— В какой стадии находится проект?

— Я заключил соглашение с Ибрагимом Муссой, Овидио Ассонитисом, «Сони», «Колумбией», «Тобис» в Германии, с «Антенн-2» во Франции, однако трудности усугубились и наше соглашение оказалось похороненным. И тут появился продюсер Лео Пескароло, с которым проект вновь ожил; Антонелло Геленг, сын Ринальдо, в настоящее время готовит декорации, а Милленотти — костюмы, но у меня возникли проблемы со здоровьем, и мне необходимо будет подвергнуться хирургической операции. Если все пройдет хорошо, поговорим об этом летом.

Костантини: Ты доволен? Тебе никогда еще так не аплодировали, это был триумф.

Феллини: Мне было трудно, учитывая состояние моего здоровья, лететь в Лос-Анджелес: голова у меня кружится, меня качает, мозговой артроз не дает мне передышки. К реальной болезни добавляется еще и мнительность: чем больше я думаю о том, чтобы не упасть, тем сильнее у меня ощущение, будто я падаю, во всяком случае, мне так кажется. Репетиция церемонии была очень утомительная: Софи, Марчелло и я, все мы были похожи на дебютантов. А прежде я поехал в резиденцию директоров американской гильдии на бульвар Сансет, где было объявлено об учреждении премии Джона Хьюстона; но я даже не смог войти в зал: меня ноги не держали.

— Однако во время церемонии ты выглядел в полном порядке.

— Я сделал неимоверное усилие, чтобы выглядеть нормально и иметь возможность сказать несколько слов. Но что я мог сказать за эти чуть ли не тридцать секунд? Даже если бы я и был на это способен, мне не довелось бы сказать каких-то незабываемых слов, которые смогли бы передать мою благодарность за присуждение этого пятого «Оскара», на этот раз за все мое творчество. Вручение «Оскара» превосходно организовано: церемония соответствует времени, ритму, всем прочим атрибутам спектакля; это спектакль в спектакле, посвященный тем, кто устраивает спектакли. Если бы церемония не была так строго подчинена заданному ритму, возможно, я смог бы сказать умную, вдохновенную, приятную, свободную и эмоциональную, одним словом, «феллиниевскую» речь. Я смог бы одолеть боязнь не соответствовать представлению, которое американцы составили обо мне и как о кинорежиссере, и как о человеке. Но церемония этого не позволяет: все рассчитано по секундам, как в эпизодах фильма.

— Эта боязнь ни в чем не проявилась: напротив, ты казался чрезвычайно уверенным в себе.

— Если бы мне пришлось подсказывать актеру или актрисе, к примеру Марчелло Мастроянни или Софи Лорен, как себя вести, какую принять позу, какие слова говорить, я, возможно, почувствовал бы себя в своей тарелке. Но в данном случае я был актером, то есть я был одновременно и актером и режиссером. Не так-то просто управлять собой, это требует раздвоения личности.

— Но тебе уже приходилось это делать в «Интервью», и ты сыграл в «Чуде» Росселлини и «Алексе в Стране чудес» Мазурски.

— Перед камерой, в окружении немногочисленной киногруппы, но не перед публикой в Павильоне Дороти Чандлер и не перед кинооператорами со всего мира.

— Но ты прекрасно с этим справился.

— Если я не смогу найти работу как режиссер, я всегда могу стать актером.

— Слезы Джульетты не были для тебя неожиданностью?

— Да, этого можно было ожидать. Она очень эмоциональна. Я ей сказал: «Перестань плакать», — интуитивно, она была слишком далеко от сцены, я не мог видеть ее слез. Я знаю ее лучше, чем самого себя. Мы вместе уже почти полвека. Публика, которая собралась в Павильоне Дороти Чандлер, была растрогана. Джульетта гораздо более популярна и любима, чем я.

— В самом деле, когда вы появились в Павильоне, ее гораздо плотнее, чем тебя и Мастроянни, окружили газетные репортеры и теле- и кинооператоры.

