Учитывая все вышесказанное, думаю, легко догадаться, что именно к Иде Равел вели все пути нашей семьи, если мы вдруг оказывались перед сложным выбором и не знали, как поступить. Мы не искали у нее сочувствия, так как далеко не всегда могли его получить, и частенько бедокурили по собственной глупости. Мы искали решений и советов, даже если при этом нас самих ткнут носом в наши ошибки. Но иногда это был самый достойный исход.

Теперь, теми же тропками, к бабушке пришел я, зная заранее, что она мне поможет, как знали это и отец с братом. Потому что я собирался просить у нее той же справедливости, возможности показать магам, что не одни они тут самые умные. Свой урок я усвоил полностью, теперь настал их черед. Я не сомневался, что она не упустит случая напомнить мне о том человеке, которого я сейчас люто ненавидел и не желал больше видеть в себе. Напомнит не ради того, чтобы посмеяться надо мной, а исключительно желая убедиться, что я осознал то, что натворил. Я не собирался уверять ее, будто все в прошлом ради того, чтобы избежать этой участи, так как был твердо уверен, что подобный приговор моего судьи – слишком дешевая расплата за мое поведение. Но справедливость требовала исключительно осознания и исправления, а глубокое чувство вины было уже исключительно моей ношей, к которому Ида не имела ни малейшего отношения.

– На самом деле я приехал по делу, бабушка, – с грустной усмешкой заявил я. – По очень важному для нас обоих делу.

Мы сидели теперь в ее гостиной, наполненной скляночками с ингредиентами и бутылями с разными зельями. Мне всегда казалось, что этим добром полнится абсолютно любая комната в ее большом доме. Осознавая, насколько сильно бабушка любит алхимию, я понимал, что максимальная глубина моего раскаянья еще долго не будет достигнута.

Я рассказал ей обо всем, не пытаясь ничего утаивать и сглаживать острые углы, максимально подробно описал каждую деталь собственных размышлений об алхимиках, а после стойко вынес все то, что Ида хотела мне сказать, вероятно, очень давно. Своей прямоте и нелюбви выбирать выражения, чтобы, упаси боги, не зацепить кого-то, кто этого вполне заслуживает, Эльин был обязан как раз бабушке. Так что все свои собственные мысли на мой счет Ида донесла до меня в таких же мельчайших деталях, стараясь ничего не упустить. А теперь смотрела с прохладной улыбкой, вздернув соболиную бровь в ожидании моих оправданий.

– Позволь мне не произносить в твоем присутствии слов, которыми я называю себя сам, – я криво усмехнулся. – Тебе не понравятся эти выражения.

– Скажи, в чем именно заключался для тебя твой дар, природу которого ты не мог осознать многие годы? – Уточнила Ида. – Если сейчас ты вполне в состоянии подробно его описать?

Мне пришлось познакомить бабушку с той точкой зрения относительно Нитей, которую принимал за единственно верную весь остальной мир Востока. Внимательно все выслушав, Ида подтвердила мои догадки по поводу алхимиков. Никто из них, включая ее саму, даже представить себе не мог, что маги считают ненормальным видеть все пять Нитей, а никак не наоборот. Да, в деревнях бывали редчайшие случаи потери Зрения, но они были настолько единичны, что бедолаг, с которыми это свершилось, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Конечно, бабушка не могла знать обо всех, но и никто из алхимиков не мог, так что никто из них даже не предполагал, что это, оказывается, вполне нормальное состояние любого мага. Сама же Ида, даже проведя большую часть жизни под боком Великого Дома, никогда не интересовалась, что они видят и почему решили плести именно Нити Разума, считая подобный выбор личным делом каждого, в которое, в принципе, не следует лезть со своим мнением.

– Многие алхимики на юге предпочитают использовать Нити Воды, а не Разума, – пожав плечами, сообщила она, – и крайне редко касаются последних. Это просто вопрос удобства, не более, никто не будет диктовать им, как правильней.

Ида была настолько поражена тем, что проблема с потерей Зрения никакая, собственно, не проблема, а вполне себе фундаментальный закон магии, о котором написана не одна научная работа, что мне пришлось с полчаса отвечать на ее вопросы, касающиеся самых разных магических аспектов. Но основная точка преткновения, сосредоточившаяся как раз на способностях видеть Нити, стала для мироощущения бабушки настолько жуткой ересью, что она милостиво согласилась выслушать одно мое крошечное предложение.

Я так же честно и без оговорок описал ей свое задание от Великих Мастеров и мое личное виденье сложившейся ситуации.

– Дом? – С короткой, горькой усмешкой переспросила Ида. – С какой стати им вдруг понадобился Дом для алхимиков спустя столько лет?

