Я ехал сейчас к своему первому учителю, показавшему мне пять Нитей мироздания. К первому своему мастеру, чьего слова слушался беспрекословно. Никогда раньше я не задумывался об этом, любуясь тем, что называл даром и считая себя особенным. Не замечал, чем на самом деле является деревушка, где часто гостил в свободное время. Где на опушке соснового леса стоял каменный особняк, в котором восточное крыло было почему-то отведено под классы и библиотеку. Я посмеивался над этим, ведь я был одаренным магом, который, несомненно, сделал самый правильный выбор из всех, а они… зачем им вообще школа, если они не в состоянии осознать, что им следует заниматься нормальной магией, а не этими листочками с веточками? Я искренне считал, что в своих бедах, в своей бедности и положении в обществе виноваты исключительно они сами, странные, глупые упрямцы, которые занимаются совершенно не тем, что требуется нормальным людям.

Сложно передать, что я чувствую теперь по поводу того человека, который позволял себе подобные мысли. Такое поведение нельзя уже объяснить магией Разума, эмпатическими каналами и эмоциональным выгоранием. Хотя мои отношения с семьей, на самом деле, тоже нельзя. Во всем, что произошло, был виноват исключительно я, своей собственной головой не осознавший, что отец просто волнуется за излишне увлеченного самим собой сына и пытается хоть как-то заставить его вспомнить о том, что он не один на свете. Вот именно об этом, в первую очередь, я не подумал. Со всей высоты своего величия я смотрел на людей, которые пытаются не дать своему искусству, делу всей их жизни и жизни их предков сгинуть в веках, и считал, что они занимаются глупостями. В моем мире каждый маг имел право изучать Нити – и мальчишка из Дех-Раадена, и Алу-Ша, если они имели к этому талант и желание. Я готов был драться с миром за это их право так же, как дрался за свое. Я выдал его всем, кроме тысяч людей, которым был, по сути, обязан за то, чем так гордился и что позволяло мне чувствовать себя особенный и одаренным. Им этого права положено не было, ибо занимались они не тем, чем хотел я, а тем, чем хотели они сами. Когда Эльин назвал меня самовлюбленным засранцем, полагаю, он сильно смягчил формулировку.

Я знал, что человек, к которому я теперь спешил, поймет меня, простит и поддержит. То, что она уже сделала, ясно говорило о том, что и у нее была мечта наконец вписать имя своей семьи, своего искусства в мировую историю. А еще я отчетливо осознавал, что именно ее прощения за свое прошлое поведение не заслуживаю, в принципе.

Великие Мастера хотели, чтобы я основал собственный Дом, но они не знали того, что знал я. В тот самый момент, когда я понял, кто они – маги пяти Нитей, я понял и то, что этот Дом существует и основан задолго до меня. Так что первым его мастером я никогда не буду, потому что первый мастер и основатель этого Дома – Ида Равел. Моя бабушка Ида. А мне суждено всего лишь, наконец, дать ему имя.

Я нашел бабушку в ее огороде, где она сосредоточено готовила все свои будущие ингредиенты к зимовке. Статная и высокая, с вечно выбивающимися из низкого пучка локонами волнистых светлых волос, в своем неизменном одеянии для работы с землей – длинном темно-синем халате из плотной ткани, она нежно укрывала грядки с целебными растениями ароматными еловыми ветками. В свой личный алхимический уголок Ида не пускала посторонних, предпочитала самостоятельно ухаживать за травами и кустами, хотя вполне могла найти себе множество помощников среди жителей деревни. Но здесь для нее было не просто место, где она выращивает травы, – это был ее собственный уголок медитации и успокоения или площадка для раздумий и экспериментов, по настроению. Когда я был мальчишкой, она рассказывала мне об этих растениях, учила отличать одно от другого, поясняла, зачем они нужны. Эти занятия даже какое-то время приносили мне удовольствие, пока я не скатился окончательно в глубины осознания собственной важности. Не знаю, хотела ли она на самом деле передать мне свое искусство, Ида никогда не говорила со мной об этом, но после того, как я окончательно забросил ее сад, никого больше сюда она не пускала.

Я молча подошел к ней, взял в руки лапник и начал помогать. Бабушка слегка приподняла бровь, но ничего не сказала, и мы вдвоем около часа работали в полнейшей тишине. Когда все дела, запланированные Идой на этот день, были завершены, она, наконец, решила со мной поговорить и первым, что я услышал от любимой бабушки, оказалось:

– Мне надоели ваши вечные ссоры с отцом, Алво. Если ты хочешь и дальше посещать это место, как добрый гость и мой внук, тебе следует немедленно ехать в Серион и поговорить, наконец, с Рэйо.

