— Нэт там дорогы, мамой клянус! — колоритный кавказец в меховой кепке-аэродроме бил себя кулаком в грудь с такой силой, что экстравагантный головной прибор слетал с лысеющей макушки, и хозяину приходилось его ловить.

— Зацем неплавду говолис, однака, — укорял коллегу щупленький нанаец. А может, мансиец. — Ест долога. Но снега шибко много, однака! Не плоехать, однака!

— Не, ребята, не найдете вы дурака туда ехать, — заявил коренастый мужик лет пятидесяти. — Если хотите, до Кельпы закину. Две штуки, и мы уже там! А там, глядишь, кто из местных и решится. Они и дорогу получше знают, и состояние.

Джуди пересчитала рубли в доллары, мысленно присвистнула, поскольку предлагаемая цена превосходила не только московскую, но и нью-йорскую, и начала яростно торговаться. Сошлись на тысяче, дальше водитель встал насмерть. Пассажиры загрузились в видавшую виды "Ниву" и, наконец, двинулись. И остановились, едва отъехав от аэропорта.

— Сколько платите до своего кордона? — спросил водитель.

— Не поняла?

— Что не поняла? Видишь, никто туда везти не хочет, — не поленился объяснить водитель. — Я против общества не пойду. А сейчас мы не на площадке, как хотим, так и договариваемся!

— Ну ты и жук, дядя!

— А ты как хотела, дочка? Хочешь жить — умей вертеться. Так сколько?

— Три.

— Не пойдет! Шесть. И торговаться не надо!

— А довезешь?

— Хрен знает, пройдет ли туда моя ласточка. Врать не буду, тут на удачу. Но в любом случае — шесть штук. Обратно, так и быть, бесплатно привезу. Годится?

Джуди рассмеялась:

— Не годится! До Кельпы — как договорились, штука. А дальше — по штуке за каждые десять километров. Неполная десятка не считается! А то ты на пятом километре застрянешь!

— Ты думай, что говоришь! — обиделся водитель. — Я тридцать пять лет за рулем, а ты меня неумехой считаешь!

— Не, дядя, — протянула Джуди. — Неумехой я тебя не считаю. Я тебя хитровыделанным без всякой меры считаю. Наколешь и не поморщишься!

— Наколешь тебя, как же, — пробурчал водитель, трогая машину. — В общем, от Кельпы по стольнику с километра.

— Обратно — бесплатно!

— И откуда только берутся такие молодые да ранние!

Больше за всю поездку водитель не проронил ни слова, если не считать негромкой матерщины. Дороги за Кельпой не было. Её заменяла слабо наезженная колея, быстро заметаемая снегом. "Нива", натужно гудя мотором, прорывалась вперед, с боем отвоевывая каждый сантиметр. Водитель отчаянно матерился, когда машина не справлялась с очередным подъемом, сдавал назад, чтобы, набрав скорость, сделать новую попытку. Отчаянно крутил руль на сравнительно пологих участках. В общем, делал всё, чтобы получить как можно больше вожделенных стольников.

Окончательно застряли на длинном тягуне километрах в десяти от финиша. "Нива" трижды пыталась забраться на склон и трижды скатывалась обратно. После четвертой попытки водитель заглушил мотор и откинулся на спинку сиденья:

— Всё! Приехали.

Джуди завозилась с айфоном.

— Шесть миль!

— Что? — не понял водитель.

— Десятку недотянули.

— Ага. Пятерка с вас. Ну что, обратно?

Журналисты переглянулись.

— Пешком дойдем. Часа три, максимум четыре.

Водитель удивленно покачал головой:

— А если кордон засыпан? Он ведь брошенный.

— У нас всё есть для ночевки. Мы же потом по перевалам, — Джуди улыбнулась. — Начали маршрут на десять километров раньше. Ничего страшного.

— Смотрите, — пожал плечами водитель, — дело ваше.

Первые шаги дались легко. Это для машины склон представлял серьезное препятствие, а пешком, после Приэльбрусья и Альп, казался почти ровным местом. Разве что немного мешал ветер, несущий мелкую снежную пыль. Постепенно втянулись в ритм, попутно не раз помянув добрым словом московских знакомцев. Без бахил здесь, действительно, нечего было делать. За первый час, если верить навигатору, прошли почти две мили. Ветер за этот час заметно усилился. Колея почти не просматривалась, а ещё через несколько минут и вовсе исчезла. Идущий впереди Джим, обернулся к напарнице:

— Куда идти? Всё замело!

