— Смотри под ноги, — нахально заявил этот экземпляр, пронзая Марка колючим взглядом.

И он почувствовал, как чаще забилось сердце, и кровь ускорила движение в венах, разогреваясь, как моторное масло под воздействием двигателя.

— Мне жаль, — доброжелательно улыбнулся Марк, отвечая прямым взглядом. И, достав из кармана пальто платок, протянул ему.

Окинув его оценивающим взглядом с ног до головы, мужчина негромко хмыкнул, предсказуемо проигнорировав добрый жест.

— Он не в моем вкусе, — и направился к выходу.

Продолжая улыбаться, Марк подошел к ожившей за кассой девушке, которая вместо того, чтобы молча пялиться на них, могла бы догадаться предложить свою помощь, те же бумажные салфетки. Если бы не хорошее настроение, то подобная бестолковость вызвала бы в нем раздражение. Девушка томно взмахнула ресницами, и Марк с опозданием понял, что она приняла его улыбку на свой счет, но ему было все равно. Заказав кофе, он с усмешкой подумал о грубом незнакомце: «Мне жаль, потому что ты как раз в моем вкусе».

Несмотря на позднее время, в главном здании аэропорта было по-прежнему многолюдно. Напоминая муравьев, люди деловито сновали во всех направлениях, руководствуясь своей внутренней системой координат. Но порой и она давала сбой, и тогда какой-нибудь человек замирал на месте, напоминая заевший винтик, и начинал нервно выискивать в окружающем хаосе, в который сразу же превращались светлые залы с колоннами и широкие проходы между ними, какие-нибудь подсказки.

Чаще всего, конечно, ошибались те, кто не имел за спиной богатый опыт путешествий. Кто-то пристраивался не в ту очередь, кто-то не мог так сразу сориентироваться, в какой стороне находится выход на посадку к самолету, плутая по бесконечной зоне дьюти-фри, где кафе и зоны отдыха чередовались с магазинами косметики и парфюмерии, алкоголя и сладостей, бутиками брендов и ресторанами. Я же чувствовал себя почти как дома, правда после двенадцатичасового рабочего дня выносить шум и толкотню оказалось не так уж легко. С другой стороны, от толпы был и плюс: она создавала иллюзию безопасности, помогая затеряться среди людей, которые никого, кроме себя, не замечали, погруженные в свои дела. И от осознания этого как будто дышалось свободнее.

Из вещей я взял с собой одну лишь спортивную сумку, поэтому довольно быстро прошел регистрацию на рейс, а следом и паспортный контроль с досмотром. Вернув на голову бейсболку, я всунул в уши беспроводные наушники и, закинув сумку на плечо, отыскал уютное кафе. Там я специально занял столик напротив электронного табло, чтобы не пропустить информацию о рейсе, и заказал кофе. Это была уже моя третья пересадка. И к счастью — последняя. Глаза слезились от усталости, и в голове до сих пор гудело от многочасового перелета сначала через Европу, а потом и атлантику.

Надвинув на нос солнечные очки, я потер ноющие виски и, встряхнув головой, заставил себя взбодриться. От горячего напитка и насыщенного аромата кофе, плавающего в воздухе, мысли немного прояснились, перестав увязать в разноцветной, но как будто унылой, вызывающей ноющее чувство тоски, реальности. От кружки все еще шел белый полупрозрачный пар — это было единственное, что меня сейчас интересовало. Я не позволял себе останавливаться или сомневаться. Еще полтора часа и все, можно будет вздохнуть с облегчением. Удивительно, как расстояние способно расставлять приоритеты, смещая фокус с менее главного на то, что по-настоящему важно, когда желание его вернуть затмевает собой все.

Кроме кофе у меня был еще и Дензил. Я не забывал о нем ни на минуту и почти каждую ночь видел во сне. В течение дня я привык разговаривать с ним у себя в голове, отгоняя мысли о том, что это ненормально. Слушал его уверенный успокаивающий голос, умудряясь уходить в себя, но при этом не отвлекаться и продолжать ряд механических действий наяву. А ночами представлял, как он лежит рядом со мной в темноте комнаты лицом к лицу, гладит мои пальцы, перебирает волосы, ласково касается щеки костяшками пальцев. И от взгляда карих глаз сердце знакомо сжималось и трепетало, и по коже пробегал ток, поднимая внутри бурю. Я безумно скучал. И больше всего на свете боялся, что то, что между нами было, рано или поздно из-за расстояния потеряется в прошлом.

