Всем божествам, чтоб избежать им гибели и горя.

Божественные существа повсюду обитали,

Как птичий бог Супаннас, также Нагас, бог змеиный,

У моря угощенье моряки им оставляли,

Такой обычай соблюдали рыбаки, старинный,

Нашли ворон с подругой там вино и много пищи:

Рис, мясо. рыбу, фрукты, и наелись до отвала,

– «Мне море нравится, -подруга ворону сказала, -

Кто в нём живёт, не может побираться словно нищий,

А почему бы жителями нам не стать, морскими,

Нам нужно научиться лишь нырять и плавать вольно.

Давай попробуем, ведь чайки плавают, мы с ними

Друзьями станем, будем жить так сытно и довольно».

Услышав слова эти, ворон с нею согласился,

Но всё же сомневался, и воды ещё боялся,

Когда та подошла к воде, на берегу остался.

Но, пересилив страх, последовать за ней решился.

Но тут волна, огромная, на берег накатила,

Как будто из пучины сама смерть на берег влезла.

Его подругу подхватила, в море утащила,

Помочь никак не мог он, под водой она исчезла.

И ворон, сидя на камнях, заплакал, сожалея,

Что потерял подругу, стал кричать, что было силы:

– «Любимая, зачем ты чайкой стать меня просила,

А я тебе согласье дал, глупца мозги имея».

Его крик жалобный все вороны тут услыхали,

Всей стаей собрались, к нему на берег прилетели,

И стали утешать, помочь ему чем-то хотели,

Подругу чтоб спасти, свои идеи предлагали.

Один сказал: «Нас очень много, мы тебе поможем,

Давайте, воду эту вычерпаем всю из моря,

На дне найдём подругу, и исправим твоё горе,

Вернём её тебе, ты нам поможешь в деле тоже».

И все с энтузиазмом принялись за это дело,

Все стали клювами вычерпывать из моря воду.

У скал собралось множество вороньего народа,

Решили море осушить, работа закипела.

Но вскоре в горле стало горько от воды, солёной.

Глаза со временем у воронов всех покраснели,

Но всё ж они подругу ворона спасти хотели,

И, осушая море, песню пели о спасённой:

– «Хоть и глаза устали, в клювах соль вся остаётся,

Стараемся спасти её мы, силы прилагаем,

Но море полное, всё вычерпать не удаётся,

И почему так получается – не понимаем».

И также ворона друзья всей стае подпевали:

– «Подруга наша, дорогая, ворона супруга,

Тебя мы в стае, как прекраснейшую птицу, знали,

Зачем же в море ты пошла одна, покинув друга?

Изящным клювиком и черноокими глазами

Блистала ты, и голосом, чистейшим, песни пела

На радость нам, но море твоим телом завладело,

И ты в воде погибла, и уже тебя нет с нами».

И тут вдруг божество морское появилось

И перед воронами в образе своём предстало,

Вся стая воронов от страха в небо устремилась.

– «Спасайтесь от потопа»! – божество им прокричало.

Когда в Бераресе царь Брахмадатта появился,

Народом правил, создавая правил свод, нетленный,

То Бодхисатва в образе шакала вновь родился,

И жил в лесу у Ганги, у реки, священный.

Раз как-то умер старый слон, в лесу лежать остался,

У Ганги, на боку лежал у грязной мутной лужи,

Шакал всегда голодный был и падалью питался,

Слона, умершего, он у реки и обнаружил.

Он с радостью подумал: «Сытая пора настала,

Забуду я о голоде и жрать буду от пуза».

Он к трупу подошёл, оценивая тяжесть груза,

Который не унёс бы, так как силы не хватало.

Он начал хобот есть, но тот был словно плуга дышло,

К тому ж, на вкус, ему совсем казался несъедобен,

Как он с усердием не грыз, но ничего не вышло,

Он понял, хобот для еды нисколько не пригоден.

Он стал есть ухо, но оно корзиною казалась,

Как из лиан сплетённое, и вкуса не имело,

Он укусил живот, но горсть песка во рту осталась,

От этого усилия десна вдруг заболела.