Джуди встала рядом, повернувшись спиной к ветру:

— А по общему направлению?

— Здесь все-таки горы! Наткнемся на какой-нибудь хребтик или промоину…

— Тогда и обойдем! Может, всё снегом засыпано.

— Включая этот самый "коурдоун", — последнее слово Джим произнес по-русски.

— Тогда поставим там палатку и будем "пурговать", — Джуди тоже применила русское слово. — У нас всё есть!

— Ладно, пошли, — Джим двинулся вперед, пробормотав себе под нос: — В следующей жизни найду себе женщину поспокойней.

— Где ж ты её найдешь?! — хмыкнула Джуди, пристраиваясь почти вплотную. Так широкая спина друга немного защищала от ветра.

Без колеи движение сильно замедлилось. Одну милю шли час. Оставалась ещё половина пути.

Джим вдруг остановился.

— Смотри, — голос дрожал от напряжения.

Впереди, в паре десятков шагов стоял ЗВЕРЬ. В лунном свете хорошо просматривалась широкая мускулистая грудь, покрытая черно-белой шерстью; мощные, непропорционально длинные лапы, просвечивающие через позёмку; вознесенная на полтора с лишним ярда голова. И клыки. Невозможные клыки.

— Саблезубый тигр, — прошептала Джуди. — Я думала, они рыжие.

— А я думал, они вымерли.

Джим пытался хорохориться, но мгновенно осипший голос выдавал: бывший морской пехотинец и боксер-тяжеловес боялся. А у Джуди тоскливо засосало под ложечкой.

— Вот что нашли здесь русские, — сказала, чтобы хоть что-то сказать. Чтобы удержать себя в руках. Чтобы, отчаянно визжа, не помчаться прочь, в темноту, бросив друга на съедение. — И сейчас эта находка нами поужинает.

— Может, сытый… Попробуем обойти. Давай, я прикрою!

Джуди медленно шагнула влево. Зверь поднял голову и негромко рыкнул. На пути девушки возник второй тигр. Точно такой же. Может, немного меньше. Справа появился третий. Рыжий. Рыжего заказывали?

Бежать было бесполезно. Драться тоже. И на Джуди вдруг накатила волна злой бесшабашности. Нет, страх, а точнее почти захлестнувший девушку беспросветный ужас, никуда не ушел. Только чуть-чуть подвинулся, и с ним стало можно бороться. Например, заниматься хорошо знакомой работой. Чтобы умереть солдатом на посту, а не жалобно пищащей добычей:

— Малыш, снимай! Будем делать репортаж!

— Это будет последний репортаж в нашей жизни, — угрюмо буркнул Джим, доставая камеру.

— Плевать! Уолтер! — заорала она в телефон. — Пускай нас в прямой эфир! Потом не будет! Ни нас, ни эфира! Прямо сейчас! Не знаю, смилодона тебе в задницу! Не больше пяти минут! Давай!

Повернулась к Джиму:

— Готов? Работаем. Это будет лучший репортаж в нашей жизни!

Кают-компания всегда использовалась для всяческих общественных мероприятий. Наиболее популярными были завтраки и ужины, что неудивительно, ибо нет более культурного и высокоинтеллектуального занятия, чем хорошая еда. Обеды, правда, немного размазывались по времени. Мало ли что кого задержит минут на несколько.

Но первые три места приемы пищи держали уверенно. А четвертое доставалось культурным посиделкам. Чайку попить, потрепаться ни о чем и обо всем, послушать, как Галочка Егоровна на рояле играет. А если у неё настроения нет, Тру Уррович всегда готов зачитать новую поэму под утонченный аккомпанемент рычания Бумки и Зямы.

А сегодня вечером кают-компания стала местом ученого диспута. И если недавно прибывшие супруги Беловы ещё только переваривали увиденное и услышанное, то прилетевший нескольким часами раньше академик Киселёв успел освоиться и активно наседал на Иловайского. Остальные с интересом наблюдали.

— Что Вы говорите, Григорий Осипович! — горячился низенький толстячок, непрерывно размахивая руками. — Срезанный подбородок ещё не означает, что перед нами неандерталец! Вспомните скелеты, найденные в Спи[1]! Неандертальцы были невысокие и коренастые! А наш богатырь? Никакого сходства!