Я внимательно слушал и не мог взять в толк, какое отношение имеет французский живописец к похищению девочки. Или не похищению, а убийству?

– Около забора остановился лимузин. Оттуда вышел некий Зибо.

– Кто это?

– Я тоже переспросила. Зиновий Иванович Бобков, семейное прозвище Зибо. Это кузен покойного мужа Алевтины Романовны.

– А, это имя попадалось мне в газетах. Какой-то прожигатель жизни, скандалист-миллионщик.

– Дело не в этом. А в том, что Зибо тоже страстный, даже маниакальный коллекционер современного искусства. И конкурент моей клиентки. У них что-то вроде давнего, яростного соперничества. Охотятся на одних и тех же художников и люто ненавидят друг друга. Особенно жаркий бой разгорелся у них из-за Монсарта. Contrat exclusif, который художник подписал с Хвощовой, стал для Зибо страшным ударом.

– Алевтина Романовна вообразила, что… – Я недоверчиво покачал головой. – Нет, чушь.

– Я лишь пересказываю вам ее слова. Итак, на стройку приехал Зибо. Походил, посмотрел. И говорит: «Прекрасное здание. И коллекция чудесная. Кому только, Алечка, ты ее оставишь? Ведь некому». Хвощова обмерла. Никто кроме очень узкого круга до сих пор не знает, что ее дочка исчезла. Дома – только няня и шофер, в клинике – доктор и садовник. При этом англичанка отправлена на родину, а садовника Хвощова послала работать в ее крымское имение и хорошо заплатила за молчание. Всем сообщено, что мисс Корби увезла девочку в санаторий. Откуда же Зибо мог узнать?

– Погодите, – сказал я, недоумевая. – Мало ли что мог иметь в виду Бобков? Хвощова не в себе и впала в паранойю, это понятно. Но вы-то, надеюсь, не верите, что коллекционер искусства выкрал и убил двоюродную племянницу в отместку за какого-то Монсарта?

– Должно быть, вы никогда не имели дела со страстными коллекционерами. Это род психического заболевания. Когда-нибудь я расскажу вам о деле «Мадонны с фиалкой», которое я расследовала в Филадельфии. Там было целых три трупа. Но я еще не закончила про Хвощову. «Что ты имеешь в виду?» – спросила она Бобкова. Знаете, что он ответил? «Ты украла у меня сына. Око за око, Алечка, око за око». Засмеялся, сел в машину и уехал.

– Какого еще сына?

– В свое время Монсарта открыл Зибо, еще совсем молодым, безвестным художником, чьи работы никто не покупал. Опекал гения, устроил ему мастерскую, ввел его в моду. Говорил, что Монсарт ему как сын.

– Это, конечно, меняет дело, – признал я. – Выходка Бобкова подозрительна. И всё же, согласитесь, идея Алевтины Романовны совершенно безумна. Хвощова безусловно свихнулась. Чего стоит это ее требование, чтобы вы убили предполагаемого злодея? Тут нужен психиатр.

Мари качнула головой.

– Требование действительно безумное. Но версия не такая фантастическая, как вам кажется. Давайте я вам сообщу сведения, которые я успела собрать о господине Бобкове, а потом вы сами решите, способен он на подобное или нет.

– Ну-ну, послушаю, – скептически сказал я, удивляясь, что столь опытная сыщица вообще стала рассматривать это дикое предположение.

– Бобковы, как вам наверняка известно, владеют сахарными заводами и являются одним из богатейших семейств России. Зиновий Иванович продал братьям свою долю в бизнесе…

– В чем? – переспросил я, не поняв слово.

– По-русски говорят «в деле». Это человек, органически неспособный ни к какой работе. Всегда был таким, с детства. С детства я и начну.

– Стоит ли?

– Судите сами. В семилетнем возрасте Зиновий повесил свою младшую сестру.

– Что?!

– Семья сохранила эту трагическую историю в тайне. Дети играли «в Софью Перовскую», брат оттолкнул стул, девочка повисла, и взрослые не успели ее снять.

