Она задумчиво себя пощупала. Я сглотнул. Во рту вдруг стало сухо.

– Обычным декольте, даже очень открытым, наверное, не обойдешься, – продолжала рассуждать Мари. – Их можно увидеть где угодно… Плечи? Тоже недостаточно. Если меня не пропустит эта их «стража», получится глупо. А, я знаю! Декольте д’арьер! Актриса Клокло в Париже произвела с ним настоящий фурор!

Я ничего не понял. Просто наблюдал за ее дальнейшими действиями.

Сначала Мари занялась лицом. Покрыла его зеленой краской, сделала под глазами черные тени, мазнула кисточкой по векам – и они замерцали серебристыми искорками. На голову надела парик, тоже зеленый – в волосы были вплетены водоросли.

– Я купила костюм русалки, но нужно внести в него кое-какие исправления.

Достала из свертка длинное, переливающееся чешуей платье. Попросила у меня ножницы, начала что-то кромсать.

– Вот так. Теперь выйдите, пожалуйста. Хочу проверить на вас эффект.

Я удалился в прихожую. Тряхнул головой, отгоняя воспоминание о том, как Мари сжимала свои груди. Чувственные переживания сейчас были совсем не к месту.

– Заходите!

Она стояла в наглухо закрытом, узком платье до самого пола. Нижняя его часть, покрытая блестками, изображала русалочий хвост.

– Ну как вам?

– Элегантно. Но ничего особенно эпатирующего я не вижу.

– А так?

Она повернулась. Я обмер.

От лопаток до самого низа спины белел овальный вырез. И когда я говорю «до низа спины», это эвфемизм. Верхняя часть полушарий, составляющих одно из главных украшений дамской фигуры, была обнажена. Так вот что такое «декольте д’арьер»…

– И еще я разрезала подол, а то вдруг придется быстро убегать, – сообщила Мари. Резко подняла ногу в сторону. Оказалось, что юбка распорота почти до самого верха.

Я заморгал.

– Сойдет для эпатирования?

– О да…

– Отлично.

Она, изогнувшись, критически рассматривала свою спину в зеркале.

– Пожалуй, нужно покрасить кожу в зеленый цвет. А то что я за русалка? Берите кисточку, макайте в краску. Только не равномерно, а знаете, разводами – то погуще, то послабее.

Она встала перед столом, оперлась на него руками, слегка наклонилась.

– Ну что же вы?

Я посмотрел вниз, на декольте. Моя рука, державшая кисточку, задрожала.

– Щекотно, – пожаловалась Мари. – Размазывайте пальцами, потом вымоетесь.

Я осторожно коснулся ее кожи. Она была очень гладкая и горячая. Не удержался, припал поцелуем. Закружилась голова, застучало в висках, я обнял крепкое, упругое тело, притянул к себе. Глаза мои были зажмурены.

Откуда-то издали донесся спокойный голос:

– Нет. Этого не нужно.

Я снова поцеловал голую спину.

– Сказала же: нет.

Мари высвободилась, развернулась. Всё еще одурманенный я снова потянулся к ней.

Стальной палец ткнул меня под ключицу. Было очень больно, правая рука онемела и повисла.

– Извините, – сказала Мари отодвигаясь. – Но нужно было привести вас в чувство.

Прижав ладонь к месту удара – оно ныло – я с обидой спросил:

– Я для вас хуже кочегара?

– Для меня в мужчине неважно, кто он – кочегар или принц. Важно, есть в нем то, что мне нужно, или нет.

– И что же вам нужно, чтобы вы заключили мужчину в свои объятья?

Голос мой был саркастичен, я чувствовал себя несказанно уязвленным.

Мари внимательно на меня посмотрела, вздохнула.

– Сядем и поговорим. Я не хочу, чтобы между нами существовала напряженность. Перед ответственной операцией это вредно.

Мы сели.

– Науке известно, что в мире всё определяется накоплением, расходованием и передачей энергии, – начала Мари тоном лектора. – Энергия бывает разной природы: физическая, тепловая, электрическая и так далее. Человек – тоже генератор энергии, биологической. У взрослых людей она накапливается в виде детородного импульса, притягивающего двух особей для взаимной разрядки. Перекапливать этот заряд нельзя. Он застаивается, начинает отравлять организм и влиять на психику. Периодически нужно накопившуюся биологическую энергию выплескивать – но не с первым попавшимся, а с подходящим партнером.

