Профессор Аркури, главный врач-терапевт римского Института Режина Элена счел необходимым кое-что добавить помимо сказанного доктором Таванти и профессором Полой. Вот что он рассказал: «Феллини знал о существовании реабилитационных центров в Риме. Он знал, что Центр Сан-Джованни Баттиста специализируется на неврологии, и попросил меня позвонить главному врачу этой больницы, которого я хорошо знаю, чтобы договориться о встрече. Но его положили в клинику Умберто I».

Кроме вышеприведенных существует еще более явное свидетельство того, что Феллини хотел вернуться в «Гранд-отель» в Римини или к себе домой на виа Маргутта. Это письменное свидетельство, оставленное самим Феллини на одном из листков альбома, найденных Геленгом утром 18 октября в палате на втором этаже неврологической клиники. Это большой белый лист бумаги. На нем написано несколько строчек, которые были затем пронумерованы.

Под цифрой 1 можно прочесть следующее: «9 октября, 8 часов угра — я хочу покинуть госпиталь Сан-Джорджо, где пролежал три месяца. Долгий кошмар с мгновениями настоящего бреда. Мне представлялось, что я в «Гранд-отеле» в Римини или у себя в Риме, и я спорил, возмущался и гневался на медсестер. Какое тяжкое воспоминание осталось у меня об этом неприятном периоде жизни. Из проблем — стоит ли помыться перед выпиской?»

Под цифрой 2 значатся такие слова: «Обожаемая подруга Джульетта, спутница всей моей жизни».

Под цифрой 3: «Настоящие галлюцинации».

Однако, вместо того чтобы отвезти Феллини на виа Маргутга или в «Гранд-отель», его поместили на второй этаж неврологической клиники Умберто I.

Именно в этой тесной «тюрьме», в каком-то инфернальном беспорядке 17 октября 1993 года Феллини впал в кому и находился в этом состоянии до полудня 31 октября.

«Из кинематографа ушел гений», — объявили ведущие радио- и теленовостей всего мира. Все съемки фильмов на всей планете были одновременно приостановлены, чтобы в течение нескольких минут почтить память ушедшего мэтра. В неврологическую клинику и на виа Маргутта шли сотни посланий с соболезнованиями от кинорежиссеров, актеров, писателей, глав государств, от никому не известных людей. В письме с соболезнованиями, подписанном Борисом Ельциным и его женой Наиной, говорилось: «Имя этого мэтра кинематографического искусства давно уже вошло в историю мировой культуры».

Первого ноября все газеты мира посвятили Феллини первые полосы. Лондонская «Таймс» писала: «Это был один из немногих режиссеров, сумевших дать кинематографу новую жизнь после Второй мировой войны». «Индепендент»: «Феллини разрушил все повествовательные приемы Голливуда своими фильмами, снятыми по законам гениальности». «Нью-Йорк тайме»: «Мир, который показывает нам Феллини, хотя и возведен на киностудии, демонстрирует истинную сущность того, что представляет собой наша жизнь: это цирк». «Франкфуртер цайтунг»: «Это был самый великий создатель мифа европейского кино». «Либерасьон»: «Маэстро Кино: Италия прощается со своим великим поэтом».

Первого ноября гроб с телом Феллини, облаченным в смокинг, было выставлено для прощания в легендарном Пятом павильоне студии «Чинечитта», где режиссер снял большую часть своих шедевров. Гроб, украшенный алыми цветами и охраняемый карабинерами в парадных мундирах, стоял на фоне картины синего неба с надписью «Бесконечность». Огромная толпа отдала последний долг Мэтру, в глубоком молчании, иногда прерываемом музыкой Нино Роты и Николы Пиовани, авторов звуковых дорожек к фильмам Феллини.