– О господи…

– Про Зибо-подростка Алевтина Романовна тоже порассказала мне всякой жути, на которую я сейчас не стану тратить время. Этот тип личности мне известен, он не столь редок среди отпрысков очень богатых или очень знатных семей. Ребенок вырастает в ощущении своей исключительности и упивается ею. Всё обыденное, общепринятое, предназначенное для плебса кажется ему пошлым и скучным. Отдельные индивиды в погоне за экстраординарностью заходят очень далеко. Нарушение правил превращается в фетиш. Расскажу вам только один эпизод из прошлого господина Бобкова – чтобы вы не удивлялись моей готовности всерьез принять версию мадам Хвощовой.

В ранней молодости Зибо собрался жениться на девушке редкостной красоты. Но за несколько дней до свадьбы она порвала отношения с женихом, сказав, что полюбила другого. Однажды утром красавица делала обычный туалет и опрыскалась пармской водой из флакона с резиновой грушей. Только вместо пармской воды внутри оказалась кислота. Девушка потеряла зрение в одном глазу, на лице у нее остались ужасные ожоги. Когда сняли повязки, она посмотрела на себя в зеркало и выбросилась из окна.

Я передернулся.

– Было расследование. Установили, что жидкость во флаконе подменила незадолго перед тем уволенная горничная, тайно прокравшись в дом. На допросе она заявила, что ее нанял Зиновий Бобков. Никаких доказательств, однако, не было, адвокаты объявили показания оговором. Но с тех пор от Зибо отвернулись все родственники. Они-то знали, на что он способен.

– М-да, фрукт, – вздохнул я.

– После Хвощовой, у которой, разумеется, есть свои основания не любить Бобкова, я поговорила со знакомыми журналистами.

– У вас в Санкт-Петербурге есть знакомые журналисты? – удивился я. – Когда вы успели?

– В первые же дни своего пребывания здесь. Я всегда налаживаю хорошие отношения с репортерами. Для частного детектива это совершенно необходимо.

– Что же вы узнали от журналистов?

– Господин Бобков постоянный герой газетных хроник, причем по трем отделам: светскому, скандальному и культурному. Помимо всякого рода безобразных выходок, он устраивает художественные акции, привлекающие внимание всего арт-бомонда, и организовал у себя во дворце нечто вроде богемного клуба, попасть в который мечтают молодые художники, поэты, исполнители. Называется клуб «Флёр-де-маль», «Цветы зла» – нечто в высшей степени декадентское. Мой знакомый журналист довольно пренебрежительно обозвал Бобкова «недоношенным Бодлером», а членов клуба «флёрдемалькáми», но подозреваю, что это просто зависть. Проникнуть на вечера клуба могут лишь немногие избранные. Репортерам туда хода нет.

– Хорошо. Пусть Бобков жестокий извращенец и абсолютно аморальный тип, поклоняющийся Злу. Почему бы он стал мстить удачливой конкурентке, а не Монсарту, который его предал? Не в расстоянии же дело. При желании миллионщик мог бы расквитаться с изменником и во Франции.

– Как мне сказали, Бобков любит повторять, что настоящий художник выше морали, ибо, цитирую, «артиста поцеловал Бог». Зибо и в голову не пришло винить Монсарта. А вот Хвощову он ненавидит давно. Никаких нравственных препятствий для расправы над ребенком у такого субъекта не возникло бы. Наоборот, он, пожалуй, воспламенился бы подобной перспективой. И не забывайте главного: прошло больше месяца, а выкупа никто не потребовал. Так что месть – мотив вполне вероятный.

Теперь я и сам видел, что версия более чем правдоподобна.

– Надеюсь, вы отказались убивать Бобкова? – усмехнулся я.

– Если б я отказалась, она просто наняла бы кого-нибудь другого. Нет, я приняла заказ.

Я уставился на Мари. Шутит она, что ли?

– Согласитесь: человек, способный на такое преступление, – опасная гадина, которую нужно истребить, – невозмутимо продолжила мадемуазель Ларр. – Но я поставила условие. Сначала нужно убедиться, действительно ли Бобков убил ребенка. Нужно провести расследование. И здесь мне понадобится ваша помощь. Я осталась без ассистентки. Одной мне будет трудно.

– Я… я не могу! – воскликнул я, совершенно фраппированный. – На этой неделе я должен представить высокому начальству важнейший доклад. Это центральное событие всей моей карьеры. И потом я не желаю иметь никакого отношения к подготовке убийства! Я слуга закона, а не его нарушитель!