Попробовал он ногу съесть, но мясо жёстким было,

Тогда отъел он хвост, под ним вход в тело оказался,

Как вход в пещеру, узкую, его это манило,

Через неё, в конце концов, он внутрь слона забрался,

Съел печень, сердце, почки, всё, зубам что поддавалось,

Он ел и ел всё, слона внутренности выедая,

Ему эта еда вполне съедобной показалась,

И съел он много, получилась комната большая.

Ел мясо с удовольствием и, кровью запивая,

Подумал: «А зачем же мне отсюда выбираться?

Здесь всё для сытной жизни есть, живи, горя не зная,

Могу как в доме жить». И он решил в слоне остаться.

Так жил в слоне он, ел и пил, спал у него в желудке,

Но тело у слона на солнце стало вдруг ссыхаться,

Не видел он, так как не выходил из дома сутки,

И выход из слона со временем начал сужаться,

Пока совсем, в момент какой-то, весь он не сомкнулся,

Поэтому шакал как бы в ловушке оказался,

Не мог никак наружу выбраться, как не пытался,

Внутри ставало ему тесно, слон как будто сдулся.

Внутри и мясо высыхало, жестче становилось,

К тому же, кровь, в слоне оставшаяся, вся свернулась,

Шакала жизнь, с теченьем времени, в ад превратилась,

Не находил он места, время медленно тянулось.

Со страхом думал он, что жизнь его к концу подходит,

Но тут начался дождь, и в анусе окно открылось,

Попал в желудок утренний свет, и всё озарилось,

Хотел он выйти, видит, что лишь голова проходит.

Он голову из трупа высунул и насладился

Дыханьем воздуха, и миром долго любовался.

Затем вернулся он вовнутрь и с силой разбежался,

Расширив ануса отверстие, освободился.

Он с радостью подумал: «Как я мог туда забраться?

Любая непотребность нас к несчастью приближает,

Погибнуть можно, если в тисках жадности остаться,

Ведь, чтоб нужду преодолеть, нам малости хватает».

С тех пор к большим он тушам больше уж не приближался,

Он понял, что в потребностях держаться нужно меры,

Тогда и мир покажется не мрачным и не серым,

И больше он в ловушку жадности не попадался.

Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился

И правил, то заботился он о духовной пище,

В то время Бодхисаттва в мире львом переродился,

В одной пещере горной он обрёл своё жилище.

Недалеко был пруд, куда на водопой ходили

Все звери, рядом стадо диких кабанов водилось,

В лесу неподалёку в хижинах аскеты жили,

Они в своём ашраме все трудились и молились.

Когда лев убивал слона иль буйвола, охотясь,

Он долго сытим был, в лесу их мясо поедая,

Ходил к пруду только попить, о пище не заботясь.

На всех других зверей внимания не обращая.

Раз шёл на водопой он, кабана дорогой встретил,

И спрятался в кустах и, за ним зорко наблюдая,

Подумал, что когда-нибудь убьёт, так поджидая,

Кабан же был тупым и льва того в кустах приметил,

Подумав, что лев спрятался, его он испугался,

И гордо, голову подняв, пропел стих такие:

– «Четвероногие мы оба, но клыки большие

Имею я, и спрятался ты, так как забоялся».

Ему ответил лев: «Сегодня драться я не буду,

Но через семь дней можем мы с тобою повидаться,

Захочешь если ты ещё тогда со мной подраться,

И я приду к тебе на встречу, если не забуду».

И лев пошёл своей дорогой, а кабан примчался

К своим собратьям, поделившись новостью такою:

– «Мне повстречался лев и меня очень испугался,

Не захотел помериться он силами со мною,

Но чтоб совсем уж трусом предо мной не показаться

Он предложил мне встретиться в конце этой недели,

Когда увидимся мы вместе, то сможем подраться,

Живого места не оставлю я на его теле».

Услышав его речь, сородичи все испугались,

Сказали: «Ты безумием своим нас всех погубишь,

Не зная сил своих, как с ним бороться в схватке будешь?