Мои оружия не прятали. Антек-поляк прикрыл собой Бенара, Анна сидела рядом, равнодушно следя за воинством Ковальского. Выглядела она. Что тут скажешь? Сестра-Смерть!

Мы победили. Какая мерзость!

– Доволен? – Тед Ковальски, подойдя ближе, кивнул в сторону трупов. – Думаешь, за них тебе премию выпишут?

Я посмотрел ему в глаза.

– Ты разозлил бешеных псов, парень.

Он отвел взгляд. Подождав немного, вытер пот со лба.

– Пульт у нас есть, купили у французов. С тебя карточка, она останется у меня. Если задание выполню, сообщу в рапорте, что мы нарвались на русских диверсантов.

Хотелось отправить его поскорее в бездну и забыть навсегда. Но не последняя же я сволочь!

– Ковальски! Внизу вас ждет вооруженный до зубов маньяк. И связи нет.

Он махнул рукой.

– У меня рация, будем подниматься на поверхность. В Варшаве нас услышат, в посольстве сидит мой человек. Все, хватит! Начинаем, а то парни вас разорвут.

Передо мной стоял покойник. Я сделал, что мог. Надеюсь, Ковальски не станет мне сниться.

– Как скажешь, сержант.

Когда последний из них исчез, и перламутровый огонь погас, я не выдержал – перекрестился. На этот раз вход не был заблокирован. Господин Виммер ждал гостей. Атака Пикетта, вторая попытка.

Анна подошла ближе, поглядела на опустевшую поляну.

– Ты им сказал?

Я пожал плечами.

– Quos Deus perdere vult dementat prius[52], - с важным видом изрек колобок, и я невольно вздрогнул. Опять латынь!

В руках профессор держал свой волшебный чемоданчик, как бы намекая, что самое время убираться из этих мест. Но вызывать «такси» сюда, где в нескольких шагах лежат американские парни, над которыми жужжат польские мухи, было выше моих сил.

– Антек! Вы здесь раньше бывали? Окрестности знаете?

Поляк взглянул равнодушно.

– Дальше есть просека. Мы взлетали оттуда.

Тропа была узкая, но я постарался идти рядом с Фогель. Очень хотелось поговорить, но слова, как назло, не шли на ум. Только что я увидел Мухоловку такой, как она есть. Только что она спасла мне жизнь, выручила всех нас. Только что я увидел Смерть за работой.

– Ты босиком.

Она поглядела на тропу.

– Не страшно. Это действительно были американцы?

Лучше бы молчала!

– Да. Честные парни под командой идиота и карьериста. Врать начальству не стану, так что скорее всего меня выкинут со службы. Вернусь в Монтану и открою на паях бензоколонку.

– Не страшно, Норби, – повторила она. – Обойдусь и без ранца по выходным. Только не подумай, что я на что-то намекаю. У меня тоже есть начальство – Национальный комитет. Напишу полковнику Пахте, если отзовут, постараюсь устроиться в Штатах преподавателем в балетной школе. Поможешь?

Естественно, я ей не поверил. Кажется, Мухоловка просто пыталась меня успокоить. Дожил!

– Антек мне рассказал. Когда он вел сюда поляков, их атаковали с воздуха. Он уверен, что это самолеты Тауреда. Он видел их, когда был на воздушном корабле, который они и сбили. Машины высотные, летают в стратосфере. А Тауред – это Британия.

Ну, да, балетная школа, как же!

– Хочешь сказать, что ничего еще не кончилось?

Мухоловка равнодушно пожала плечами.

– И не кончится. Скорее закончимся мы.

Я представил, как возвращаюсь в Штаты. Может, и правду выгонят, но не за Ковальски (война все спишет!), а за Конспект, который оказался никому не нужен. И за Николя Леграна! За его измену спросят именно с меня, мой подчиненный – мне и отвечать. Жизнь не кончится, я чем-то займусь и, надеюсь, смогу заработать на воскресный стаканчик хорошего бурбона. Только Анны рядом не будет. Даже сейчас она где-то далеко, не со мной.

– Ты знаешь, Фогель, я не бизон. Совсем.

Она даже не взглянула.

– Лучше бы промолчал. Единственная твоя положительная черта, Норби.

