Старательно приведя себя в порядок, Ндуву придирчиво окинул собственное отражение. Удалось привести облик к благопристойному. Нудно, горько и больно… Как бы то ни было, а всё-таки они годы жили под одной кровлей… Впрочем… Если бы Силион не родилась, то его судьба сложилась бы иначе! А рядом теперь сидел бы на любимом раскладном кресле Дор! Единственный, кто не предавал никогда… Тот, кто знал всю горечь страдания по утраченному положению старшего и любимого сына. Ведь отец любил своих сыновей когда-то! Когда-то… В то туманное время, которое и память-то уже едва хранит… Когда существовала ещё семья Окналзски. И не приходилось натягивать уважительную мину при дочери животного, оказавшейся ни с того ни с сего нужнее и важнее мальчиков. И именно она посмела прервать жизнь брата! Именно она! С губ слетело недостойное положения ругательство, сменившееся грубыми проклятьями. Расквитается за всё! Пусть не вернуть расположения отошедшего в иной мир предателя-отца, пусть немного ветреный и недальновидный Дор больше не поднимет настроения, обронив детски-невинную шутку… Но за все утраты, за все предательства и ограничения, пришедшие в жизнь Ндуву когда-то, ответит надменная девчонка-полукровка! И плевать, что за спиной шепчутся недоброжелатели, будто у него не сердце, а маятник. Он будет наслаждаться её страданием, её болью. Научит, каково терять близкого. Ведь не равнодушна же к самцу полуживотному, чем-то заинтересовавшему князя (лишь сам многоуважаемый Фунал осведомлён о причине собственного навязчивого стремления к грубому примитивному существу, чем-то вызвавшему высокопоставленное внимание к собственной персоне). И вновь ослепила жажда рвать на части, тонуть в море воплей и мыть пальцы в алой тёплой субстанции, освобождённой от уз вен… Жажда мщения не оставила и тени рассудительности, убив даже намёки на сострадание.

Осилзского привели первым. Приковали к стене напротив широкого стола с инструментами для развлечений барона Руали и вскоре затем втолкнули Силион, пребывающую в смятении. Пленница неподвижно стояла, пока конвоиры затягивали ремни на тонких запястьях. Возникает иллюзия: даже дышать боится. Но вот пришёл Ндуву, предусмотрительно одетый в чёрную кожаную одежду, чтобы не пачкать особо любимые им тонкие кружева светлых рубашек. И они остались втроём. Воцарилась томительная тягучая тишина, нарушаемая потрескиванием огня в открытом очаге. Высокородный палач раздумывает над чем-то, исследуя пленных, остановился на человеке.

— Скажи, ты в курсе, что тебя ждёт? Не так ли? Хочешь рассказать мне о вашем тайном укрытии? Я сжалюсь и убью тебя сразу. Нет? Молчишь… Гордый, да? Я рад! Правда, рад, что ты настолько непреклонен! Не столько из-за тебя, сколько из-за неё. Думаешь, мне ты интересен? Нет. Только она. Скажи, Силион…

— Если скажешь ему хоть слово об Убежище, я тебя прокляну! — хрипло перебил Ланакэн. Для жалости не осталось места. Для людей Сопротивления, пошедших за ним, жертвует самым ценным, внешне заполняясь льдом ложного безразличия. Неужто его кошмарная слабость превращается в долгие муки для доверчивой григстанки? И их надо наблюдать с железной готовностью, сцепив зубы и не давая слабины, поддерживая единственным доступным способом — присутствием?.. Медленно кивнула.

— Отлично. Я и спрашивать об этом не буду. Поиграем. Тебе он очень уж нравится. Не так ли? Отлично! Хочешь отодвинуть его мучение? Знаю, ты у нас к человеческим отродьям особенно не равнодушна. Помню-помню твои взвизги! Не сопротивляйся мне, что бы я ни делал. Хорошо? Сколько выдержишь, на столько и продлишь ему жизнь. Идёт? Может, вовсе устану и прикончу его сразу! — предложил их истязатель.

— Идёт, — согласилась, не задумываясь.

