– Во двор. Потом через ограду на улицу, – быстро сказала она.

Подошла к краю. Исчезла.

Я предпочел повиснуть на руках и лишь потом соскочил наземь. Мы перебежали через открытое пространство. Давненько не лазил я через заборы, но кое-как справился.

Моя сообщница ждала меня на той стороне.

Ночная улица была пустынна.

На всякий случай мы пробежали два квартала и завернули в какую-то подворотню. От непривычки к подобного рода упражнениям я задыхался.

Мари сначала сердито процедила что-то нерусское, на букву «ф» – полагаю, выругалась, а потом еще ударила кулаком по стене. Всегдашняя холодность ей изменила.

– Выстрел мимо цели! Зибо не причастен к похищению!

– Неужели вы ему поверили? – поразился я. – Он же сам куражился перед Хвощовой: что ей теперь некому оставить свою коллекцию. Говорил: око за око. И вы видели «Храм ненависти».

– Да, он знает про похищение и злорадствует. Но это не его рук дело.

– Почему вы так уверены? И откуда он может знать?

Мари Ларр вынула и показала мне бумажку – одну из тех, что давеча просматривала.

– У него в доме Хвощовой шпион, кто-то из прислуги. Шлет донесения. Вот записка, помеченная прошлой субботой. Здесь написано… Посветите-ка.

Она прочла: «Вчерась ихний шофер шептался с кухаркой Настасьей, которая ему полюбовница, что дочка ихняя Дарья ни в какой не в санатории, а скрадена неизвестными злодеями и невесть куда подевалась, а только строго-настрого велено никому о том не сказывать». Вот вам и разгадка. На следующее утро после получения записки Зибо приехал на стройку и начал глумиться над несчастной матерью. Получается, мы снова в тупике, – резюмировала Мари Ларр.

Я уныло прибавил:

– И к тому же заварили кашу, которую еще неизвестно как расхлебывать.

C воспоминаний и счета шагов меня сбивает крик.

Во дворе, за окном, луженая глотка вопит:

– Не спать! Не спать на посту, гнида!

Матерная брань.

Голос в ночной тиши гулок, его подхватывает эхо.

Я закрываю уши ладонями. Мир дик, груб и жесток, от него не спрячешься. Но можно на время о нем забыть. Нырнуть в прошлое.

И я это делаю.

Снова начинаю:

– Раз, два, три…

Меня здесь уже нет. Я там, на ночной улице Васильевского острова.

Мы вышли из подворотни, погруженные в мрачные мысли, – навстречу истошному воплю.

Припозднившаяся парочка, перед которой из закоулка вдруг выплыли привидение с клыкастой пастью и косматая ведьма с мерцанием вокруг глаз, попятилась. Кавалер уронил тросточку и постыдно кинулся наутек, бросив свою спутницу, а та села на корточки, закрыла лицо руками и завизжала на всю улицу.

– Вам нечего бояться, сударыня, – уверил ее я, но не думаю, что меня услышали. Надо было побыстрее отсюда убираться.

Проблема, однако, состояла в том, что куда бы мы ни повернули, рано или поздно кто-то шел навстречу, и всякий раз это завершалось криками.

– Всё это плохо кончится, – сказал я. – Или мы встретим беременную и у нее случится выкидыш, или кого-то хватит удар. Нужно взять извозчика.

В субботнюю ночь пролеток на Большом проспекте хватало, но эффект был тот же. Балахон с колпаком я снял, оставшись в жилетке, но при виде фосфоресцирующего лица мадемуазель Ларр лошади всхрапывали, а ваньки крестились и взмахивали кнутом.

– Смойте светящуюся краску, – потребовал я. – Иначе нас никто не посадит, а скоро разведут мосты, и мы останемся на острове до утра.

– Да где же? Это не Лондон, общественных уборных тут нет.

Я предложил спуститься на набережную, умыться невской водой.

Так мы и поступили.

Присев на ступеньки, Мари тщательно протирала лицо платком, смачивая его в реке.

Разговор наш был мрачен.