Еще полторы недели назад я и не думал ни о каком путешествии. Не сейчас. Съемки находились в самом разгаре, и я по десять, а иногда и двенадцать часов проводил в павильонах киностудии или на реальных объяктах. Марк не врал, когда предупреждал, что ни на что другое просто не останется времени. В итоге я часто уже на автопилоте добирался до своей комнаты в двухэтажном пентхаусе, который занимал два верхних этажа гостиницы, откуда открывался роскошный вид на современный Дубай. Именно такое жилье выбрала кинокомпания для съемочной группы и актеров на все шесть месяцев пребывания в этой стране, где Дубай выступал одним из главных мест съемок.

Изначально я не был против такого подхода — это было по-своему удобно, потому что позволяло в любой момент обсудить рабочие моменты. Все рухнуло в один момент. То, что казалось таким крепким и постоянным, разрушилось за считанные минуты из-за нелепого недоразумения по имени Кайл — ассистента режисера. С самой первой встречи меня насторожило его навязчивое дружелюбие, в нем проскальзывал какой-то личный интерес. Сначала я списал все на воображение, потом решил, что это может быть связано с моими отношениями с Дензилом, ведь далеко не каждый открыто демонстрирует публике свою нетрадиционную любовь. Если у одних это вызывает скорее удивление или непонимание, то в других пробуждает нездоровое любопытство. Затем выяснилось, что у Кайла есть девушка, и я успокоился. Как позже оказалось — напрасно.

В тот злосчастный вечер я вернулся со съемок пораньше, принял душ и завалился в кровать, обмотав вокруг головы полотенце, чтобы окрашенная краской вода не испачкала подушку. Сегодня мои волосы перекрасили в темный цвет и убрали треть длины. Обычно этим приемом пользовались гримеры, когда по сценарию действие фильма происходило в разных временных отрезках, что отражалось и на внешности героя. За день я так и не привык к смене имиджа, поэтому каждый раз, встречая свое отражение, едва ли не вздрагивал, в первые секунды не узнавая себя.

Из-за разницы во времени и плотного графика наше общение с Дензилом в основном протекало в форме переписки, а также обмена фотографиями и видео. И если удавалось созвониться, то чаще всего уже поздно вечером. И то если не возникало непредвиденных обстоятельств или срочных дел.

Подложив под спину подушку, я на пробу отправил сообщение. Не прошло и полминуты, как на экране высветился входящий видеозвонок. Радостно встрепенувшись, я поспешно ответил на вызов.

— Привет, — произнес Дензил хриплым со сна голосом на фоне белоснежного постельного белья.

На мгновение я подавился вдохом, как и каждый раз, когда видел его настолько близко. Я так и не смог пока к этому привыкнуть, слишком резким был переход от реальности к фантазии, где нас больше не разделяют тысячи и тысячи километров.

Закинув одну руку за голову, Дензил удерживал телефон над собой, сонно улыбаясь в камеру. Его лицо все еще излучало ленивую расслабленность, при этом взгляд карих глаз жадно блуждал по моему лицу, откликаясь в груди каким-то щенячьим трепетным восторгом. Темные волосы растрепались по лбу, вызывая зуд в пальцах. Мучительно хотелось протянуть к ним руку и погладить, сгребсти отросшие пряди и несильно сжать в кулаке. Но это было невозможно — вот в чем главное отличие между фантазией и реальностью. Вместо этого я поерзал, устраиваясь поудобнее, и впился пальцами в пододеяльник, чтобы не поддаться искушению надавить ладонью на привставший член, натянувший пижамные штаны. Вопреки общему переутомлению, гормоны брали свое.

К моему стыду, Дензил легко обо всем догадался. Я сразу же это понял, когда его улыбка стала ярче и сексуальнее. Если бы я не знал, что у него сейчас утро, то всерьез заподозрил бы его в постановке с целью меня помучить. Как обычно, я собрал все силы, чтобы как ни в чем не бывало улыбнуться в ответ. Моя главная игра велась не на съемочной площадке, а вне ее и лишь для одного единственного зрителя. Мне хотелось верить, что она обоюдная, потому что никто из нас еще ни разу не сказал о том, как сильно скучает, признавшись в своей засисимости и нарушив негласный нейтралитет.