— Не надо! Силион! Она же тебе сестра! — взмолился её единственный сторонник. Настолько мягко признательно улыбнулась! Грустно глянула на пленника, но обречённо сникла. Участь сформулирована достаточно чётко. Всегда проигрывавший умело натренированной сестре, завидовавший её возможности обучаться у отца, новый барон обезоружил соперницу альтернативным образом и хоть один единственный раз вознамерился выиграть. Впрочем… Не просто один. Нынче решающий день. Предвкушает уменьшение количества возможных претендентов на титул. Конечно, после демонстративного поддержания младшей Окналзски человеческой стаи, к князю идти требовать справедливости ей путь заказан. Неважно. Всё неважно, кроме возмездия.

— Не забывай: за входом охрана. Если ты постараешься оказать сопротивление, то тебя убьют, а уж с ним я продолжу.

— Ясно.

Освобождённая от пут, выглядит растерянной и беспомощной рядом с крепким, хоть и невысоким, родственником. Однако, слишком явственно, насколько он настороже с ней.

— Я никогда не любил тебя, но за Дора, за то, что ты его убила… Я научился тебя по настоящему ненавидеть! — болезненно прошипел сводный брат и набросился на неё с градом ударов. Когда побои прекратились, и стихли крики и увещевания вынужденного наблюдателя происходящего, Безумная Красавица шепнула, пытаясь сесть:

— Нет! Не уходи! Я ещё жива, я… выдержу… Не надо его…

Эти слова прибавили энергии и остервенения мучителю. Ланакэн теперь молчит, вникнув в бесполезность звуков, лишь следит за чудовищным зрелищем. Она громко застонала, отчего Ндуву остановился. На миг взгляды мужчин встретились. Владелец Руали громко расхохотался, наблюдая за бледным Создателем Убежища.

— Прости… Не могу… больше, — чуть слышно проронила Силион и уткнулась лбом в холодные плиты.

— За что? Её за что? Она же григстанка! — пролепетал человек.

— Полукровка. Не более. К тому же она убила моего родного брата. И мне плевать: почему и как — ей были все не рады с самого начала. Теперь твой черёд, животное! — однако угрозы не пугают. Самое страшное уже произошло. Наркотик действует прекрасно. Тело невесомое и незаметное. Вот только откуда-то появилось обречённое желание покончить со всем поскорее и умереть. Несколько довольно увесистых ударов в живот сбили дыхание, озадачив садиста, но ответ нашёлся весьма скоро:

— Отец дал ей дозу на всякий случай. Вот почему ей понадобилось тянуть! — разочарование сменилось бешенством. Схватив какие-то несложные приспособления со стола, её старый противник не без труда сломал правую локтевую кость очередной жертве.

— Бесполезно! Я ничего не чувствую, — флегматично отозвался Ланакэн, наблюдая за тщетными попытками. Охватила противоестественная апатия. Стало абсолютно всё равно, что последует в дальнейшем. Обыкновенное бессилие.

— Я заставлю тебя мучиться! Раньше или позже действие ларката закончится, боль придёт ещё. Я буду ждать, буду смотреть, как ты умрёшь, забывая о всех стараниях этой неадекватной, готовой на любое во имя соплеменников, — нашёлся дворянин. Но уверенности в утверждении нет. Ибо где найти грань, на которой жертва будет страдать, но не погибнет до окончания действия наркотика, угадать не вышло. А тут ещё в коридоре раздались крики. Кто-то зовёт, стараясь о чём-то предупредить. На пороге появился охранник из окружения молодого барона и коротко провозгласил:

— На нас напали! Снова! Вы идёте?

Короткий расстроенный вздох, и начальник истребителей рванул вон из помещения, отведённого для его забав.

— Силион… Силион? Ты меня слышишь? Слышишь? — позвал человек. Тишина. На расстоянии не угадать: дышит ещё или уже нет. Следует надеяться и ждать. А надеяться-то не на что… Чьи-то шаги заставили переключиться туда. Соул и Риул, остолбеневший перед распростёртой на полу женщиной. Нгдаси действовал куда расторопнее, вызволяя друга со стены. Но, стоило вернуться возможности передвижения, предводитель Сопротивления бросился к спутнице, коснулся её бледной неподвижной щеки и принялся канючить:

— Она жива? Скажите мне кто-нибудь! Я же ничего не чувствую практически!

Лекарь прощупал пульс на худой шее и уверенно отозвался:

— Пока, да. Я возьму её — у тебя рука сломана. Ты чем-то одурманен? У меня сложилось впечатление, будто ты и впрямь не особо ощущаешь боль. Или же настолько превалирует шок?