Вперед!

Он нагнал шведа, и они пошли рядом. Останавливались у камер, бывший гимназист отпирал замок, Стурсон-Сторлсон терпеливо ждал.

– Не успеют, – заметил он возле дверей последней камеры. – Слишком сильный удар. Вы думали, у вас в ушах были простые резинки? И все равно не уберегло.

Луч появился уже на ступеньках железной лестницы. Нетерпеливо дернулся, указывая вперед. Но тут снизу загрохотали шаги. Один из охранников все-таки остался на ногах. Сейчас он появится.

Доброволец Земоловский выбросил руку с пистолетом вперед, согнул в локте. Но стрелять не пришлось, впереди, в нескольких метрах, что-то негромко хлопнуло – и тут же послышался грохот. Путь был свободен.

Тело охранника лежало внизу, рядом с карабином. Швед задержался на миг, покачал головой, но ничего не сказал.

Двор прошли спокойно, но возле самых ворот раздался первый выстрел. Пуля ударила в булыжник, высекая нестойкие искры. Бывший гимназист обернулся, пытаясь найти стрелка, но швед потянул его дальше.

– Сюда!

Ворота заперты, но открыта калитка. Еще одна пуля ударила у самых ног.

На улице горели фонари, и луч-проводник он заметил не сразу. Вначале – мотоцикл, большой, черный, с коляской. Луч рядом, скользит по асфальту.

Пули ударили вновь, и бывший гимназист поспешил вперед. Металл коляски был еще теплым. Он хотел усадить туда шведа, запоздало пожалев, что не догадался взять карабин, но тут его толкнули в плечо.

– Вы – в коляску, – приказали из пустоты. – Профессор плохо стреляет.

Он подчинился без слов, отметив, что голос – женский. Прыгнул на сидение, наскоро проверил оружие. Из калитки уже выбегал охранник с карабином наизготовку.

– Тох! То-тох!

Резко запахло порохом. Доброволец Земоловский зло усмехнулся. Один есть. Следующего давай!

Не успел. Мотоцикл, взревев мотором, рванул с места.

– Мы узнали! Мы все узнали, мсье! – перебивая друг друга, заспешили мальчишки.

Чтобы усилить энтузиазм, я выдал каждому по монетке. Мелочи наменял в баре полный карман.

– Мадемуазель Лулу приехала две недели назад. У нее был с собой большой чемодан и сумка. Не на такси приехала, ее большой автомобиль подвез.

– Очень дорогой, такие даже на центральных улицах нечасто увидишь.

Наверняка братья, один слегка постарше, в кепке, у второго, что поменьше, волосы торчком. Два голодных попугайчика, прилетевшие поклевать зернышек. Пусть клюют, не жалко! Я выдал еще по монете.

– Она вообще не приезжая, ее тут раньше видели.

Монетка!

– Квартиру сняла, а квартира, кстати, дорогая, ее мсье Фаро сдает, а он скупердяй известный. Целый год квартира пустой стояла.

Клюй, попугайчик, клюй!

Птички гнездились неподалеку от «Старого Жозефа». Не бездельничали, пытаясь торговать старыми мятыми открытками с красотами Парижа. Для затравки я прикупил сразу три, затем объяснил правила – и отправил попугайчиков в свободный полет. Управились за два часа.

– С парнями ее видели.

– С американцами, которые в «Этуаль Солитэр» живут. Сначала с одним, потом с другим. Она, мадемуазель Лулу, для них особую песню поет, на американском языке, когда они в «Старый Жозеф» приходят.

– Песня. Песня называется. В общем, про Лили она.

– «Лили Марлен»? – удивился я, позвенев мелочью на ладони. Глаза мальчишек вспыхнули огоньками.

– Не-е-е! Другая, не про бошей.

– Лили. Лили Обзавес! Точно!

Я скормил попугайчикам еще по зернышку. Всякое дело следует доводить до конца, даже самое на вид пустяковое. В страшилку, рассказанную Анной Фогель, не очень верилось. Мухоловка судила по себе. Все бы ей трупы множить.

