– Все равно это убийство! – не сдавался я. – Вы, точно дьявол, искушаете слабых и беспомощных.

Профессор поморщился.

– А эвтаназия, разрешенная в некоторых ваших странах, многим гуманнее? Вас не это беспокоит, мсье Корд, но в душу лезть не стану.

Я отвернулся и принялся изучать зеленые кроны за окном. Час сорок пять. Фогель обещала, что ни с кем встречаться не станет, звонить своим людям будет из телефона-автомата, а фотоаппарат купит в каком-нибудь людном магазине. Чем плох квартирный телефон, я спрашивать не стал ввиду полной ясности. На улице к аппарату не прилагаются чьи-то любопытные уши.

«Значит, ты меня уже не считаешь предателем».

Ей я не ответил прямо, но никакой тайны нет. Анна Фогель не предатель, просто работает не на США, а на свою страну. Я – всего лишь ситуационный союзник, и наш медовый месяц кончился.

– Она скоро вернется, – негромко проговорил профессор. – Загоните подальше вашу паранойю. Лучше подумайте, что вы будете делать на объекте. Фотографировать? А вы хоть представляете, что именно?

– Сначала надо убедиться, что ваш объект вообще существует, – отрезал я, думая совсем о другом. – А что именно, вы мне и подскажете. За отдельную плату.

И, уже не скрываясь, поглядел на циферблат своих наручных.

Анна Фогель вернулась через десять минут.

– За руль сяду я, – заявил профессор, когда мы погрузили вещи в багажник. – Не беспокойтесь, к барону Леритье де Шезелю вас не отвезу, в последнюю нашу встречу он обещал лично расчленить меня на мелкие фрагменты мясницким топором. Не эстетично, знаете ли.

Мы с Фогель переглянулись.

– А водить вы умеете? – осторожно поинтересовалась она.

Колобок фыркнул.

– Я, между прочим, космический челнок пилотировал, правда, всего один раз. Командиру стало плохо, я его подменил. Поехали, молодые люди. Время!

Выезжали мы в ранних сумерках. «Чистая» квартира Мухоловки не подвела. Ни возле подъезда, ни на улице ничего опасного я не заметил. Жак Бенар завел мотор, и наш подозрительный «рено», заворчав, тронулся с места.

– Так далеко мы все-таки едем? – поинтересовался я, вовремя вспомнив, что «куда» лучше не произносить вслух.

Колобок загадочно улыбнулся.

– На юг. По Солнечному шоссе.

Перед отъездом, чтобы убить время, я включил радиоприемник и нашел волну «Свободной Германии». За гордым названием прятались англичане, но конспирация была совершенно несерьезной. Наши аналитики как-то сравнили сводки новостей ВВС и «свободных немцев», особой разницы не заметив. Впрочем, англичане народ информированный и вдумчивый, таких и послушать можно.

Итак, Герман Геринг в Данциге. О визите говорили уже давно, и вот – свершилось. Толстяк прилетел на «Кондоре», от аэропорта его несли чуть ли не на руках. Правда, в его речах слово «аннексия» отсутствовало, но все прочее имелось, в том числе «устранение исторической несправедливости» и «Германия – единый немецкий дом».

Пока Геринг разливался сиреной на митинге, кто-то попытался поджечь польскую почту, главный символ присутствия Речи Посполитой в «вольном городе». Но даже не это было самым важным. Поляки смолчали. Министерство иностранных дел сделало вид, что ничего не происходит, газеты отделались короткой информацией. Комментаторы из «Свободной Германии» увидели во всем этом разведку боем перед официальным присоединением Данцига к Рейху. Я же подумал о другом. Если дело в Данциге, значит, германского вторжения в ближайшее время не будет, о границах 1914 года речь уже не идет, Польша без боя уступит «вольный город» и наверняка согласится на строительство немецкой дороги в «коридоре».

Гитлер и Сталин Польшу делить не станут, общей границы – трамплина будущей войны! – не возникнет. Конспект можно смело выбрасывать в урну, а мне – писать заявление об отставке, причем на этот раз Государственный секретарь возражать не будет.

Странное дело, но я совсем не огорчился.

Колобок, еще раз сверившись с картой, дернул носом и уверенно заявил.

