Даже естественная для первого соития боль не отрезвила. Тело жило своей жизнью, разум… не было его. Осознала произошедшее я уже много позже, едва дыша от усталости и всего прочего.

Мы с Улянем в обнимку лежали на полу рубки, потные и вымотанные до предела. Не знаю как у него, а у меня всё болело. Мышцы ныли, непривычные к таким нагрузкам, а сердце и вовсе…

Когда дошло, что мы натворили, с минуту я просто молчала, пытаясь принять свершившееся как факт. К глазам подступали слёзы, но плакать… Нет уж. Надо просто успокоиться и взять себя в руки. А что ещё? Устроить истерику? Глупо. Ках виноват не больше моего. Радоваться? Я всегда думала, что отдамся только любимому, а желейка любимым не был. Другом — да, но точно не возлюбленным. Поплакать над своей горькой судьбой? А смысл? В конце концов, не я первая, не я последняя, кто поддаётся страсти без любви. Да и, сказать по чести, неприятным секс с кахом мне не показался. Скорее уж наоборот. Стыдно? Безумно, да толку-то от этого? В любом случае сожалеть поздно, а для самобичевания не время. Чувственное наваждение и сейчас туманило мысли, лишь немногим ослабев.

Дав себе мысленный подзатыльник, я глубоко вздохнула и села.

— Надо Мирте сказать, что тут у нас хорт знает что творится, — проговорив осипшим от стонов и криков голосом, я потянулась к висящей на спинке скособоченного кресла одежде. — В общих чертах, конечно. Улянь, можешь сам с ней поговорить? Боюсь, у меня сейчас… духу не хватит.

В лицо каху я рискнула посмотреть, только натянув длинную тунику. В закаменевшее, непроницаемое лицо.

— Только не вздумай прощения просить, — процедила я сквозь зубы. — Что сделано, то сделано. Разбор полётов можно отложить на неопределённый срок, а лучше и вовсе отменить за бессмысленностью.

— Я был груб? — хрипло спросил Улянь.

— Не знаю. Сравнивать не с чем. Но скорее да, чем нет. Извини, мне надо привести себя в порядок. Ты как, выдержишь пару минут? Никого убивать не рванёшь?

— Выдержу, — угрюмо кивнул мужчина, садясь.

— Я вроде тоже… немного успокоилась. Надолго ли?

И ушла в ближайшую свободную каюту. Ну, как ушла — уползла почти, настолько всё болело. Не сильно, зато везде. В комнате наскоро обтёрлась влажным полотенцем и закинула его в дезинфектор. Закрыв глаза, смахнула непрошеные слёзы. Идею дать волю эмоциям и пореветь задушила в зародыше. Может быть позже.

В душе царил полный раздрай. И стыдно, и горько и… томно. Несмотря ни на что, хотелось пойти к Уляню и повторить всё снова, даже если после этого сдохну. И нет, я не озабоченная извращенка. Это вожделение было навязано извне. Оно неправильное, не моё, хотя от того не менее реальное.

— Так, спокойно, — приказала самой себе. — Всё потом. Вот закончим с делами, тогда и…

Что «и» я и сама не знала, но додумать не посмела. Вместо этого заплела волосы, поправила одежду и на полусогнутых, норовящих подогнуться ногах, вернулась в рубку. Если начистоту, возбуждение всё же чуточку отступило, но рисковать не стоило.

— Как Мирта? — спросила деланно равнодушно, привалившись спиной к стене подальше от желейки.

— Нормально. Я её разбудил.

Сочувствовать сестре, не досмотревшей сладкий сон, не получалось. На сердце было горько и холодно, что не отменяло волнами накатывающего вожделения. Чужого, хорт его подери!

— Слушай, а ты можешь этих… психов опять выключить? — взмолилась я, снова начиная дышать часто и тяжело.

Одно из щупалец Уляня дёрнулось, опрокинув многострадальное кресло. Моё, потому что на своём, хоть и скособоченном, кое-как примостился желейка. Внешне спокойный как скала, если не считать редких, но метких ударов щупальцами по полу.

— Разве что насовсем, — процедил он недобро. — Не сдержусь ведь, убью.

— Ясно, — я поморщилась. — И как их в казематах не прибили? Это же невыносимо…

— Они их в стазисе держали, — не поворачивая головы, пояснил ках и, помедлив, спросил: — Соня, ты меня боишься?