– Им он вообще не нужен, – я хитро улыбнулся, – они про нас понятия не имеют. Он нужен нам самим, и сейчас они развязывают нам руки.

Оценив картину мира не со своей точки зрения, а со стороны магов Востока, бабушка со злорадной улыбкой полностью одобрила мой план.

– Я хочу сделать это место чем-то большим, чем просто Дом алхимиков, – я бродил кругами по гостиной, отчаянно жестикулируя. – Хочу, чтобы в нем не только изучали искусство зельеварения, но и сделать сосредоточением магической науки, местом сплетения всех пяти стихий. Редкие трактаты, знания, доступные каждому – пусть сами выбирают себе Нити по вкусу и учат то, что им вздумается. Хоть одну, хоть все разом, после базового курса. Пусть экспериментируют – кто с зельями, кто с плетением, делают открытия, делятся друг с другом опытом. Каждый, кто этого хочет и имеет к этому талант, достоин заниматься магией, разве нет?

– Видимо, даже мы? – усмехнулась бабушка.

А кто сказал, что мой суд уже был окончен?

– Особенно мы, – я дернул плечом.

– Алво, ты теперь обожаешь не себя, а просто всех алхимиков разом? – Ида приподняла бровь.

– Я обожаю Нити, все пять. – Азартно отозвался я. – И если я имею на это право, выданное мне самими Великими Мастерами, то и остальных лишать такого права не следует, верно?

Бабушка промолчала, посматривая на меня с доброй насмешкой. Теперь я знал, что она меня окончательно простила.

К концу второго дня моего пребывания у Иды, все, кто жил в ее деревне, стараниями бабушки были целиком и полностью убеждены, что Дом алхимиков – самое правильное решение мира, и готовы оказались ко мне присоединиться. Бабушка пообещала задействовать свои связи, чтобы оповестить другие общины о том, что тут происходит. Дальше мы рассчитывали на народную молву и то, что новости будут постепенно распространяться среди зельеваров Востока.

Я хотел дождаться момента, когда начнут приходить ответы от знакомых алхимиков Иды. Но понимал, что рискую. С одной стороны, наша мышиная возня не слишком-то заметна и интересна Великим Домам. С другой – если они каким-то чудом обратят на нее внимание, то как много времени им понадобится, чтобы найти взаимосвязи между массовой миграцией алхимиков с их земель и местом, очень давно и прочно связанным с фамилией Равел? Сэддок, как минимум, знал об этой деревушке, уверен, знали также Денно и Суин. Им не составит труда догадаться, что происходит, куда раньше, чем я успею обезопасить своих людей и себя самого от их гнева. В том, что миграция случится, я не сомневался. Эльин прав – алхимики дураками не были и прекрасно понимали, какие права и свободы даст им статус Дома. Об этом говорили как то удивительное единодушие, с которым местные жители готовы были меня поддержать, так и то невероятное количество предложений помощи. Идей, от забавных и нелепых, до вполне логичных и правильных, которые я, в итоге, от них получил.

Я понимал, что начал процесс, остановить или хотя бы слегка замедлить который был уже не в силах. Если честно, где-то глубоко в душе я надеялся, что алхимики хоть немного потянут время, дольше и внимательней раздумывая над предложением, пусть даже и просто ради того, чтобы понервировать мага, одного из тех, к кому не питали никаких добрых чувств. Но, видимо, эти люди просто уже слишком устали быть никем. Они хотели прав, возможностей и уважения. Жаждали, чтобы их искусство наконец заметили и признали равным остальным способам взаимодействия с Нитями. Увидели в них магов, которыми они являлись, пусть и исключительно в собственных глазах, а не сумасшедший сброд, не желающий играть по правилам, с которыми их даже никто не потрудился ознакомить. Так что теперь они хваткой утопающих вцепились в мое предложение. В единственный за сотни лет случай заявить о себе миру. Я не мог их подвести. Они верили мне, эти люди-невидимки, признавали своим мастером и готовы были сделать все, от них зависящее, чтобы об их Доме узнали, чтобы о нем заговорили с тем же уважением, как и об остальных. Они были всецело преданы ему и мне еще до официального основания. Те самые верные сыны и дочери, преумножающие наши общие славу и влияние, которых в них так и не заметили маги Востока. Я понимал, что мои личные страхи и переживания, связанные со всеми этими событиями, остаются исключительно моими, и теперь уже не имел никакого права ждать. Мне следовало немедленно ехать обратно в Серион. Даже если это означало, что, объявив себя мастером Дома, наконец вписав его и алхимиков в историю мира, я в тот же миг навсегда вычеркну собственное имя из истории своей семьи.