– Здесь!

Мы с Фогель переглянулись. «Здесь» не было практически ничего: проселок, на который мы свернули с шоссе, поле, заброшенный дом вдали. А еще ночь, огоньки у горизонта – и полная тишина.

Профессор открыл дверцу.

– Выходим, дамы и господа. Место идеальное, на пятнадцать километров вокруг – ни одного населенного пункта. Поспешим, осталось всего десять минут.

Я решил не спорить. Вещей у нас немного, два чемоданчика, мой и Мухоловки, и еще один, профессорский. Жак Бенар захлопнул багажник, кивнул в сторону поля.

– Туда!

Я сделал несколько шагов, с грустью подумав о своих туфлях. Неровная земля так и норовила уйти из-под ног. Хорошо хоть вспашка была не в этом году, зато сухая трава так и норовила укусить за лодыжки. Интересно, что там впереди? Неужели объект?

– Пришли!

Профессор опустил на землю чемодан, склонился над ним, открыл. Миг – и в его руках появилось что-то похожее на книгу, но только с экраном. Еще секунда, и поверхность засветилась теплым живым огнем. Бенар дотронулся пальцем, экран мигнул, покрылся мелкими непонятными значками.

– Есть!.. Мадемуазель Фогель! Мсье Корд! Такси подано.

Он поднял руку, и тут же в самом зените вспыхнула яркая искра.

На каком они этаже, Антек сообразил не сразу. Ехали-то вниз. И только увидев распахнутые двери боксов, понял: следующий, по здешнему счету третий. Именно тут разместился Орловский, а в соседнем боксе заперли господина Виммера. И Казимеж-палач наверняка здесь, к пану майору поближе.

– Скорее, скорее, пан Земоловский, – торопил сержант. – Ой, хорошо, что и вы не пропали!

Бывший гимназист только и успел удивиться, а его уже втолкнули в дверь.

Орловский сидел на кровати в одном белье. Пистолет в руке, глаза красные, злые. Увидев гостя, оскалился.

– Не успел, значит? Где твой, kurwa mac⁵⁰, Виммер? Отвечай!

Черный ствол дернулся, и Антеку стало не по себе. Или майор спирта причастился? В медицинском боксе его много, на роту хватит.

– Меня заперли, – осторожно проговорил он, не сводя глаз с оружия. – Потом пришел пан сержант, тревогу объявил.

Майор поморщился от боли (повязка набухла кровью), убрал пистолет.

– Я объявил. Казимеж ушел к этому марсианину, не возвращался два часа. Я не выдержал, выполз.

Он застонал и осторожно тронул бинты на ноге.

– Дверь бокса открыта – и никого. Земоловский, где здесь можно спрятаться?

Антек чуть не присвистнул. Да где угодно, свободных боксов полно на каждом этаже, а еще всякие службы, склады, станция внизу.

А вот от оружейной карточки нет, равно как от волшебного тира и каптерки, где ему подбирали костюм-хамелеон. «Шеф», Оскар Стефан Сторсон, оказался предусмотрителен. Test laboratorium тоже заперта, даже табличка исчезла. А там, где прежде был кабинет, пропала даже дверь.

Пан майор выслушал, мотнул головой.

– Но как? В боксе нет следов крови, вся мебель на месте, Казимеж прекрасно владеет джиу-джитсу.

Бывший гимназист не сдержал усмешку.

– Да хоть гипноз. Инопланетяне, пан майор! Чего они на самом деле могут, мы даже не подозреваем.

– Холера! Позовите сержанта, надо сообщить в Варшаву. А вы, Земоловский, отправляйтесь к себе и сидите тихо. С вами я еще разберусь.

Антек решил приказ выполнить, но не спеша и по подразделениям. Раз – выйти из бокса, два – сержанта позвать, три – прогуляться по коридору к лифту. Как чувствовал! Палец только лег на круглую кнопку вызова, как сзади послышался отчаянный крик.

Дверь с надписью «Media communicationis» – настежь. На полу пепел от сожженных бумаг и разбитый вдребезги Telefunken. Панель главного передатчика, к которому бывший гимназист даже не решался прикоснуться, открыта, оттуда торчат обрывки проводов. Все прочее выглядит не лучше, ломали от души.