— С чего бы это? — хмыкнула нервно.

— Ты не подходишь. Стоишь почти у дверей, словно готова чуть что бежать прочь, сломя голову.

— Ах, вот ты о чём. Нет. В данный момент я боюсь исключительно себя.

Показалось, желейка чуть расслабился и даже предложил:

— Если хочешь, могу запереть тебя в каюте. Одну.

— Угу. А если тебя снова переклинит на «уничтожить гадов»? Не то чтобы мне было их жаль, но секс безопасней.

— Ты так в этом уверена?

Ках молча встал, развернулся и замер, глядя выжидательно и требовательно. А я растерялась. Мало мне собственных дурных мыслей, ещё загадки какие-то. Чего он от меня добивается?

— Что? — не выдержала.

Улянь молча развёл руками и щупальцами. Видимо, на нервной почве застрял где-то посерёдке между боевой формой и орланским обликом. Тут тебе и гладкая кожа, и перья, и чешуя. Лицо странное, конечностей перебор опять же. Если честно, видок любопытный, достойный самого пристального внимания. Фогги бы точно оценил. Впрочем, в другое время и я бы с удовольствием его поближе рассмотрела и даже пощупала, но не сейчас же?

— Ну тебя, — разозлилась я. — И так тошно, а ты ерундой страдаешь. Засунь свою таинственность хорту под хвост и говори прямо, не юли. У меня сейчас мозги вскипят.

Вот теперь уже он откровенно растерялся и спросил-таки:

— Ты правда не понимаешь?

— Чего именно?

— Да так, ничего.

— Растудыть твою в корягу! Нашёл же время выпендриваться! Что ты хоть Мирте сказал?

— Обрисовал положение, наши эмоции. Попросил приготовить какие-нибудь транквилизаторы посильнее, а если получится, сразу в дезинфекторе всех усыпить. Не слишком приятно начинать знакомство бессознательной чуркой, но в нынешнем состоянии я вполне могу сорваться и кого-нибудь придушить. Лучше перестраховаться.

— Ну, или не придушить, а поиметь. Это у тебя хорошо получа… — оборвав себя на полуслове, я резко развернулась и треснулась лбом о стену. — Прости. Против воли всякие гадости в голову лезут. Ещё немного, и я сама наших психов прибью.

— Надеюсь, не успеешь. Через полчаса прибудем на место, — сказал Улянь и, помолчав, добавил мрачно: — Сонь… тебе бы в стаб, подлечиться. Я ничего не соображал и, вероятно, был излишне…

— Успокойся, — резче, чем хотелось бы, отрезала я. — Всё со мной в порядке. Мы, кшорти, выносливы на зависть многим. А что касается стаба, не хочу лишних разговоров и объяснений. Вот прилетим на место, отосплюсь, и всё забудется. Надеюсь, ты не собираешься делать из этого случая проблему. Ведь так?

— Я-то не…

— Вот и хорошо, — снова не дала договорить, опасаясь намёков на женитьбу.

Улянь — свой парень, но и у него задание от отца имеется. Нет уж. Близкий друг по-любому лучше нелюбимого мужа.

Оставшееся время мы провели в тишине и безнадёжных попытках игнорировать наваждение. В итоге, когда на лобовом экране появился огромный звездолёт, я опять еле дышала, Уляня натурально трясло, а пол был усыпан мелкими обломками кресел. В остальном мы с задачей «ждать и не дергаться» справились с честью. Если не считать нескольких порядочных вмятин на стенах, оставленных кахом, и моих искусанных в кровь губ. Момент прибытия, шлюзы и прочее прошло мимо моего сознания, а потом я уснула.

Сэл вернулся с кучей гаджетов и странных прибамбасов. Какое-то время мы работали вместе, а после гарн в приказном тоне велел лечь. Спорила я недолго и без огонька. В конце концов, в случае необходимости, он всегда сможет меня разбудить, а отдохнуть и вправду стоило. И я прямо в одежде забралась под одеяло.

Какое-то время просто наблюдала за тем, как ловко и быстро двигались мужские ладони, как мерно раскачивались кисточки хвоста… От этого так тепло было, так уютно, будто все проблемы далеко-далеко. Будто и не мои они вовсе. Как задремала, и сама не поняла, но из сна меня выдернул звонок Уляня.

— Да, — зевнула, — слушаю тебя.