— Да, я это заметил. Это было безумное зрелище. Я, который снял «Сладкую жизнь», никогда не видел ничего подобного: более двух тысяч фото-, теле- и кинорепортеров набрасывались на знаменитостей, которые шествовали по проходу, в то время как небо было освещено вращающимися прожекторами и огнями вертолетов, которые вели наблюдение за тем, что происходит внизу. Джульетта была также в большом восторге от самого театра. Радушие, с которым ее встречали, напомнило мне, как публика приветствовала Джульетту, когда мы привезли в Лос-Анджелес «Дорогу». Повсюду аплодисменты сопровождали Джульетту-Джельсомину, которую многие принимали за мальчишку, за клоуна. Мало того что Джульетта — великая комедийная актриса, она еще и звезда; во всяком случае, она чувствует себя на публике гораздо естественнее, чем я. Мне не удается избежать чувства неловкости, когда приходится участвовать в светских мероприятиях, гала-премьерах. В официальных церемониях вручения призов, в то время как Джульетта всегда ведет себя непринужденно. Она посещает «Опера», часто бывает на телевидении, в том числе как посол доброй воли ЮНИСЕФ, организации, занимающейся проблемами детей всего мира.

— Известность, успех тебе ведь тоже нравятся.

— Я никогда не делал вид, что это не так. Успех — это существенная поддержка для режиссеров и актеров, которые работают для публики. Известность мне нравится, но я ее не ищу. Я предпочел бы, чтобы мои фильмы были известны, а не я. Прежде режиссеров-постановщиков затмевали звезды, сегодня это не так. Сегодня истинными звездами стали создатели фильмов. Что касается Джульетты, то она известна ничуть не меньше, чем фильмы с ее участием, такие как «Дорога», «Ночи Кабирии», «Джульетта и духи», «Джинджер и Фред».

— Что отличает Джульетту от других актрис?

— Джульетта обладает легкостью видения, как мечты, как мысли. Это актриса движения, мимики, клоунского ритма. В ней, как в любом клоуне, сочетаются способность к удивлению, страхи, внезапные переходы к радости и не менее внезапные переходы к грусти. Это комедийная актриса — клоун в истинном смысле слова. С самого начала, когда мы стали работать вместе, она целиком отвечала моим идеям, моим намерениям, моим вкусам, всему тому, что я в нее вкладывал как в актрису. Все эти качества позволили ей идеально воплотить, в частности, образ Джельсомины в фильме «Дорога».

— Однако Джульетта говорит, что, когда ты работал над «Дорогой», она мечтала, что ты придашь ей черты Греты Гарбо или Кэтрин Хепбёрн.

— Джульетта — женщина одновременно простая и чрезвычайно противоречивая. Она типичный представитель своего знака. Все Рыбы обладают этой раздвоенностью, этой врожденной амбивалентностью. Не успеешь оглянуться, как они меняют облик, меняются сами. Они как зеркала, которые обращены на самих себя. Характер Джульетты полон противоречий, двусмысленностей, контрастов. Образы Джельсомины и Кабирии вообще не появились бы, если бы не она, мне даже, возможно, никогда бы не пришло в голову их создать, если бы перед моими глазами не было Джульетты, — но при этом они были воплощены против ее желания. С одной стороны, она была счастлива, что я выбрал ее на главную роль в этих фильмах, с другой — она проявила строптивость, неуступчивость, она капризничала, словно почувствовав, что породила на свет нечто мрачное и загадочное, нечто такое, что ей присуще и чего она не хотела в себе обнаружить. Рядом с той Джульеттой, которая говорила «да», всегда была еще одна, говорившая «нет». В сущности, как актриса она хотела бы быть полной противоположностью персонажам, которых воплотила в моих фильмах.

— Она была неуступчива и во время работы над фильмом «Джульетта и духи»?

— Меньше, чем во время работы над «Дорогой» и «Ночами Кабирии», поскольку она догадалась, что я хочу создать совсем другой образ, отличный от этих двух. Фильм «Джульетта и духи» был создан исходя из ее собственного образа, и создан для нее. Мне хотелось использовать кино как инструмент, с помощью которого можно ухватить некоторые мгновения реальности, и именно для этой цели Джульетта казалась мне самым подходящим проводником. Джульетта — создание сюрреалистическое. Мистический, магический, чарующий ореол, который находят в некоторых из моих фильмов, исходит от нее. Образ, который она создала в фильме «Джульетта и духи», такой двойственный и переменчивый, лучше всего подходит к ней самой, он более всего соответствует ее натуре, в нем она полнее всего воплощена.