Я поспешил заверить ее, что как раз оттуда и еду, все уже улажено, и мы с отцом находимся сейчас в самых теплых отношениях с момента моего рождения, пожалуй. Бабушка, скрестив руки на груди, сурово взирала на меня, пытаясь понять, не вру ли я ей.

Врать Иде Равел было самым бессмысленным занятием в мире. Под холодным взглядом каре-зеленых глаз с бледными искорками Магии Разума, который, казалось, просвечивает тебя насквозь и, одновременно, сравнивает с землей, тушевались даже такие прожженные вояки, как я, братец и отец. Малейшее сомнение Иды в твоей искренности приводило к такому тщательному допросу, требующему такого подробного описания мельчайших деталей, что от одной мысли о нем бросало в дрожь. Бабушка цеплялась за каждую крошечную несостыковочку в рассказе и мастерски раскручивала клубок лжи с таким ледяным спокойствием, словно была бездновым големом, а не человеком. А после, уличив тебя во вранье, она приходила в ярость. Гнева Иды Равел боялись мы все, включая отца. Однажды испытав на собственной шкуре ее злость, больше никогда не захочешь этого повторить. Каждый из ее потомков проходил через такое в детстве, каждый только единожды, ибо упаси тебя все боги мира пережить это вновь, и каждый в душе понимал, что она еще щадила тебя, потому что ты, все же, ребенок. Никто из нас не был настолько глуп, чтобы проверить, что будет, если разозлить ее взрослым.

Бабушка, конечно, знала о нашем страхе перед ней и беззастенчиво этим пользовалась. На самом деле, она, как и все маги Разума, легко чувствовала любую, даже самую умелую ложь. А все остальное было для атмосферы. Это, надо признать, действовало – с бабушкой Идой все были предельно честны. И вежливы.

Я понял, каким методом она пользуется, когда начал сам изучать магию Разума, но никогда не выдавал ее секрета, потому что он бесконечно мне нравился. Бабушка умела мастерски давить на психику, в ее исполнении это выглядело как настоящее искусство. Плюс, серионцы своих не сдают. Да, я, как полный идиот, до последнего считал свою бабушку магом Разума, опираясь на знакомые фиолетовые проблески в ее глазах. Уверен, когда я расскажу остальным о том, кто такие алхимики на самом деле, все признают, что совершали ту же ошибку. Забавно теперь осознавать, что весь мир счел их просто странными магами Разума, по собственной дурости отказавшимися присоединиться к Великому Дому Серион.

Я молча стоял сейчас перед ней, рассматривал знакомые черты лица с теплыми чувствами, ожидая, когда она просветит меня своим особым взглядом. Конечно, я бы мог дать ей прочесть мое воспоминание, но Ида не слишком любила копаться в чужих мыслях, да и я сам не хотел, чтобы она узнала некоторые вещи раньше, чем я все ей объясню.

Наконец проверка была окончена, и бабушка, тепло улыбнувшись, крепко меня обняла:

– Добро пожаловать, дорогой!

Эта метаморфоза из неземного бесстрастного судьи в милую пожилую даму всегда поражала меня до глубины души. Честное слово, я хотел однажды научиться так же.

На самом деле Ида Равел не была таким жутким чудовищем, запугавшим всю свою семью, как могло бы представиться с моих слов. Да, ее гнева мы боялись, как огня, но и разозлить бабушку по-настоящему еще надо было умудриться. Она всегда была доброй и чуткой к чужому горю женщиной и, как человек с крайне обостренным чувством справедливости, не могла вынести подлости и низких поступков ни по отношению к себе, ни по отношению к окружающим. Годы жизни в Серионе, среди Равелов, закалили ее характер, и у нее появились собственные методы борьбы за честность и добропорядочность, за что никто не мог ее винить. К тому же, в отличие от моей матери, бабушка всегда была настоящей боевой подругой деда Рэго, во многих вопросах – его правой рукой и ближайшим доверенным лицом. С головой окунувшись во все то, что творится обычно на верхушке власти, не будучи при этом преданной Сериону настолько, чтобы закрывать на некоторые вещи глаза, Ида всегда оставалась как бы третьей стороной, независимым наблюдателем, которому обстоятельства и собственные принципы диктовали оставаться объективным, беспристрастным и жестким. Даже в моей ссоре с отцом, в отличие от Эльина, который взял на себя роль своеобразного дипломата, пытающегося найти пути решения и компромисс, Ида всегда оставалась строгим судьей, не защищающим кого-то одного, а отстаивающим именно объективную справедливость. Знаю: она любила нас абсолютно одинаково, но даже в этой ситуации смогла сохранить трезвый рассудок и ни разу не встать ни на чью сторону. Я безмерно уважал ее за это. Отец, уверен, думает точно так же.