Мари кивнула.

– Я говорила госпоже Хвощовой, что вы ни за что не согласитесь. Она меня уверила, что сумеет вас убедить. Попросила меня привезти вас к ней, если вы заупрямитесь.

Я сник.

Нет, не совсем так. Мною овладело двойное чувство. С одной стороны, я с тоской подумал, что мне никуда не деться – Хвощова крепко держит меня железной хваткой. С другой… С другой стороны, я вдруг ощутил некое замирание и щекотание под ложечкой. Там затрепетала радость. Я снова буду рядом с Мари!

Голос мой, однако, был глух и сердит.

– Боюсь, от меня вам будет мало проку. Поскольку политика тут не замешана, никакой поддержки сверху, никаких дополнительных людей и ресурсов мне не выделят.

– Мне будет вполне достаточно только вашей помощи. Там, на складе, вы прекрасно себя проявили, когда сумели заговорить зубы «товарищу Моке».

Похвала из ее уст была неожиданной. Кажется, я покраснел от удовольствия и тут же на себя за это рассердился.

– Я тоже поставлю условие – как вы Хвощовой. Если мы убедимся, что Бобков виновен, он отправится под суд. Согласно закону. Соучастником убийства вы меня не сделаете! Я полицейский, а не преступник!

– Хорошо. Я объясню Алевтине Романовне, что для изнеженного сибарита сибирская каторга будет в тысячу раз хуже смерти, – как-то очень легко согласилась Мари.

– Если Бобков после этого всё же вдруг скончается, даже при самых невинных обстоятельствах, знайте, что первой на подозрении будете вы, – предупредил ее я.

– Договорились. С чего мы начнем?

Начал я с обычной полицейской работы – сбора информации.

В понедельник, выйдя на службу, просмотрел нашу превосходную картотеку, где регистрируются все донесения – не только о преступлениях, но обо всех происшествиях, попавших в поле зрения околоточных надзирателей и городовых. Разработанная мною система позволяла вести поиск по трем параметрам: хронологическому, именному и адресному.

Бобковский особняк фигурировал в нескольких десятках документов, то есть мог бы составить конкуренцию бандитской «малине». Там без конца что-то случалось. То выкинулась из окна (или была выкинута?) девица легкого поведения, разбившаяся насмерть о мостовую. Заключение полиции: несчастный случай. То умер от чрезмерной дозы наркотика студент университета. Заключение полиции: несчастный случай. То из открытой двери выбежал невесть откуда взявшийся ягуар, ободрал когтями двух прохожих, бросился в Неву и утонул. Заключение полиции отсутствует.

И это я перечисляю лишь самые вопиющие случаи.

На Страстной неделе кто-то швырнул из окна на сле-довавший мимо крестный ход пачку порнографических открыток.

Жалоба от директора расположенной напротив женской гимназии, что на стеклах особняка появились непристойные изображения, смущающие учениц.

Бесконечные донесения о ночных дебошах и всевозможных безобразиях.

Примечательно, что ни по одному заявлению, ни по одному протоколу не заведено никакого дела. Это могло означать только одно: хозяин щедр, а тамошняя полиция продажна.

Я предложил госпоже Ларр посмотреть на вертеп разврата вблизи. В мой обеденный перерыв мы наведались к бобковскому дому.

Он был совсем недавней постройки, очень затейливый, в новом стиле ар-нуво. Над входом выбито «1913» и – гордо – имя модного архитектора.

– Тряхну околоточного, – сказал я. – Не выношу взяточников в полицейском мундире.

– Хорошо. Я пока прогуляюсь, – ответила Мари.

Первый участок Васильевской части, к которой принадлежал особняк, находился на Большом проспекте. Я назвался дежурному, велел немедленно провести меня к надзирателю Филимонову, чья подпись стояла на большинстве донесений.

С пожилым, вислоусым служакой, поднявшимся из-за заваленного бумагами стола, церемонничать я не стал. Заявил, что изучил всю сагу о бобковском притоне и отлично понимаю, чем вызвана удивительная снисходительность полиции.

– Я вам гарантирую, Филимонов, что одной отставкой вы у меня не отделаетесь, – пригрозил я. – Пойдете под суд. А все ваше имущество, накопленное на подачки господина Бобкова, будет конфисковано. Единственное, что может меня смягчить, – если вы со всей откровенностью ответите на мои вопросы.

