– Азарт, Алво, азарт и жажда приключений. Все эти официальные – надутые унапы, что чинно следуют по дороге в окружении маленькой армии, – он скривился и сплюнул, – они настоящей опасности даже не нюхали. Знай себе иди да бумажки подписывай. А мне – мне нервы пощекотать хочется, и переговоры посложнее, чтоб после сделки домой возвращаться героем.
Я с улыбкой рассматривал торговца. Все-таки он, несмотря на всю свою уравновешенность и спокойствие, был настоящим сууледом, бешеным искателем приключений. Мне нравились такие люди, именно такие, как Алу-Ша, ведь по долгу службы я куда чаще встречал тех, кто совсем иначе использовал свой безумный южный темперамент, выражая тягу к риску и упрямое следование целям бесконечными погромами севера земель родного Дома.
На следующий день, рано утром, мы продолжили путь. С тех пор, как мы поднялись в горы, дорога стала куда безопасней, об этом стражи-маги Дех-Раадена заботились с особой тщательностью, а вот пейзажи здесь оказались на ужас однообразными. Я читал описания многих путешествий в Оккар, но, честно сказать, когда увидел местность своими глазами, был несколько разочарован. Путешественники сходились на мысли, что все эти каменные плато, мелкие речушки и желто-зеленые вершины хребтов были поистине великолепны, только с уверенностью могу сказать, что Серые горы Сериона, их пики с вечными снежными шапками и склоны, поросшие древними деревьями, куда прекрасней местных однотипных каменюк.
За время пути мы миновали немало поселений скотоводов – небольшие скопления домиков у подножья очередной вершины. Мирно пасущиеся стада рыжих бекетов не привносили в пейзаж красоты, но добавляли поездке ощущение покоя. Временами воздух прорезали душераздирающие вопли туулов, а в небе кружили хищные птицы. Все это завораживало и почти усыпляло, заставляло погрузиться в себя и молчать наедине с собой, окруженным рамками желто-зеленых гор. Обычно я находил похожее состояние в особняке моей бабушки. Там, где жила община алхимиков, простаков-зельеваров – вроде магов, но совершенно бессмысленных в условиях врачей-серионцев. Тех самых, кто абсолютно уперто и необоснованно продолжал игнорировать Нити Разума везде, кроме своих зелий. Подобные странные люди раздражали меня дурным упрямством и нежеланием признавать, что их алхимия малоинтересна миру, но бабушка была одной из них. Так что просто из огромного уважения к этой женщине и искренней любви к тем местам я терпел подобных чудаков, получая взамен удовольствие бывать в этой крошечной деревушке. Настолько незначительной, что ее не было ни на одной карте мира.
Теперь, встретив вновь то умиротворенное состояние созерцания природы, погрузившись в тишину и спокойствие плоскогорья Дех-Раадена, я размышлял, что возможно в этих бескрайних пейзажах, где ты сам – только лишнее, маленькое пятно на идеальной картине богов, и кроется секрет рааденов, магов Земли. Тайна их отстраненности, закрытости от мира и нелюбви выражать свои эмоции. К чему им вообще эти интриги и вечные склоки между Домами, если они лишь покорные дети своего божества, Раада? Если все, что окружает их, служит только напоминанием о скоротечности времени? Уйдут они и поколения после них, а эти ручьи, горы и птицы останутся неизменны, даже если все, сотворенное человеком, обратится в прах.
Подобные размышления не вгоняли меня в тоску и уныние, но я все же чувствовал себя здесь не слишком уютно и, пожалуй, не в состоянии бы оказался провести в подобных пейзажах хотя бы месяц, не говоря уж про целую жизнь. Мне куда ближе ощущение пульсирующего, вечно меняющегося мира – хаотичная суета порта Мирты, узкие улочки Кэроса, где само окружение заставляет тебя прислушиваться к тихому шепоту в череде звуков, или размеренный, незамолкающий ритм каменных проспектов Сериона. Я слишком привык и слишком любил все контролировать, чтобы долго находиться там, где тебе неподвластны даже собственные мысли.