Отпевание состоялось 2 ноября в базилике Санта-Мария дель Анджели, в присутствии высших руководителей государства. Мессу отслужил кардинал Сильвестрини; в своей проповеди он сказал в том числе такие слова: «Последний образ, который оставил нам Феллини, мастер создания образов, — это образ его самого, неподвижного и немого, находившегося в длительной агонии. Именно из этих сумерек он отправился к Господу, чтобы спросить у Него — как спрашивал Никодим в Евангелии от Иоанна, — как может человек родиться, будучи стар. В Евангелии Господь отвечает Никодиму: «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше. Дух дышет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа». Федерико знал, что этот Дух существует. Он слышал его таинственное дыхание. Именно отсюда то поэтическое одухотворение, с помощью которого он преображал людей и предметы».

«Я хочу уйти вместе с ним», — сказала Джульетта Мазина шепотом, когда гроб был помещен на катафалк, который должен был отвезти его в Римини. Однако, страдая от рака, Джульетта пережила его, испытывая все усиливающиеся страдания, почти на пять месяцев. Она умерла 23 марта 1994 года.

Я познакомился с Джульеттой Мазиной примерно в то же время, когда впервые увидел Федерико Феллини, но у меня тогда не было возможности видеть ее столь же часто, как ее знаменитого мужа. После я встречал ее при различных обстоятельствах, особенно на премьерах в Опере, которые она практически никогда не пропускала. Она тогда оставляла необыкновенное впечатление: легкая, элегантная, улыбающаяся и лучащаяся счастьем.

Приведенное здесь длинное интервью она дала мне в начале 1989 года, в течение двух дней. Позже я ездил с ней и Феллини в Токио в 1990 году, в 1992-м — в Россиньер к Балтусу и в 1993-м — в Лос-Анджелес. Она тогда еще оставалась верна себе: моложавая, игривая, сердечная, полная человечности. Но с лета 1993 года она разительно изменилась: улыбка исчезла с ее лица, которое со временем становилось все более грустным, пока окончательно не превратилось в маску страдания и муки.

Костантини: Когда, где и как вы познакомились с Федерико Феллини?

Мазина: Я познакомилась с ним в 1942 году, в Риме. Я тогда работала в Итальянском объединении римских артистов (ИОРА). У меня было амплуа молодой героини в труппе Драматического музыкального театра, которым руководил Чезаре Каваллотти. Мне был тогда двадцать один год. Образование я получила у урсулинок в Сант-Анджела Мери-чи, учебном заведении, располагавшемся на виа Номентана, потом поступила в университет «Ла Сапьенца» — все в Риме. Хотя я и получала классическое образование, тем не менее выбрала для себя современные языки и литературу, поскольку философия не была моим коньком. Тогда я уже увлеклась театром, играла в университетском студенческом театре. Дебютировала я в трех одноактных пьесах: «Счастливом путешествии» Торнтона Уайдлера, «Почте» Тагора и «При выходе» Пиранделло. Сицилийский драматург Россо ли Сан Секондо отозвался обо мне с большой похвалой, и театр Элизео предложил мне подписать контракт на три года: девять месяцев в году я должна была выступать в Риме или ездить в турне. Но отец на это сказал мне: «Сначала диплом, потом театр. Если ты подпишешь этот контракт, прощай, диплом». Монашки из института Сант-Анджела Меричи, у которых я начинала играть, были на моей стороне. «Все пути Господни хороши», — говорили они. Но отец был непреклонен, и я была вынуждена отказаться от контракта. Сразу после этого поступило предложение от НОРА (EIAR).

— И чем вы там занимались?

— Труппа Драматического музыкального театра занималась всем понемногу: ставили скетчи, показывали ревю, оперетты. И я тоже занималась всем понемногу: играла, пела, всегда вживую. Мюзик-холл мне нравился больше, чем классический театр, особенно когда Чезаре Каваллотти придумал «Терзильо». Это была серия радиопередач под общим названием «Похождения Чико и Поллины» — четы молодоженов, с которыми постоянно что-нибудь приключалось. Выходила одна передача в неделю: «Первая любовь», «Свадьба», «Медовый месяц» и так далее. Тексты к ним писал Федерико Феллини. Сначала он публиковал их в «Марке Аврелии», периодическом юмористическом и сатирическом издании, выходившем в Риме, а потом уже переделывал для ПОРА. Эта работа позволяла мне одновременно играть, учиться и к тому же давать частные уроки итальянского и латыни.