– О Бобкове? – спросил околоточный. – Да со всем моим удовольствием! Может, хоть вы на него укорот найдете, ваше высокородие! Измучил он меня, аспид! А мзды Филимонов отродясь ни от кого не брал.

– Не лгать мне! – рявкнул я. – Кто на всех донесениях писал резолюцию «оставить без последствий»? Так я и поверю, что Бобков вам за это не платил!

– Эх, – отчаянно махнул рукой Филимонов. – Пропадай оно всё! Скажу как на духу. Ничего он мне никогда не платил. Слишком я мелкая для такой персоны сошка. Платит он господину приставу, а тот уже мне приказывает, какое заключение писать. Надоело оно мне – мочи нет! Я бы бобковский гадюшник керосином облил да поджег!

И стал мне рассказывать многое, что не попало в донесения. Я всё записал. При расследовании мелочей не бывает. Всякая деталь потом может сыграть. Не говоря уж о том, что заполучить в тайные союзники местного полицейского было полезно.

С Мари Ларр мы встретились около автомобиля. Я стал читать ей свои заметки, но она слушала невнимательно.

– Мы с вами должны проникнуть внутрь и провести обыск, – сказала она. – Жестокие и мстительные субъекты психотипажа, к которому принадлежит Зибо, считают свои преступления чем-то вроде произведений искусства и обычно сохраняют так называемые «кипсейки» – трофеи, которыми потом любуются, вспоминая прежние свершения. Это почти всегда так. Скорее всего имеется подобная коллекция и у Бобкова. Если он убил девочку, обязательно есть кипсейк.

– Легко сказать, – вздохнул я, глядя на внушительное трехэтажное здание. – Где в такой махине найдешь тайный мемориал злодейств? На виду ведь Бобков держать его не станет.

– Нам поможет вот это.

Мари достала из рукава небольшой бумажный рулон, стала его разворачивать.

– Что это?

– Пока вы беседовали с полицейским, я наведалась в контору архитектора, который строил дом. За десять рублей секретарша одолжила мне план особняка. Нужно его изучить. Здесь много интересного.

Я посмотрел на часы. Время моего двухчасового перерыва закончилось, пора было возвращаться.

– Что ж, изучайте. Незаконное проникновение в чужие жилища – это по вашей части, – сказал я на прощанье и отправился назад на Офицерскую.

Там меня ожидал сюрприз. У входа стоял знакомый «паккард», на котором ездил действительный статский советник Воронин. Его превосходительство выглядывал из окошка, укоризненно качал головой.

– Где это вы катаетесь, Гусев, когда вы нужны?

– Был на Васильевском острове, разговаривал по одному делу с околоточным надзирателем, – доложил я, потому что начальству нужно всегда говорить правду – просто необязательно всю правду.

– Ну так я вас сейчас вознесу с низшей ступени полицейской лестницы на самую высшую, – объявил Константин Викторович. – Берите ваш доклад. Мы едем к товарищу министра Джунковскому. Всё объясню по дороге.

Но начал он не с объяснений, а с вопроса. Только сначала опустил стекло, отделявшее пассажирскую часть лимузина от места водителя, – я никогда раньше не встречал кабины подобного устройства. Правда, в самом первом автомобиле, какой мне довелось увидеть еще пятнадцать лет назад, шофер вообще располагался под открытым небом, будто кучер на облучке.

– Какого вы мнения о Джунковском?

Я очень удивился. Как может начальник спрашивать мнение подчиненного о еще более высоком начальнике, главе всех полицейских служб империи? И зачем?

– Хорошего, – осторожно ответил я.

Генерал Джунковский, назначенный на свой пост в прошлом году, мне действительно нравился. Прежде всего тем, что полагал главной задачей своей работы не кнопфовщину, то есть искоренение крамолы любыми, даже нечистыми средствами, а восстановление авторитета государственных институций. Из губернских Охранных отделений Джунковский приказал оставить только три: в обеих столицах и в Варшаве, а прочие упразднить. Он официально запретил инструмент провокации и использование азефов – двойных агентов, которые обманывали и революционеров, и полицейских.