Ничего еще не кончилось. Выгонят ли меня или оставят на службе, но Штатам все равно придется перебрасывать войска в Европу. Ждать полвека, пока с подачи барона Адди осмос ее разъест, нельзя, мы тоже не вечны, неизвестно каким станет следующее поколение. Легран как-то процитировал Горация, он мог, все-таки в университете учился. «Mox daturos progeniem vitiosiorem». Опять латынь, никуда от нее не деться! «Наше потомство будет еще порочней».

Сейчас мы можем мобилизовать десять миллионов храбрых парней, и они будут сражаться, а не плакать и жечь повестки. Но всей силой мы не ударим, есть еще Тихий океан. Значит, кто-то должен сделать половину работы за нас. Адди-ефрейтор вполне подходит, особенно если сцепится со Сталиным, и фронт покатится к Уралу. Гитлер хорош тем, что уже сейчас он – пугало, исчадие Ада, воплощение зла. Такой сукин сын нам и нужен. Пусть строит свои «кацеты» от Бискайского залива до Волги, пусть депортирует евреев! Наших парней встретят, как освободителей, никто не спросит, что они делают по другую сторону Атлантики.

Надо писать другой Конспект. С Польшей не вышло, Вермахт и РККА не встали лицом друг к другу на ее костях, французы (и Адди-барон) достали из рукава крапленую марсианскую карту. Требуется придумать что-то иное, вот только заниматься этим придется уже не мне.

И – ладно. В Монтане на бензоколонке будет что вспомнить. Вот только сны станут сниться скверные. Самый страшный – я звоню Консулу и называю имя Анна Фогель, именно она командовала группой, атаковавшей колонну, где находился его брат, Уолтер Квентин Перри. Консул будет счастлив, а я избавлюсь от лишнего и очень опасного свидетеля. Кто выживет, тот и окажется прав, когда к стенке припрут, не мною придумано.

От всех остальных Анна скроется. Но не от меня.

– Анна! Когда мы отсюда выберемся, ты должна исчезнуть – сразу, никого не предупреждая. Не откликайся ни на какие вызовы, не встречайся ни с кем из старых знакомых. И не верь никому, даже мне.

– Исчезну. Но почему «даже»?

Знакомая просека ничуть не изменилась. Тот же столб с цифрой «4», те же поваленные деревья. Несколько дней назад он вел по ней отряд Орловского, теперь вернулся, единственный из всех. Вода невидимой реки плеснула в лицо, рассыпаясь прозрачными брызгами.

Антек обернулся.

– Здесь! Но я бы из леса не выходил.

Главный Янки буркнул нечто непонятное, вроде как, не учи ученого, и взялся за профессора. Отозвал в сторону, что-то принялся объяснять. Говорил по-французски, но слово «такси» в переводе не нуждалось. Господин Бенар закивал, склонился над своим чемоданчиком.

Антек ничуть не удивился. Американцы – они такие, не только в лесу, посреди Сахары в такси разъезжают. Кто-то из земляков всерьез уверял, будто в Америке улицы золотом мостят.

Кто? Когда? Память молчала.

Подошла фройляйн Фогель, взглянула странно, достала пачку сигарет с цыганкой на картинке.

– Вредная привычка, – пояснила. – Поздно начала, а бросить не могу.

Теперь она была совсем не такая, как в стреляющем лесу, словно постарев сразу лет на пять. Щелкнула зажигалкой, затянулась, потом присела на траву. Кивнула. Бывший гимназист понял и пристроился рядом. Успел подумать, что пороховой дым хоть и гадкий, но все же не такой, как табачный, когда девушка внезапно повернулась.

– Тебе как, сразу или вежливо и с подходом?

Снова на «ты», как будто они в бою.

– Как хотите, фройляйн. Знаете, что пнем по сове, что совой по пню.

– Тебе осталось жить меньше месяца. Профессор Бенар посмотрел результаты анализов. То, что дела плохи, ты, по-моему, и сам чувствуешь.

Меньше месяца. Срок почему-то успокоил. Хоть какая-то ясность.

– Чувствую, конечно. Ни себя не помню, ни жизни своей. Фамилию лишь недавно узнал, и то от контрразведки.

– В самом деле? – она, кажется, удивилась. – Ты же, Антек, еще совсем мальчишка! Отмолчаться? А зачем?