А вот моих спутников местные ландшафты угнетали куда больше. Они то и дело озирались, нервно сжимали кулаки на рукоятях мечей с такой силой, что белели костяшки пальцев. Бешеных сууленов, нелегальных торговцев, вечно летящих вперед наперегонки со временем, привыкших, что за каждым кустом их ждет если не опасность, то уж точно неприятная неожиданность, тишина и мертвецкое спокойствие этих гор просто сводили с ума. Они ждали подвоха от каждого камушка на нашей однообразной дороге, а когда не дожидались, начинали напрягаться с утроенной силой. Но камни оставались совершенно неподвижны, бекеты безразлично жевали траву, и никаких неприятностей, за исключением разве что возможного мелкого дождя, судьба нам не готовила. А вот битву за здравый рассудок, который вели мои спутники каждый сам с собой, обладатели этого рассудка явно не выигрывали. Я, как серионец, ощущал гнетущие напряжение и страх настолько четко, что и мне уже начинало становиться не по себе. Я знал возможные последствия того, что сейчас происходило в головах этих людей и потому, при первом же подвернувшемся случае, предложил свернуть к видневшейся поодаль деревушке, сославшись на ужасную жару.
Жары не было. Приятный ветерок доносил до нас пьянящие ароматы луговых трав и гонял пушистые облака. Мои спутники, однако, идею поддержали с большим энтузиазмом.
– Действительно, жара ужасная, – хрипло пробормотал Алу-Ша рядом со мной.
Он держался лучше остальных, но, все равно, не так хорошо, как следовало в идеале.
Напряжение постепенно уходило – чем ближе мы подъезжали к поселению, чем отчетливей слышался гул человеческой жизни, тем уверенней и радостней становились мои спутники. Они начали обсуждать, варят ли здесь хороший айсун и не правильней ли теперь выпить вместо него доброго меду перед вечерней дорогой. А я мысленно посмеивался, глядя на них. Гордые, до ужаса упертые суулены, неспособные признать собственной слабости. Они бы лучше сошли с ума, чем свернули в сторону, даже если каждому их них этого безумно хотелось. Другое дело я. Хоть караванщики и относились ко мне неплохо, но я, все-таки, был для них чужаком, а, значит, мне слабость проявить можно, они, так и быть, потерпят. И этот народ больше других боится серионцев, свято верит, что мы только и ждем возможности подчинить их сознание – сомнительное, кстати, удовольствие, их Нити Разума такие же упертые и неподатливые, как сами суулены. Или прочтем все их мысли – хотя к чему тратить силы на магию, когда там на лицах все написано. Они охотно запретили бы плести Разум вовсе, но, раз уж подобное не в их власти, суулены стараются, по возможности, избегать нас, а если уж встретили, то хоть не провоцировать. Конечно, это все мало касалось сууледов, магов из Мирты. Они привыкли к врачам-серионцам в своем городе, но тоже изредка косо на нас поглядывали, опасаясь, видимо, что под личиной доброго доктора скрывается монстр, создающий втихаря армию покорных рабов. Непонятно, правда, зачем она лекарю, но кого волнуют причины. Меня же подобное отношение никак не трогало, пусть думают, что хотят, их право. Парни относились ко мне с максимальной теплотой, которую вообще были способны проявить к магу Разума, и, хотя присматривались слегка настороженно, на совместное путешествие это никак не влияло. А стало быть, большего от них требовать бессмысленно.
Деревушка встретила нас довольно радушно. Не слишком большая, всего дворов на десять-двенадцать, с немного обветшалыми домиками из выгоревшего на солнце серовато-бурого камня. Высокий колодец-журавль в центре, у которого, кажется, собралась сейчас большая часть жителей с ведрами и, в основном, свежими сплетнями. Здесь явно не привыкли к заезжим гостям, и местные разглядывали нас с нескрываемым любопытством, но дорогу до таверны показали сразу, а парочка пацанят даже вызвалась нас проводить. Мы сильно подозревали, что подобный жест был вызван исключительно нежеланием делать работу, которую выдали им родители, но вслух никто этого озвучивать не стал. И подобное гостеприимство, с усмешками переглядываясь, мы приняли с радостью.
То, что в этой деревне называли таверной, на деле оказалось одним из дворов, где было сооружено несколько столов и стояли старые, но все еще крепкие скамейки. Видно, что заведение для своих, куда по вечерам стягиваются местные, чтобы поболтать и отдохнуть после тяжелой работы. Естественно, никаких гостей, да еще посреди дня, тут никто не ждал, однако хозяин принял наших с Алу-Ша лошадей и поторопился разжечь очаг, а хозяйка, милая невысокая старушка, немедленно принесла нам по кружке холодного айсуна и тарелку ароматного теплого хлеба с домашним мягким сыром. Жизнь становилась куда приятней, чем несколько часов назад.