– Я, выходит, неподходящий, – с горечью прервал я ученый дискурс. – Кто же вам подходит?

– Еще раз: не кто, а что. В животном мире самка вступает в брачную игру, только когда ей это нужно. В иные периоды самец к ней и не сунется – лишь когда она источает определенный аромат. Я должна ощутить в мужчине качество, для которого у меня нет определения, но которое я сразу чувствую и которое на меня сильно действует. Это… – Она неопределенно взмахнула рукой… – Это такой вектор взлета… Некий прорыв на иной уровень, когда человек совершает нечто выше своих обычных возможностей. Право, не знаю, как объяснить. Я имею в виду довольно редкое состояние, когда кто-то будто отрывается от земли. Вот что является для меня афродизиаком. И больше ничто. Кочегар, которого вы помянули, показался мне абсолютно прекрасным, когда он не спрыгнул вслед за машинистом, а остался на своем месте, совершенно не заботясь, погибнет он или нет. Качество, о котором я говорю, сияло и звенело. Парень был окутан им, как лучезарным ореолом. Вы понимаете о чем я?

Нет, я этого не понимал.

– А как же любовь? – спросил я. – Неужто вы никогда никого не любили?

– Вы имеете в виду обмен психоэмоциональной энергией? – Мари слегка поморщилась. – У меня никогда не было в этом необходимости. Тело – оно не вполне мое, оно принадлежит природе, у которой свои законы. Но мое духовное «я» – мое и только мое, с замкнутым энергетическим циклом. Зачем моей вселенной обмениваться энергией с другой вселенной?

Она испытующе посмотрела на меня.

– Мы можем работать дальше? Или вы все еще обижены?

Я не был обижен. Я был озадачен. Какого же качества во мне нет? И откуда оно берется?

Когда стемнело, мы завернулись в плащи и взяли пролетку. Моему автомобилю подле бобковского дома появляться было незачем.

– На маскараду? – спросил привычный ко всему петербургский извозчик, поглядев на нас. – Это что. Я на прошлой неделе чертей с рогами возил. Хорошие господа, полтинник накинули.

«Стражами» были две Смерти с косами в руках, черная и белая. Они стояли у входа в особняк. Редкие вечерние прохожие, завидев в свете фонаря этаких привратников, от греха переходили на другую сторону улицы.

Меня пропустили без помех, проверив приглашение. Мари скинула плащ, лихо крутанулась, продемонстрировав спину и ноги в раскрывшемся разрезе. Вызвала полное восхищение и одобрительное присвистывание.

– На территорию проникли, – констатировала она вполголоса. – Пока ничего не предпринимаем, осматриваемся. Далеко от меня не отходите.

Лестница черного мрамора с эбеновыми перилами в виде змей вела на галерею бельэтажа.

Как и в доме Хвощовой, на стенах не было места, свободного от полотен. Некоторых художников – или очень похожих, черт их разберет – я уже видел в коллекции Алевтины Романовны. Но на произведения современного искусства я едва взглянул. Люди, прогуливавшиеся меж колонн и арок, были намного любопытней.

Мне встретились палач в кровавом одеянии, висельник с веревкой на шее, очень высокий человек с отрубленной головой под мышкой (я не сразу разглядел отверстия для глаз на рубашке), пара вампиров, запутавшийся в сетях утопленник, жертва расстрела с зияющими ранами.

Еще больше меня заинтересовали дамы. Мари Ларр верно продедуктировала, что под «эпатажем» следует понимать оголение. И по этой части здесь имелось на что полюбоваться. Глубочайшие декольте всех фасонов и рисунков мне скоро примелькались, но я увидел сначала полностью обнаженную левую грудь, затем правую, потом сразу обе – у пухлой барышни, чье лицо закрывала маска. Правда, сосцы были заклеены сверкающими звездами из фольги.

Больше всего покойников мужского пола собралось, однако, около эффектной брюнетки, облаченной в застегнутое по самое горло платье – но оно было из совершенно прозрачной, невесомой ткани, и нижнее белье отсутствовало.