно спускаюсь.

Когда я просыпаюсь, ее нет.

Я сажусь, откидывая простыни, как будто она может быть спрятана под одеялом. Солнце встало, я вижу по небольшому количеству света, проникающего через затемненные шторы. Раньше это сводило меня с ума. Блэкаут должен означать, что свет не проникает, но, видимо, если не присосать шторы к чертову окну, свет всегда будет проникать.

И свет говорит мне, что Эллы нет в нашей комнате.

В нашей комнате.

Мне нужно взять себя в руки.

Дверь в ванную широко открыта, и там ее тоже нет. Шкаф закрыт, но света из-под него не видно.

Я встаю с кровати, провожу рукой по лицу.

Она, наверное, внизу, тайком ест печенье. Эта мысль заставляет меня улыбнуться, несмотря на себя. Несмотря на предупреждения от 6. От моих братьев.

Да пошли они.

Я чищу зубы, натягиваю черную футболку и серые баскетбольные шорты, а затем спускаюсь по лестнице, зовя ее по имени.

Она не отвечает, но мне не требуется много времени, чтобы найти ее.

Она сидит в гостиной, совершенно неподвижная, волосы убраны в пучок, ноги на полу, на лице отрешенный взгляд. Руки сцеплены вместе, локти на коленях.

— Элла? — у меня пересохло во рту, когда она не поднимает глаз. Она вообще меня не замечает. Я захожу в гостиную, мои ноги немного тонут в плюшевом ковре. — Элла? Ты в порядке? — она явно не в порядке.

Меня охватывает паника. У нее какой-то… приступ?

— Элла?

— Кем она была? — её голос звучит отстраненно, и она по-прежнему не смотрит на меня.

По моей коже ползут мурашки, и я засовываю руки в карманы шорт, чтобы не тереть их по рукам.

— Кто кем был, детка? О чем ты говоришь…

— В подвале, — прерывает она меня тем же тихим голосом. — Кто эта девушка в подвале?

Как только эти слова попадают в мой мозг и я устанавливаю связь, адреналин пронзает меня, и мне нужно двигаться. Я отворачиваюсь от нее, заставляя себя идти, а не бежать по коридору, к двери в подвал. Я сжимаю и разжимаю кулаки, пытаюсь сглотнуть, преодолевая сухость в горле.

Она бы не смогла. Она никак не смогла бы. Дверь была заперта. Подвал звуконепроницаем. Риа не знает, когда здесь бывают люди, и она не пыталась стучать в дверь с первой недели.

Но когда я дохожу до конца коридора, я вижу, что это не так.

Она не заперта и не закрыта.

Нет.

Но, может быть, Риа не ушла. Может, она осталась. Может быть, она… поняла.

Я включаю свет на верхней площадке лестницы и бегу по ней, зовя Риа по имени, мой голос хриплый.

Мне отвечает тишина.

Она не сидит на кровати. Я включаю все лампы, осматриваю импровизированную спальню, хлопаю дверью ванной, открываю маленький шкаф.

Ничего.

Она не взяла ничего из своей одежды, но здесь никого нет. Я возвращаюсь к ее кровати, срываю простыни.

Никакой записки. Нет… ничего.

Она ушла.

Я достаю телефон из кармана, звоню охраннику. Они отвечают на первом же звонке.

— Вы не видели, чтобы кто-нибудь уходил? — я задерживаю дыхание, ожидая ответа. Но я уже знаю его.

Я знаю это по легкой паузе. По неуверенному: — Кто?

— Кто угодно! — я бью кулаком по стене. — Блядь, кто угодно?!

Но Сид уходила раньше. Она улизнула через задний двор Люцифера.

Умные девочки всегда уходят, и я думаю о своей девочке внизу. Сколько минут у меня есть, прежде чем она тоже уйдет?