– Бедная Алевтина Романовна не утешится даже местью, – говорила Мари. – Потеря дочери это ужасно, но еще страшнее неизвестность. Жива девочка или нет? Что с нею произошло? Неужели просто исчезла – и всё? Навсегда? Вот мысли, которые иссушают несчастную женщину. Это мука, которой никому не пожелаешь…

– Что же все-таки произошло с Дашей? – в десятый, наверное, раз повторил я. – Уже ясно, что похитили ее не ради выкупа. За полтора месяца никто от Хвощовой ничего не потребовал. Месть, выходит, тоже ни при чем.

– Остается самая жуткая версия. Не просто наиболее вероятная, но, увы, теперь единственная. – Мари сдернула свой зеленый парик, бросила его в реку, и он закачался, словно по Неве, в самом деле, плыла русалка. – Даша стала жертвой полового маньяка. Чем-то его привлекла именно эта девочка. Некий триггер включил манию.

– Кто включил?

– Триггер, спусковой крючок. Если мы хотим найти и наказать преступника…

– Очень хотим, – свирепо перебил я.

– …Нужно попытаться определить, что стало этим триггером. Тогда, может быть, удастся выйти на другие сходные случаи и потянется какой-то след. Чем могла привлечь маньяка именно эта девочка?

– Может быть, тем, что ее в шесть лет наряжали, как барышню – в длинное платье, шляпку, туфли на каблуках? Помните, Хвощова нам про это рассказывала? Вдруг в полицейской картотеке есть случаи, когда нападали на маленьких девочек, одетых по-взрослому?

Предположение показалось мне самому очень правдоподобным, но Мари даже не повернула головы. Она пристально глядела на пару уток, привлеченных плавающим париком.

– Вы слышали, что я сказал?

Мари повернулась. Ее брови были сдвинуты.

– Мое лицо больше не светится? Тогда едемте к Хвощовой.

– Сейчас, среди ночи? Но зачем?

– Потом объясню. Сначала нужно кое-что уточнить.

Хозяйка дома вышла к нам в пеньюаре. Я стал извиняться за ночное вторжение, но Алевтина Романовна меня оборвала:

– Я не спала. Я по ночам никогда не сплю. Не получается. Что случилось? Почему у вас такой вид?

Вид у нас с Мари действительно был экстравагантный, но всё же в меньшей степени, чем прежде. Я – в брюках на подтяжках и одной рубашке; она – в моей жилетке, надетой поверх русалочьего платья, чтобы прикрыть декольте.

Но и вид Алевтины Романовны меня потряс – отнюдь не ночным нарядом. С апреля я с нею ни разу не встречался и едва узнал в изможденной, полуседой, бледной женщине былую богатыршу. Мое сердце стиснулось от жалости.

– Я знаю! Вы добыли твердые доказательства против Зибо! – хищно проговорила Алевтина Романовна. Лицо ее исказилось от ненависти. – Только попробуйте, Гусев, помешать возмездию! Я вас уничтожу!

– Нет, Бобков оказался ни при чем. Он не имеет отношения к похищению…

Хвощова ахнула.

– Вы что-то узнали про Дашу? Говорите! Не мямлите! Что угодно, но только не эта бесконечная мука.

Ее запавшие глаза моментально наполнились слезами. Алевтина Романовна была готова услышать ужасную весть.

– У госпожи Ларр есть новости, – пробормотал я и сделал два шага назад, будучи не в силах выносить этот взгляд.

Пока мы ехали на Сергиевскую, Мари не сказала ни слова, а я не задавал вопросов, чтобы не сбить ход ее мысли. Ну и по слабости характера. Открытие, до которого сыщица дошла каким-то неведомым мне образом, могло заключаться лишь в одном: Мари со всей достоверностью вычислила, что девочка мертва. Я не торопился узнать подробности. Мне не было любопытно. Мне было невыносимо грустно. Конечно, надежды давно уже не оставалось, но ведь бывают и чудеса…

Моя напарница сказала нечто совершенно неожиданное:

– Расскажите про Банни и Пигги.

– Про что?

– Про плюшевых зайца и поросенка. Которые были с Дашей во время визита в больницу.

Хвощова потерла глаза, словно хотела проверить, не снится ли ей всё это. Однако стала отвечать: