Последняя фраза заставила предположить, что они вместе в Хэйледом единодушно решили дать мне время освоиться, и я могу пока не опасаться сюрпризов от Орлин. Сэддок со своей вечной ехидной усмешкой подтвердил мои подозрения.

– Не понимаю… – Я посмотрел на учителя, чувствуя совершеннейшее замешательство. – Они все как будто… рады. Я думал, они разозлятся на меня и станут мешать.

Мастер Сэддок с какой-то странной печальной улыбкой посоветовал мне привыкать и, ради моего же собственного комфорта, научиться поскорее начинать получать удовольствие от самого процесса.

Параллельно происходили и другие изменения. Во-первых, мне все же пришлось с болью в сердце проститься со своим офицерским мундиром. Я сохранил его, как память о том, с чем не желал расставаться вовсе, но, все-таки, должен был создать форму для себя и для всех райледов настоящего и будущего. Сэддоком милосердно было выдано некоторое время на размышления, которое я потратил, скорее пытаясь осознать, как сильно отзовется моя уже существующая идея на дальнейших отношениях с учителями. В конечном итоге я решил попытаться, понимая, что строгих рамок мне никто не выставлял, а стало быть, это тоже можно будет расценить как то, что воля мастеров была исполнена ровно так, как озвучена. Я очень любил учиться на личных примерах мастера Сэддока.

Поэтому, со всей иронией, на которую только был способен, я заложил в эти вещи мысль, которую очень хотел донести Великим Домам и миру. Да, я гораздо глубже, чем мне, наверное, в принципе хотелось, понял те законы и нормы, которые существуют в нашем обществе уже не одну сотню лет, и в полной мере оценил их значимость, но… Кто вам сказал, что я смирился?

Так что за основу своего будущего костюма, со всеми присущими мне неуемностью и любовью слегка нарушать правила, я взял-таки свой старый мундир.

Я убрал шевроны, погоны и прочие слишком бросающиеся в глаза элементы, сменил орнамент на пуговицах, но максимально сохранил стиль, фактуру и покрой. А также изменил цвет – из темно-серого в черный. Еще, не удержавшись, добавил лично в свою форму мастера Дома серебряной вышивки, в стиле Денно. Мне нравилось, как это смотрится. Брюки же оставил почти такими же, за исключением бездновых стрелок – с ними я простился легко и без сожалений.

Первыми мой новый вид оценили, конечно, отец и брат.

– Прямо всегда тебя в чем-то подобном видел, – съязвил отец, усмехаясь и качая головой.

– Элегантно, конечно, – сказал Эльин, когда его, наконец, перестало сотрясать от беззвучного смеха, – но как-то уж слишком мрачно.

Я хотел ответить, но меня опередил отец:

– Ты действительно считаешь, – уточнил он насмешливо, – что людям, постоянно работающим на земле с растениями, гораздо больше подошел бы какой-нибудь веселенький оранжевый цвет?

– В основном я считаю, – радостно отозвался брат, – что Алво, конечно, и раньше устраивал маленькие издевательства над нашим мундиром, но это уже переходит всякие границы.

– Где ты видишь мундир? – нахально ухмыляясь, поинтересовался я.

Сэддок при встрече внимательно меня осмотрел, приподняв бровь, и сказал, что видимо дает мне слишком много свободы. Но он даже не пытался скрыть своего довольного выражения лица и теплой интонации, потому я догадался, что ограничений пока последовать было не должно.

Я наслаждался тем, что все важные для меня люди оценили мою иронию, но было еще кое-то, чего я им пока не открывал, и за что, на самом деле, переживал побольше, чем за реакцию на новый наряд. Неброские тона костюма, вполне рациональное объяснение которым отца я собирался использовать для мира в дальнейшем, были необходимы мне с несколько иной целью. Я ни разу не собирался расставаться теперь с одним крошечным подарком, моей брошью, только я хотел ее слегка изменить. Мне следовало для этого заручиться поддержкой человека, всегда питавшего ко мне очень теплые чувства и отличавшегося отличным чувством юмора, – мастера Суина. Я, искренне надеясь, что эти самые чувства в нем перевесят желание надавать мне по шее за дерзость, отправил свою брошь в Дейлед с подробным письмом, где очень-очень вежливым тоном объяснял, что бы хотел получить обратно, и очень искренне просил мне подыграть. Несколько мучительных недель я ждал, в глубине души переживая, не перешел ли некую грань дозволенного, пока, наконец, мне в руки не попала посылка – моя брошь и письмо Суина, а точнее – короткая записка, в которой мастер интересовался, не совершенно ли я обнаглел. Но заказ был выполнен в точности, и данный факт давал надежду на то, что Суин, все-таки, довольно посмеивался, отправляя мне это послание.

Теперь обновленная брошь лежала передо мной, и в каждом углу ее ромба переливались и блестели агат рааденов, рубин дейледов, бриллиант хэдденов и сапфир сууледов. Я специально расположил их так, чтобы подчеркнуть вечное противостояние Денно и Орлин, и в таком порядке, чтобы никто из них не сомневался, чью именно сторону я в нем поддерживаю. Это было не камешком в отношении Орлин, а скорее попыткой показать, что я догадываюсь о том, кто именно был, в принципе, виноват в начале самого конфликта. То, что хитрые и, временами, откровенно коварные хэддены больше похожи на зачинщиков ссоры, чем спокойные и мало обращающие на окружающий мир внимания раадены, я был убежден полностью. Теперь я собирался сделать эту брошь символом власти своего Дома.

Годы тренировок в полунамеках и крошечных нарушениях правил, которые должны были мозолить глаза нужным людям, сделали свое дело. Отныне я мог с полной самоотдачей, но, естественно, никогда не переходя черты допустимого, раздражать пятерых величайших магов мира. Я, с детским задором ожидая реакции, надел брошь на ближайший ужин, где присутствовал Сэддок.

– Нарываться, так красиво? – наклонившись ко мне, шепотом уточнил Эльин.

– Они сами дали мне право носить все эти камни, – я пожал плечами.

Отец уже давно смирился с моими выходками, поэтому просто посмеивался и молчал. Сэддок же, окинув меня ехидным взглядом, заявил, что вот для этого и нужны Преемники – они ведут себя скромно, учтиво и не позволяют себе лишнего. Папа утешил его, заметив, что со мной так всегда, и я однажды успокоюсь, надо только подождать. Не забыл, конечно, еще добавить, что в прошлый раз мне понадобилось всего лет двадцать.

Я старательно избегал их крайне ироничных взглядов, направленных на меня, и делал вид, что занят чем угодно, кроме попытки следить за беседой или, тем более, в ней участвовать. И был совершенно счастлив в этот момент. Они смеялись, а я, по сути, именно этого и добивался. В конце концов, учитель сам рекомендовал мне начать получать удовольствие от процесса.

В начале декабря я получил письмо от бабушки. Она сообщала, что в Райлед уже прибыло около восьмиста человек, по большей части южане из Долины Мрака. Я не удивился подобному, ведь этим людям в меньшей степени было, что терять, учитывая крайне засушливый климат тех мест, но поразился тому, как быстро информация дошла до них и распространилась среди общин. Многие из приехавших уверяли, что их знакомые алхимики из других поселений так же заканчивают дела и собирают вещи, чтобы в скором времени отправиться в свой новый Дом. Еще бабушка писала, что собрала несколько классов детей, нашла среди прибывших людей, годящихся на роль учителей, и закончила комплектовать библиотеку тем немыслимым количеством книг, которое я прислал ранее. О школе и библиотеке бабушка волновалась, пожалуй, сильнее, чем обо всем остальном. Я знаю – теперь знаю, с каким счастьем она формировала классы и отбирала для них литературу, с какой нежностью расставляла на полках все трактаты, что я насобирал за год моего путешествия и те, что были у меня до этого. К книгам и знаниям бабушка относилась ничуть не менее трепетно, чем я сам. В прошлом своем письме я рекомендовал ей несколько манускриптов из Дех-Раадена, по которым она могла чуть больше узнать о плетении Земли и Огня для ухода за своим огородом. Теперь она осторожно интересовалась, может ли оставить их себе ненадолго. В ответном письме я первой же строчкой уверил, что она может с полным правом считать эти и любые другие книги из библиотеки своими. Удивительно, как долгое время я умудрялся настолько не ценить человека, с которым мне, оказывается, всегда было чем поделиться и о чем посоветоваться.