Но и Люсин я почему-то не верил.

– Обзавес, значит?

Петь я не мастак, но вполголоса, чтобы не распугать прохожих.

Я уже понял – это «Lily of the West». Пока все ясно и логично.

– Вы хорошо поете, мсье.

– Лучше даже чем она, чем мадемуазель Лулу!

Маленькие голодные льстецы!

– А теперь о Гастоне. Есть здесь такой?

Мелочь я спрятал, достал по банкноте. Мальчишки онемели, столько им не заработать и за неделю. Но ненадолго. Переглянулись, один кивнул другому.

Запели!

Денег не жаль, агентам положено платить. К тому же лучше так, чем отдавать Люсин все той же Мухоловке для «потрошения». Говорят, мастерица.

Убийц я не люблю. Когда в бою, на равных, еще ладно. Но «потрошить»!..

Ее губы на моем ухе – клыки вампира.

– Спасибо! Мсье, большое спасибо!..

– Если что, зовите! И возьмите открытку, она красивая, с Домом Инвалидов, там Наполеон похоронен. Просто так возьмите, на память.

Попугайчики улетели, радостные и взволнованные. Наклевались! Я посмотрел им вслед и побрел обратно в «Одинокую Звезду». От хорошего настроения не осталось и тени.

Гастон действительно существовал. Сутенер, по-здешнему «кот». Требовал денег не только со своих девиц, но с тех, что выступают в кафе и ресторанчиках. Его территория! Носил, правда, не наваху, а «зарин», нож апашей.

Мальчишек не проведешь!

Ему платили, от такого дешевле откупиться. Люсин же, вероятно, от неопытности, отказалась. Последствия я видел. Скверно, однако, тоже вполне логично. Но вот дальше.

На следующую ночь Гастон сгинул без следа – втолкнули в машину и увезли. Сестра заявила в полицию, ажаны объявили розыск, обошли все здешние темные углы. Был Гастон – и канул, если не в Лету, то в Сену точно.

Вот такая, значит, Лили Обзавес.

С одной дамочкой, я, кажется, разобрался. На очереди еще две.

О «замечательной» Марте Ксавье ничего узнать не удалось. Имя и фамилия из самых распространенных, подробностей же Легран не сообщил. В списках пациентов «Жёнес мажик», составленных рыжим журналистом, таковой тоже не значилось. Впрочем, Домье уточнил, что списки неполны, к тому же некоторые дамы предпочитали лечиться под вымышленными фамилиями.

Жаль! Счета я предпочитаю закрывать, иначе придут за расплатой в самый неподходящий момент.

Оставалась Иволга, бабушка-пенсионер, отставная шпионка. Впрочем, нет. Разведчица! Агент капитана Ладу воевала за родную Францию.

Анна Фогель оказалась права – в своих мемуарах отставной разведчик Жорж Ладу Иволгу только упоминает. Куда подробнее пишет об иной птице из своей стаи – Жаворонке, знаменитой Марте Раше. Но тезка «замечательной» мадам Ксавье потому и знаменита, что была разоблачена и даже попала в тюрьму. Не в Германии, в родной Франции. История темная, в конце 1917 года Жоржа Ладу уволили из разведки. Сам он считал, что по вине немцев, но кто теперь разберет? Его самого не спросишь, умер шесть лет назад.

Библиотекарь, которому я объяснил, что люблю книги «про шпионов», оказался человеком знающим, посоветовав заглянуть в мемуары генерала Андре Мажино – того самого, строителя укрепленной линии на границе. Оказывается, в годы Великой войны Мажино занимался не только инженерным делом. Я последовал совету – и не прогадал. В 1918 году будущий строитель спас капитана Ладу от трибунала, а заодно выручил и его «птиц». О Жаворонке я ничего нового не узнал, а вот Иволге автор посвятил несколько прочувственных абзацев. Кажется, они были не просто знакомы.